Рыба, кровь, кости
Шрифт:
Мы еще порядочно попетляли, возвращаясь на те же самые места, но вдруг одна из наших тропинок расширилась, образовав пространство размером с маленький дворик, в котором на корточках сидела женщина и доила корову. И женщина, и корова бросали на нас беспокойные взгляды. Ник вежливо обратился к ней — я не понимала, что он говорит, но слова звучали успокаивающе. Я услышала, как женщина пробормотала что-то в ответ. Она махнула рукой еще дальше вглубь лабиринта и вместе с молоком выдавила еще пару замечаний, не поднимая головы, — в отличие от коровы, которая угрожающе выставила на нас рога.
Мы прошли еще немного по переулку, который указала нам женщина, и тут Ник остановился.
— Мне
— Почему? Эта женщина вроде поняла, о ком ты спрашиваешь. Разве она не сказана тебе, куда идти?
— Не совсем.
— Значит, она не сказала тебе, где живет семья этого парня? Ник?
— Сказала приблизительно. — Он кинул взгляд в ту сторону, откуда мы пришли. — Еще она сказала, что муж этой женщины приезжает к ней время от времени. Он все-таки не скрылся из Калькутты.
— Так это здорово! Может, он будет там!
— Не здорово. У меня создалось впечатление, что люди здесь вовсе не счастливы от того, как ЮНИСЕНС обошлась с его семьей.
Мне не хотелось возвращаться ни с чем.
— Пожалуйста, Ник, может, мы просто найдем эту женщину и…
— И что?
— Мы можем назваться сотрудниками ЮНИСЕНС, сказать, что они сожалеют о том, что она лишилась дохода, можем дать ей денег в качестве компенсации. Пожалуйста, Ник.
Он втянул голову в плечи, дернул подбородком в знак неохотного согласия и снова пошел дальше развинченной тяжелой походкой настоящего мужчины. Я заметила, что свою пластиковую руку он засунул поглубже в карман, скрывая всякое проявление слабости.
Мы нашли жену химика на другом перекрестке, неподалеку; она сидела по-турецки рядом с тростниковым шкафом, на единственной полке которого стояли банки с леденцами немыслимых расцветок. Вокруг нее играли дети, а перед ней на листе аккуратным рядком были выложены самые маленькие рыбешки, каких я когда-либо видела. Едва Ник заговорил с ней, она встала, одним грациозным движением собрала всю рыбу и детей и медленно пошла прочь, стараясь увести свое потомство с собой. Однако было не так-то просто оттащить детей от первого увлекательного зрелища, выдавшегося им за целый день. Яростно сося пальцы, выпучив на меня глаза, явно не желая расставаться с нами, они цеплялись за ее сари, как якоря, тянущиеся вслед за лодкой.
Насколько я могла судить по ее жестам, Ник недалеко продвинулся со своими расспросами. Еще минута, и эта женщина исчезнет в одном из бесчисленных проходов, похожих на сточные канавы, и мы вернемся туда, откуда начали, только чуть больше вспотев.
Подойдя ближе к женщине, не обращая внимания на руку, вытянутую Ником, чтобы остановить меня, я сказала:
— Я родственница Джека Айронстоуна. — Зачем-то я повысила голос, как часто делают глупые люди в разговоре с иностранцами. — Мы пришли от него. Айронстоун. Сотрудник вашего мужа. Он очень сожалеет о том, что случилось с вашей семьей. У нас для вас есть деньги от него. — Я пошарила в сумочке и вынула пригоршню рупий.
— Ты рехнулась! — прошептал Ник, хватая меня за руку.
Женщина попятилась, а дети по-прежнему висели на ее сари. Остался один ребенок, смышленый оборвыш, который уставился на деньги, как голодная одичавшая собака на кость. Догадаться о его возрасте было невозможно.
— Джек Айронстоун, — повторила я мальчику, — ты знаешь его.
