Рядом с нами
Шрифт:
— Золотой мальчик! Не сглазить бы только!
А "золотой мальчик" начал уже входить во вкус финансовых операций. Договор становился для него уже не трои, а сделкой. Хорошие дела подразделялись у него на выгодные и невыгодные. Дать нищему гривенник было выгодно, ибо за это можно было получить пятиалтынный. Уступить в трамвае место инвалиду следовало только в присутствии знакомых свидетелей, во всех остальных случаях место можно было не уступать, так как это не оплачивалось.
Ольга Павловна с опаской стала наблюдать за тем, как менялся характер ее сына. Как-то она послала его проведать бабушку. В тот же вечер Петя написал в
И вот снова на горизонте появилась милиция, и снова Василию Васильевичу пришлось оторваться от преферанса. На этот раз дело оказалось куда сложнее. Петя обвинялся уже не в озорных поступках, а в перепродаже краденых папирос. Правда, крал не он сам, а его новые друзья, но факт остается фактом: спекулировал он. На сберкнижке Петра Кузнецова оказалось 500 рублей.
— Ваш сын утверждает, — сказал начальник отделения, — что все эти деньги он получил от вас, по этому вот прейскуранту.
Василий Васильевич густо покраснел.
— Да, я давал ему деньги, — тихо сказал он, — но не так много. Моих здесь не больше двухсот рублей,
— Нехорошо! — сказал начальник. — Началось дело с копеек, а кончается уголовным кодексом.
— Неужели будете судить?
— Не его, он еще несовершеннолетний, а вас будем, И этот прейскурант приложим к делу.
Василий Васильевич шел домой молча. Рядом семенил Петя.
— Ты не бойся суда, папа, — обнадеживающе сказал сын. — Больше трехсот рублей штрафу на тебя не наложат. А я эти деньги быстро заработаю. «Беломор» я от участкового все-таки упрятал.
И Петя самодовольно показал на ранец. Василий Васильевич от удивления даже остановился:
— Так они же краденые!
— Ну и что ж? — как ни в чем не бывало ответил Петя. — Продать-то этот товар все равно можно.
Василию Васильевичу было и тяжело и совестно. Рядом с ним стоял чужой ребенок. Холодный, циничный, с повадками заправского барышника. Василий Васильевич брезгливо вырвал из рук Пети ранец, чтобы растоптать его вместе с крадеными папиросами.
Но дело было не в папиросах. И даже не в пятачках и гривенниках. Все зло состояло в том, что Василий Васильевич забыл о священном долге родителя и придумал все эти пятачки и гривенники только для того, чтобы снять с себя заботы отца и воспитателя.
1948 г.
НЕ В ТЕ ДВЕРИ
Рассеянность — это особый вид нервного недуга. Иван Иванович Веньковатый, секретарь одного комсомольского обкома, искренне полагает, что не всякому человеку может быть дозволено болеть этим самым недугом. Если говорить об ученых, то, с точки зрения Ивана Ивановича, такая болезнь к лицу только профессорам или академикам, что же касается комсомольских работников, то они, по мнению Веньковатого, должны болеть своими собственными болезнями —
И случилось, как назло, что в аппарате, подведомственном Ивану Ивановичу Веньковатому, оказался некий товарищ Былинкин, грубо нарушивший табель о рангах и заболеваниях. Каждый день у Кирилла Былинкина происходили какие-нибудь самые невероятные происшествия. И почти в каждом таком происшествии обязательно участвовал рыжий, потрепанный портфель пионерского инструктора. Этот портфель знал почти весь город. И где ко не оставлял его по своей рассеянности Кирилл Былинкин! В кино, на стадионе, в бане, в столовой, на пляже.
Иногда на Былинкина нисходило просветление. В такие он аккуратно разносил по сводкам все цифры, которые ему поручалось собрать в райкомах, не путал первого секретаря с зав. финхозсектором и называл каждого работника обкома его собственным именем и отчеством. Однако большей частью пионерский инструктор жил в каком-то сомнамбулическом состоянии и говорил о самом себе в третьем лице. Он звонил в такие дни из обкома на свою собственную квартиру и просил соседей вызвать к телефону Кирилла Былинкина.
— Как нет дома? — с удивлением спрашивал он соседей и долго после этого разговора ломал голову над тем, где бы мог потеряться этот самый товарищ Былинкин.
И вот в один прекрасный день Кирилл Былинкин потерялся самым серьезным образом. Он сел, как всегда, в восемь тридцать в трамвай, чтобы ехать в обком, и не доехал до него. Былинкин по рассеянности сделал всего одну ошибку в это утро: он сошел на остановку раньше, чем это следовало бы сделать. А затем, как всегда, дойдя до углового дома, он поднялся по трем щербатым ступенькам какого-то подъезда, миновал темный коридор и очутился в большой, заставленной столами комнате. Третий стол от двери был свободен. Былинкин сел за него и три дня проработал за этим столом, не замечая, что сей стол находится не в обкоме комсомола, а на три квартала ближе — в облземотделе.
Только на одну минуту в его душе шевельнулось сомнение, где, собственно, он. Вокруг все новые лица.
"По-видимому, Иван Иванович снова обновил инструкторские кадры", — решил Былинкин и на этом успокоился.
Комната для инструкторов облземотдела, так же, как и комната инструкторов обкома комсомола, очень сильно смахивала на зал ожидания большого вокзала. Шум, толчея, суматоха. Один, заткнув уши, пытается сосредоточиться над составлением какой-то докладной записки, второй в это время, осоловев от собственного крика, проводит очередной обзвон всех районов области.
— Дубровка, Дубровка, как у вас на сегодняшний день с вывозкой семян?
Былинкин быстро включился в этот суматошный конвейер. Он поднял трубку второго телефона, чтобы обзвонить те районы, с которыми не успел соединиться вчера, чтобы узнать у них все, что касается борьбы пионеров с сусликами.
Иван Иванович Веньковатый составил по этому случаю специальную таблицу, которую во что бы то ни стало следовало заполнить цифрами. Кирилл Былинкин должен был для этого узнать не только, сколько было убито на вчерашний день сусликов в каждом районе области, но и каким способом убито: сколько залито водой, оглушено палками, поймано капканами. Какой процент убитые суслики составляли по отношению к оставшимся в живых. И сколько живых сусликов должно было остаться еще на долю каждой школы, пионерской дружины, детской площадки и летнего оздоровительного лагеря.