Рядовой свидетель эпохи.
Шрифт:
В январе 1945 года 5-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-полковника В.Т. Вольского стремительным ударом от Млавы на Найденбург, Танненберг, Остероде, Морунген, Мюльхаузен, Толькемит отсекла Восточную Пруссию от остальной Германии, завершив тем самым окружение около 40 немецких дивизий. Это, примерно 5 — 6 немецких армий, среди них одну танковую армию.
Эта блестящая операция 5-й ГТА, закрепленная вслед другими войсками 2-го Белорусского фронта, практически не изучена официальными военными историками и осталась неизвестной или малоизвестной нашему народу.
В преддверии 60-й годовщины со дня нашей Победы над немецким фашизмом не лишним будет, думается, напомнить об этом.
СТРАННАЯ АТАКА
Не дают мне покоя услышанные как-то по радио слова Виктора Астафьева о том, что мы так и не научились воевать до самого конца войны. Эту же мысль он неоднократно повторяет и в повести «Веселый солдат». Если бы он сказал так о себе, о своем расчете, дивизионе, о пехотном взводе, то это было бы правильно и понятно. Слишком многосторонняя была война, чтобы
Можно привести множество примеров того, как умело и самоотверженно воевали многие наши бойцы, командиры, отдельные полки, дивизии и корпуса с первых дней войны. А.И. Покрышкин, например, начавший сбивать самолеты врага со второго дня войны и за первые 10 дней войны сбивший 7 самолетов противника; Борис Сафонов, сбивший за первый месяц войны 11 самолетов; 75-я стрелковая дивизия, встретившая захватчиков южнее Бреста у Малориты и неделю не только не отступавшая ни шагу, но даже контратаковавшая целый немецкий армейский 53-й корпус, о чем упоминает даже Гудериан в своих мемуарах «Воспоминание солдата» на стр. 149 (перевод 1954 года). Наконец, блестящий пример высочайшего воинского мастерства — 2-й кавалерийский корпус П.А Белова, не отступивший ни разу с первых дней войны без приказа командования. В конце сентября 1941 года кавкорпус Белова нанес умелый удар по 2-й танковой группе Гудериана под Штеповкой (что в районе г. Ромны, восточнее Киева), и Гудериан об этом тоже пишет в упомянутых мемуарах на стр. 218. Корпус Белова вместе с дивизией Лизюкова освободил в тех боях 20 населенных пунктов и удерживал их в течение недели. Кавкорпус Белова сохранил полностью свою боеспособность до Москвы, снова отличился у Каширы, остановив там передовые части танковой армии Гудериана, устремившиеся на охват Москвы с юга. Вдуматься только: советские кавалеристы, конечно, во взаимодействии с другими частями, остановили знаменитую танковую армию Гудериана! За свои блестящие успехи в 1941 году 2-й кавкорпус в конце ноября 41-го года стал 1-м Гвардейским кав- корпусом. Затем в период контрнаступления наших войск под Москвой Гвардейский корпус Белова погнал танковую армию Гудериана на запад, прорвался в тыл немцам южнее Юхнова и полгода вел активные боевые действия в районе Вязьма — Дорогобуж — Ельня, приковывая к себе войска почти всей немецкой группы войск «Центр», о чем многократно упоминает в своем «Военном дневнике» Ф. Гальдер. Возникает, конечно, естественный вопрос: почему же тогда мы доотступались до Москвы? О причинах катастрофического поражения Красной армии у западных границ — разговор отдельный.
