Рядом с нами
Шрифт:
— Что, умер Васька? — спросил я.
Иван Кондратьевич безнадежно махнул рукой:
— Хуже! На районной конференции прокатили. Не избрали Ваську Попова в Дубровке секретарем.
— А это плохо?
— Зарезали! Без ножа… — И Хворостенко жестом обреченного человека провел ладонью по собственному горлу.
— А что, этот самый Васька Попов был, по-видимому, прекрасный человек? — спросил я.
— Да нет, человек он совсем пустопорожний. Двух слов толком сказать не может.
— Вот как! Ну тогда, очевидно, Васька зарекомендовал себя хорошим организатором.
— Одно название — секретарь, — сказал Хворостенко. — Всеми делами у него в райкоме учетный работник заправлял.
Я отказывался понимать Ивана Кондратьевича. Конференция провалила кандидатуру плохого секретаря — зачем же было грустить по этому поводу и рисовать безнадежных чертиков в своем блокноте?
— А тебе очень жалко Ваську?
— Да разве я о нем печалюсь? Не того человека на его место избрали. Знаешь, кто теперь секретарем в Дубровке? Учетный работник.
— Тот самый?
— Тот.
— Да ты же сам хвалил этого парня.
— В том-то и беда, что не парень, — страдающим голосом сказал Хворостенко. — Будь бы этот учетчик человеком мужского пола, я бы сам проголосовал за него обеими руками. А то ведь девушка, а они ее в секретари.
— Ты что же, против выдвижения девушек?
— Ни в коем случае! Учетчиком, инструктором, даже вторым секретарем — не возражаю. Но первым должен быть только парень. Девушка осложняет руководство. Вот Васька Попов слабее, а руководить им куда проще. Не сделает чего-нибудь или проштрафится — вызовешь его к телефону, подольешь ему горючего, он и завертелся. А для девицы слова специальные подбирать нужно: "Шепот, робкое дыханье, трели соловья". В прошлом году я не удержался, брякнул одной напрямик, по-простецки — она в слезы. Письмо в ЦК ВЛКСМ, мне нахлобучка.
— Это не довод. Держи себя в руках, не расходуй зря горючее.
— Со стороны хорошо советовать. А ты попробуй поработай с ними. Секретарь райкома должен по колхозам бегать, а она не может: у нее муж, трое детей.
Я посмотрел в учетную карточку нового секретаря в Дубровке и сказал:
— О каких детях ты толкуешь? Она даже не замужем.
— Это еще хуже. Значит, про нее сплетен всяких напустят в районе.
— А ты заступись. Тут тебя никто за язык держать не будет.
Иван Кондратьевич устало поднял глаза. Он ждал от меня сочувствия и не нашел его.
— Я, конечно, понимаю, — сказал он, — девчатам надо создавать соответствующие условия, больше помогать им в работе. Но все это осложняет руководство. А я другого хотел. У меня уже в девятнадцати райкомах парни сидели. За каждого драться пришлось. Думал, уже все, только работай — и вдруг на тебе, прорыв в Дубровке.
Позвонил телефон. Хворостенко соединился с Черемшанами. Говорил инструктор, посланный в Черемшаны на конференцию.
— Ну, как? — крикнул Иван Кондратьевич в трубку. — Рябушкина не избрали? А кто вместо него?
Секретарь обкома побледнел.
— Девушка?!
В этом месте Хворостенко хотел брякнуть что-то
— Ну и что ж, что она учительница? А куда ты смотрел? Почему не дал ей отвода? Как нет основания?
Инструктор, как видно, не понимал всех этих деликатных намеков, и Хворостенко в сердцах бросил трубку.
Комсомольцы поправляли секретаря обкома, а он все упорствовал:
— Учетчиком, инструктором, даже вторым секретарем — не возражаю. Но первым должен быть только парень.
И вот он стоит, маленький напыщенный человек, в дверях большого комсомольского дома и пытается преградить своей тщедушной грудью дорогу бурному натиску жизни:
— Не пущу!
Запоздалое дитя «Домостроя», ему и невдомек, что комсомольцы могут в один прекрасный день прокатить на областной конференции его самого так же, как они сделали это на районной с Васькой Поповым.
1948 г.
БАБУШКИН ВНУЧЕК
Дом № 13 по Малому Власьевскому жил довольно тихо до той поры, пока бабушка Вани Клочкова не подарила своему внуку пару черногрудых голубков. Ванина мама Софья Александровна была против голубей. Но бабушка сказала:
— Я не оставлю ребенка в день его рождения без подарка.
— Купи ему что-либо другое, — посоветовала дочь.
— Почему другое, если Ванечка хочет голубей?
Так в доме № 13 по Малому Власьевскому появились голуби. К паре черногрудых скоро прибавилась пара лохмоногих, затем пара почтовиков и, наконец, пара трубачей. Держать голубей во дворе было опасно, поэтому Ваня устроил их на жительство прямо в своей квартире, на четвертом этаже. Пернатые жильцы держались на новом месте весьма некорректно: они носились по всей комнате, садились на миски и тарелки, били чайную посуду оставляли "визитные карточки" на шкафах, столах, постелях.
Случилось именно то, чего больше всего опасалась Ванина мама: дела в школе шли все хуже и хуже. Если прежде Ваня хотя бы иногда приносил домой четверки, то теперь отметки не поднимались выше двоек и троек.
Дома начались неурядицы. Мама пробовала воздействовать на совесть и сознание своего сына. Она и плакала и сердилась, но это никак не действовало на Ваню. Он жил теперь в мире голубятников. Школьных товарищей заменили новые друзья — владельцы голубиных стай из соседних домов. Среди них были и подростки и какие-то взрослые небритые дяди.
Дяди гоняли черногрудых и лохмоногих в поднебесье не столько из спортивного интереса, сколько из торгового. Скоро и Ваню Клочкова обуял дух торгашества. Ему тоже захотелось быть хозяином большой голубиной стаи. Но где взять денег на покупку? Ваня не хотел считаться с тем, что приобретение дорогостоящих почтовиков и трубачей явно не по средствам его матери. Софья Александровна Клочкова была машинисткой. Днем она работала в горсобесе, а вечером брала на дом для перепечатки романы у писателей.