Вокруг начали собираться люди. Мужчины преградили путь, по которому мы пришли. Они что-то бормотали, и до нас изредка доносились слова «Айронстоун» и «ЮНИСЕНС» — долетали и тут же снова тонули в сердитом непонятном ропоте. Похоже, имя моего родственника было не такой уж хорошей рекомендацией. Я повернулась к мальчику. Внезапно рука Ника отпустила мою. Я обернулась и увидела, что его окружили и теснят мужчины. Он исчезал в толпе. Мне слышен был его голос, он что-то говорил им, объяснял на каком-то языке, должно быть бенгальском, потому что, ясен пень, это не английский, он указывал на меня, а может, махал мне, чтобы я уходила, не знаю.
Я пыталась втиснуться обратно в толпу, решив, что нельзя терять Ника из виду. Пока я его вижу, все в порядке. Но между нами люди, они встают на моем пути, не то чтобы отталкивая, но и не отступая. Одни лица напряженные и суровые, другие жалкие и лоснящиеся, как поношенная одежда. «Одежда мертвецов» — вот как Робин называл наряды наших родителей, говоря, что, когда доживет до их лет, то никогда не будет носить ничего из секонд-хенда. Только вот он, конечно, так и не дожил до их лет.
Одежда наступавших на меня людей никогда не была новой. Сомневаюсь, что на ней когда-нибудь были ярлыки. Как могут приходить на ум такие вещи за меньшее время, чем надо, чтобы повернуть голову и заметить, как человек поднимает камень?
И увидеть, что Ник исчез. Ушел.
Тут я почувствовала, что у меня выхватили деньги, и увидела белые зубы мальчишки, расплывшегося в плотоядной довольной улыбке: приманка теперь была в его руках.
Казалось, такое не должно происходить под этим ярким, жгучим солнцем. Мгновение назад это было Большое Приключение, и вот все завертелось, происходит прямо сейчас, в настоящем времени. Вон там человек подбирает с земли камень. Я смотрю, будто это бейсболист, вот он отводит руку, замахивается, как подающий.
Меня кто-то хватает за запястье, я пытаюсь вырваться и вижу того самого парнишку, сына той женщины; в одной руке он зажал мои деньги, а другой дергает меня за рукав.
В меня попадает камень. Не сильно. То ли камень не очень большой, то ли целились не слишком тщательно. Но кровь, я чувствую, вот она, тоненькой струйкой стекает по ноге, щекочет кожу.
Мальчик снова тянет меня за собой.
Я иду за ним.
Он идет за женщиной.
Мы ускоряем шаг и переходим на бег.
В меня ударяет еще один камень, уже побольше. Я не оглядываюсь. Не время. Мы быстро заворачиваем за угол, и люди позади нас проносятся мимо, возвращаются, вслед за нами ныряют в то же узкое гули. Теперь уже все бегут быстро, так что нет времени остановиться и поднять камень, поднять палку, а не то раздавит мчащийся позади поток. Мы играем в игру у реки, и правила постоянно меняются. Притоки втискиваются между оврагами и, выходя из берегов, разливаются в широкие каналы.
Как же ее называют, эту игру, как ее называют английские школьники? Пуховы палочки, точно. Из «Винни-Пуха». Мы с Робином выучились ей от отца. Нашего английского папы. Кристофер Робин — назвал он своего сына, поддавшись нетипичному для него порыву ностальгии. Нужно бросить палочки в реку с одной стороны моста. Потом перебежать на другую сторону. И смотреть, какая из них выплывет первой.
Кто выйдет первым? Они нагоняют нас на широких и ровных волнах, но отстают в узких ущельях гули.
Мы бежим сквозь чей-то костер и опрокидываем ведро с молоком — тут только что доили корову, расталкиваем овец, и с каждым выдохом я думаю обо всех просмотренных хрониках последних известий. Названия городов, где бедствия происходят одно за другим. Кажется, что этот громкий стук — топот ног, бегущих за нами. И резкие отрывистые крики, под стать лицам. Но нет, это всего лишь мое сердце и мое дыхание. В боку колет, будто кто-то воткнул туда иголку, проколол меня. Зашил меня. Думаю: «Ник».