Но прежде, мне кажется, очень уместен к нашему разговору такой вот рассказ фронтовика из очерка Н. Филина «О гибели, о славе, о любви», опубликованного в № 5 журнала «Молодая гвардия» за 1996 г. «Однажды, это было в Восточной Пруссии, продвижение механизированной бригады приостановили немецкие пулеметчики. Они залегли на втором этаже одинокой железнодорожной будки... Второй мотострелковый батальон, спешившись с машин, продвинулся вперед и залег примерно в трехстах метрах от будки, возвышавшейся над железнодорожной насыпью. Но тут раздался зычный голос комбата Ермака:- Чего испугались, орелики? Встать и вперед! Батальон пошел в атаку навстречу пулеметному огню... Неожиданно, как из-под земли, перед комбатом появился комбриг Разин: Отставить атаку! Хлыстом стеганул комбата по лицу: Я тебя, сукин сын, под трибунал отдам... Разведка же доложила: ни слева, ни справа немцев нет, а ты полез на рожон...
Артиллерийский расчет сержанта Смаги, обойдя железнодорожную будку, расстрелял её сзади. После этого наш третий батальон, не потеряв ни одного человека, пересек... насыпь. А второй батальон недосчитался многих солдат... Подполковник Разин не выполнил свою угрозу: капитан Ермак продолжал воевать. Людей не жалел, но и себя не берег. Он «работал» под Чапаева... И добился своего ценой своей жизни: посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза».
Теперь мой рассказ. После того, как отрезанные в Восточной Пруссии немецкие войска предприняли яростную попытку вырваться из окружения и под угрозой захвата оказались штабы танковых частей, вышедших к Балтийскому морю и даже штаб 5-й Гвардейской танковой армии, в которую входил наш 10-й Днепровский танковый корпус, штабы стали усиленно охраняться. Где-то в последних числах января 45-го года наш танк срочно был выведен из боя и направлен на охрану штаба 10 ДТК, куда из других подразделений прибыли еще два танка, дивизион «Катюш» и еще что-то. Через несколько дней нас сменили, и мы получили приказ срочно возвращаться в боевые порядки бригады, которая вела напряженные бои, удерживая рвущиеся из окружения войска и медленно сжимая их в восточном направлении. По пути в бригаду у нашего танка отказала задняя скорость, из-за этого мы несколько раз оказывались в нелепом положении: то механик-водитель замешкался и захватил в угол между гусеницей и корпусом толстенное дерево на обочине дороги, то при развороте на узкой улице какого-то немецкого городишка пушкой уперлись в карниз одноэтажного дома и ждали, пока проходящая самоходка не сдернула нас назад. В результате таких приключений мы не укладывались в отведенный нам срок на возвращение. Когда ранним утром еще в темноте
Справа виднелся лес, слева дорога, обсаженная старыми деревьями, вся местность покрыта глубоким, но рыхлым снегом. Получив взбучку за опоздание, стараемся загладить свою вину, интенсивно стреляем из пушки с коротких остановок. Снег рыхлый, машина идет хорошо; вырываемся вперед, немцы ведут по атакующим танкам интенсивный минометный и пулеметный огонь, стремятся сбить с брони автоматчиков. Артиллерия молчит, танков противника не видно, — значит, на окраине домов нас ждут фаустпатронщики. До окраины Дойчендорфа остается метров 250 -300, и тут машина вдруг круто пошла вниз, ствол пушки уперся в землю, сделав полный откат ствола. Встали. Как потом выяснилось, ввалились в старый противотанковый ров, занесенный снегом и совершенно незаметный в начавшемся рассвете. Другие танки, увидев круто задранную корму нашего танка, остановились, стреляют с места. Командир танка по радио дал знать о противотанковом рве, и танки задним ходом отходят снова за бугор. Мы остаемся одни во рву, вокруг рвутся мины, по броне молотят осколки.
Хорошо, что нам не досталось автоматчиков. Вскоре обстрел прекращается, приоткрываем побольше люки, наблюдаем за немцами. Пушка крепко держит башню — не проворачивается, снизу все больше и больше набирается вода.
