Рядовой свидетель эпохи.
Шрифт:
Мой напарник — старшина все время уговаривал меня обменять мой трофейный «ТТ» на его револьвер. С большой неохотой и не сразу я все же согласился на обмен, рассчитывая на то, что как только снова попаду на фронт, достану себе другой подобный трофей. Скоро нам предстояло выписываться из госпиталя, и как-то раз мы решили пойти в лес, пострелять в последний раз и обменяться оружием. Отошли от госпиталя километра за два, на краю болота развесили мишени и вдоволь настрелялись из моего пистолета. Затем решили заглянуть в немецкие окопы и отправиться на ужин. Только мы отошли метров двести от того места, где стреляли, видим — лежит среди деревьев полуободранный баран. Жирный, упитанный. Потрогали — еще теплый. Первая
Быстро приняли решение: оттаскиваем барана в немецкие окопы, прячем в блиндаже, а с наступлением темноты приходим с друзьями и перетаскиваем его в госпиталь. Но только мы взяли барана, каждый за две ноги, еще только начали приподнимать, еще не приподняли от земли свои головы, как услышали громкий гвалт.
Приподняли головы и видим, что мы окружены кольцом что-то кричащих людей с косами, вилами, топорами. Бросив барана и выхватив свое оружие, громко кричим: «Не подходить! Барана мы только что нашли, мы его не крали». И, размахивая оружием выходим из расступившегося окружения.
По дороге в госпиталь бурно обсуждаем нелепое, досадное происшествие, строя разные версии. Стало, конечно, ясно: кто-то украл у местных жителей барана, а мы, как на грех, тут подвернулись. Обменявшись оружием, договорились его спрятать и после ужина продолжить обсуждение ситуации. С тем и разошлись, каждый по своим палатам. Придя в свою госпитальную палату, я сунул револьвер внутрь наматрасной наволочки и направился, было, в столовую.
В этот момент в палату влетает дежурный по госпиталю с двумя солдатами и приглашает меня последовать с ними к начальнику госпиталя. Только тут дошло до моего сознания: после того, как мы отдали нашу находку законным владельцам, нас же могли выследить, тем более, что я-то был в очень приметном своем черном танкистском одеянии. А мы даже ни разу не оглянулись, когда шли из леса в госпиталь. Пока шли до здания управления госпиталя, пытался додуматься, как же доказать, что барана мы не похищали, а действительно нашли в лесу. Ничего вразумительного не приходило на ум.
Приводят меня в какой-то кабинет, за столом сидит подполковник с красными погонами. Вежливо пригласив присаживаться к столу, просит рассказать, где в последние два часа я был, с кем был, что делал. Ясно - надо рассказывать все начистоту, но попытаться сохранить пистолет, отдав только один револьвер. Рассказал о том, что были с товарищем в лесу, стреляли по мишеням, потом, решив побродить по окопам, наткнулись на полуободранного барана и решили его спрятать. Пошли вопросы: «Из чего стреляли?» — «Из револьвера».
– «Где револьвер?» - «У меня в наматрасной наволочке». Подполковник тут же вызывает дежурного и дает задание пойти в мою палату и принести из-под моего матраса револьвер.
Пока дежурный ходил за оружием, подполковник интересовался, почему не было сдано оружие, знал ли я о строжайшем приказе сдавать оружие при поступлении в госпиталь и много еще подобных вопросов задал мне не то следователь, не то дознаватель. Спросив разрешения, заходит дежурный, подает подполковнику револьвер.
Дежурный уходит, вопросы продолжаются. «Этот револьвер?» — «Этот». Подполковник записывает. Затем внимательно осматривает револьвер и повторяет вопрос: «Из него стреляли? — «Из него». Заглянув на просвет в ствол, он говорит то, о чем я не подумал раньше. «Вы не могли стрелять из него, он смазан, никаких следов недавней стрельбы из него нет». И вежливо, но настойчиво просит рассказывать все начистоту, чистосердечное признание смягчит наказание. Все вопросы начинаются
Записав в протоколе наш диалог, подполковник дает мне его для прочтения и подписания. Все записано точно так, как и было сказано Но от вывода пробежали мурашки. Вывод гласил:
Сержант такой-то (то есть — я) обвиняется:
1. В незаконном хранении оружия.
2. В стрельбе в неустановленном месте.
3. В бандитизме с оружием.
Спокойно заявляю подполковнику, что первые два пункта обвинения признаю, а третий отвергаю. В таком виде и написал свое мнение под протоколом и в том расписался. Подполковник был предельно вежлив, не кричал, не угрожал, лишь уговаривал рассказать обо всем правдиво. Потом объявил, что вынужден отправить меня на гауптвахту, что ужин принесут мне туда.
Гауптвахта располагалась на втором ярусе старинной каменной мельницы, на первом этаже которой находилось караульное помещение. На каменистом полу была набросана солома, кирпич за день нагревался от солнца, было тепло. Вскоре близкие приятели принесли мне ужин и одеяло.
Попросил принести книжку Яна «Хан Батый», которую начал читать накануне. Утром посетил меня сам начальник госпиталя, не поленился подняться ко мне по довольно хлипкой приставной лестнице, стал подробно расспрашивать про всю историю с бараном. После завтрака — опять к дознавателю, требует рассказывать подробно все с начала, дополнять все, о чем забыл рассказать вчера. И так — целую неделю...
Лежу, читаю про Батыя, удивляюсь тому, как автор проникновенно описывает мудрость завоевателя. Книга учит спокойствию и анализу при решении сложных вопросов в сложных ситуациях. Пытаюсь следовать тому же, размышляя о своем положении. Начинает угнетать ежедневное однообразие, и выхода не видно из глупого моего положения. Просматривается лишь один выход — бежать и попытаться пробиться в свою танковую бригаду. Наш 10-и ДТК воюет где-то западнее Риги, об этом было в газетах. Разрабатываю очередную свою «стратегическую операцию». Надо воспользоваться разбросанным вдоль узкоколейки аммоналом, достать бикфордов шнур, взорвать самую верхушку моей темницы и в суматохе исчезнуть. Пропадать — так с музыкой.
Невдалеке от госпиталя проходит довольно оживленное шоссе, на нем изредка наблюдались машины из нашего корпуса, они узнаются по эмблеме орла, летящего над волнами Днепра. Обсуждаю замысел со своими приятелями, приносящими мне завтрак, обед и ужин. Считают замысел вполне реальным, проблема лишь в том, где достать взрыватель с бикфордовым шнуром. Договорились: они попытаются найти в лесу немецкую гранату, и тогда проблема взрывателя будет решена. Идея завлекла: вот будет веселый переполох. Между тем прошла уже неделя, раны мои начали почесываться. Немного стало обидно: врачи-то что же забыли про перевязки. Хотя я и преступник в их глазах, но человек же, получивший ранение в боях за Родину...
Неожиданно, очень рано утром поднимается ко мне опять начальник госпиталя, я уже проснулся и читаю своего «Батыя». Начальник сходу начинает примерно такую матерную речь: «А иди-ка ты, сержант, отю- да к такой-то матери. Ты у нас был на хорошем счету, хотели оставить тебя работать в госпитале, а ты преподнес такое ЧП». Мне, действительно, предлагала помощница лечащего врача остаться в их отделении санитаром, но я, естественно, отказался. Сменить лихую, интересную танкистскую жизнь на тихую госпитальную — это не для меня. Даже ответил врачу как-то грубо, не догадавшись даже поблагодарить её за добрые слова. Женщины-то, видно было, жалели нас, самых молодых, но уже прострелянных, пытались уберечь.