Вскоре бригада, вернее оставшиеся от неё 20-25 танков, начинает новую атаку вдоль шоссе, левее нас, танки доходят до окраины Дойчендорфа. Там немцы бьют по танкам фаустпатронами из подвалов, несколько танков горят, автоматчики сбиты с брони, фаустников из-под валов выкуривать некому — танки снова отходят назад за бугор. Совсем рассвело. На окраине видна немецкая батарея крупнокалиберных пушек штук шесть, пушки оживают, стреляют через наши головы. В спешке танки почему-то не уничтожили батарею. О наших переживаниях, самочувствии, впечатлениях этого сидения целый день в противотанковом рву в непосредственной близости от противника и о том, как вечером, в темноте при попытке эвакуации нашего танка мы погорели, нужен отдельный не короткий рассказ. Сейчас — о другом.
Ближе к вечеру, в начинающихся сумерках, от разбитого дома на опушке леса, что справа метрах в 500-х от нас, вываливается какая-то толпа и движется в нашем направлении. Насторожились, неужели немцы? Вынули из нижней шаровой установки пулемет, но как стрелять? Открытые крышки люков прикрывают нас с фронта, а правый фланг открыт, лезть под танк — там снег до самого днища... Но что-то по одежде не видно, что это немцы, угадываются вроде наши армейские телогрейки. Свои! Передовые бойцы уже подходят к танку, начинаем переговариваться. Оказывается, сейчас пехотный полк будет атаковать Дойчендорф, но в полку всего человек 200 — остатки от полка. Немцы молчат. По какой-то команде малочисленный полк числом не более полу- батальона, растянувшийся от леса до нашего танка, начинает атаку: жиденькое «ура» и побежали, точнее, поковыляли вперед по глубокому снегу. Немцы мгновенно открыли ураганный пулеметный и минометный огонь. В течение нескольких минут покосило весь несчастный полк, все поле усеяно неподвижными телами.
Мы поражены: безумие атаковать населенный пункт по открытой местности, покрытой глубоким снегом. Так вот она какая судьба у пехоты- матушки... Совсем стемнело, но что это? Один зашевелился, другой... и начинается массовое воскрешение убитых, отползание назад, кто к нам под танк, кто в глубокие снежные танковые колеи, на шинелях лежа волокут раненых. На поле не остается ни одного тела! Пехота четко знает свое дело, воевать научилась: и чей-то идиотский приказ на атаку выполнила, и ни одного убитого. Ну, молотки, ребята, ну молодцы! Вот такой довелось наблюдать случай. Это было в начале февраля 1945 года. Весь полк снова подался к лесу и осел в подвале разбитого дома на опушке леса.
Через пару часов мы погорели: немецкая самоходка «артштурм», с инфракрасным прицелом незаметно, под шум подходящих для вытаскивания нас танков, подобралась на близкое расстояние и подожгла и наш танк, и подошедшие. (О том, что на немецкой самоходке был установлен инфракрасный прицел ночного видения, я узнал много позднее, после войны от своего комбата, который читал об этом в каком-то специальном журнале).
Остаток ночи мы (я — заряжающий и командир орудия — стреляющий) провели вместе с пехотинцами в подвале того дома, куда отошел атаковавший Дойчендорф пехотный полк. В подвале было душно, тесно, не спали, возбужденные произошедшим, обсуждали, анализировали вечерние события. Познакомились близко с сержантом — командиром отделения пулеметчиков. Он живо интересовался тем, как мы горели у них на глазах, нам были интересны подробности жизни пехотинцев-фронтовиков. Наш собеседник через каждый час ходил менять расчет пикета пулеметчиков, который был выставлен метрах в 200-х от приютившего нас подвала. После одного из таких выходов он вернулся в крайнем возбуждении без смененных пулеметчиков: он обнаружил их с отрезанными головами. Ближайший пикет, да и посты у сгоревшего дома слышали окрик того пикета — «стой, кто идет!?» — и какой-то спокойный ответ, все вроде бы было, как обычно... Так впервые я близко узнал о коварной подлости бывших наших, предателей, так называемых власовцев. Нельзя исключать того, что это могли быть и предатели — прибалтийцы. Как-то повелось еще с тех военных пор, не задумываясь называть всех предателей «власовцами».