Рыбный промысел в Древней Руси, Куза Андрей Васильевич

Рыбный промысел в Древней Руси

на обложку

Куза Андрей Васильевич

Шрифт:

Источники сведений о рыбном промысле в Древней Руси

Составить правильное представление о развитии рыбного промысла в Древней Руси нельзя без предварительного знакомства со всеми видами источников. Среди них особенно важны археологические находки, являющиеся для VIII–XIII вв. почти единственным массовым материалом, поддающимся целенаправленному исследованию. История всякого производства – это в первую очередь история орудий труда, путь их развития и совершенствования, смена одних типов орудий другими. Этот процесс как раз и отражают добываемые археологами вещественные памятники. В досоветский период количество раскопанных древнерусских поселений исчислялось единицами, в послереволюционное время оно возросло в десятки и сотни раз. Без преувеличения можно сказать, что советская археология располагает первоклассным фактическим материалом, красочно характеризующим многие стороны жизни Киевской Руси. Поиски и изучение орудий труда стали одной из ее основных задач.

Рыболовные орудия (крючки, остроги, грузила) относятся к числу самых распространенных находок. Однако следует учитывать, что в руки исследователей прежде всего попадают вещи, изготовленные из металла, камня и обожженной глины, реже из кости. Деревянные предметы, нити, ткани, кожа, лыко и другие органические вещества, как правило, не сохраняются. А ведь из них и делалось большинство рыболовных снастей, причем самых уловистых (например, сети), широкое применение которых определяет степень развитости промысла. Поэтому всякие выводы об экономической значимости рыболовства,

основанные только на археологических данных, могут оказаться поспешными. Не менее существенной является правильная оценка извлеченных из земли орудий или их частей, обнаруживаемых значительно чаще. Найденный обломок или деталь необходимо достоверно реконструировать, т. е. представить, как тот или иной промысловый снаряд выглядел в целом, какая работа им выполнялась. Письменные источники сообщают только наименования этих орудий: невод, мережа, ез, закол, уда и т. д. Однако этим не исчерпываются трудности при обработке археологических источников. Находки с большинства памятников датируются суммарно: в пределах одного, а то и двух-трех столетий. Лишь изредка, благодаря прекрасным стратиграфическим условиям (Новгород) [70] , хронологические границы культурных напластований устанавливаются более твердо. Не приходится говорить, сколь важны точные датировки при изучении хозяйства. При отсутствии таковых теряют временную связь сложные процессы смены одних форм хозяйствования другими, становления новых отраслей производства и распространения более прогрессивных систем промысла.

Колчин Б. А. Дендрохронология Новгорода // МИА. № 117. 1963.

Но всё-таки главным препятствием на пути детального исследования истории древнерусского рыболовства является фрагментарность археологического материала. Раскопки последних десятилетий в Новгороде, Пскове, Белоозере, Смоленске, Торопце и на других памятниках, где хорошо сохраняется органика, позволяют совершенно по-иному представить себе быт и хозяйственную деятельность древнерусского поселения. Например, если бы новгородский культурный слой не консервировал дерево, то обнаруженные на огромной площади Неревского раскопа два с половиной десятка рыболовных крючков, около 10 обломков железных острог и немногим более 150 каменных и глиняных грузил от сетей свидетельствовали бы о весьма скромном удельном весе рыболовства в хозяйстве горожан. Но прибавив к ним свыше 40 крупных деревянных поплавков от неводов, более 500 прошитых берестяных поплавков от сетей, массу неучтенных поплавков из бересты, свернутой в трубочку, около 230 поплавков из сосновой коры, свыше 350 ботал, около 110 грузил из камней, оплетенных берестой и вставленных в круг из прута, и т. д. [71] , мы получим совершенно противоположные выводы. Этот факт необходимо постоянно учитывать, касаясь истории древнерусского рыболовства. Отсутствие среди раскопочного материала орудий лова еще не является аргументом, отрицающим какое бы то ни было развитие рыбного промысла. Лишь совокупность всех доступных данных допускает категорические высказывания.

Колчин Б. А. Новгородские древности. Деревянные изделия, САИ, Е1-55. М., 1968. С. 20–23.

Оценивая в целом накопленный археологический вещевой материал по исследуемому вопросу, нужно отметить следующее. Во-первых, несмотря на указанные недостатки, археологические находки представляются важным историческим источником, характеризующим рыбный промысел с конкретной, производственно-технической стороны. Таким образом, исследователь имеет дело с объективной информацией, требующей при обработке лишь соответствующих корректив. Во-вторых, массовость археологических данных позволяет применять к ним методы математической статистики, картографирования и т. д. Всё это открывает возможность приступить к историко-техническому изучению указанной проблемы и во времени, и в пространстве. Труднее поддаются исследованию вопросы общественно-социальной жизни. Специфика археологического материала ограничивает достоверность выводов этого порядка.

В данной работе автор стремился как можно более полно использовать все доступные археологические коллекции из раскопок древнерусских памятников, учесть и выявить в них предметы, связанные с рыбным промыслом. В результате привлечено свыше 6000 таких находок, главная масса которых (около 4500) относится к домонгольскому периоду. Среди них свыше 1000 железных рыболовных крючков и блесен, около 150 деталей железных острог, тысячи каменных и керамических грузил от сетей, сотни берестяных и деревянных поплавков и т. д. Сведения о материале почерпнуты в имеющихся публикациях [72] , в архивах [73] , в фондах Института археологии АН СССР (Москва и Ленинград), Института археологии АН УССР (Киев) и музеев: Государственного исторического, Эрмитажа, Киевского государственного исторического, Новгородского, Псковского, Вологодского, Владимирского, Переяславского, Ростовского, Ярославского, Смоленского, Воронежского, Орловского, Курского, Калужского, Гомельского, Черниговского, Сумского, Путивльского, Житомирского и т. д.

Указать все публикации – значит перечислить значительную часть русской и советской археологической историографии. Перечень основных из использованных работ дан в приложении.

Архивы: ИА АН СССР (Москва), ЛОИА АН СССР (Ленинград), ИА АН УССР (Киев).

По изложенным выше причинам опорными в настоящем исследовании стали коллекции Новгородской археологической экспедиции, а также обширные вещевые комплексы из раскопок Пскова и Старой Ладоги. Весьма обильно представлен рыболовный инвентарь в находках из Гродно, Старой Рязани, Чернигова, Родни, Ярополча Залесского, Белоозера, Старой Руссы, Воиня, Ярославля, Вщижа и др. Территориально вещевой материал, хотя и не равноценный, происходит из всех древнерусских земель, что обеспечивает не выборочный, а сплошной фронт обследования. Количественно большая часть находок падает на города и укрепленные поселки, меньшая – на сельские поселения и совсем незначительная – на могильники. Такое распределение находок несколько искажает картину развития рыбного промысла, но, конечно, не обесценивает общие выводы.

С археологическими материалами непосредственно смыкается другая категория источников по данному вопросу. Речь идет о костях и чешуе рыб, собранных при раскопках. Они довольно часто встречаются в культурных напластованиях древнерусских памятников, правда, не всегда становятся предметом научного изучения. Использование этого специфического вида находок для широких исторических обобщений немыслимо без привлечения соответствующих специалистов. Методика определения по ископаемым костям и чешуе видов рыб, а также их размеров и приблизительного веса разработана на кафедре ихтиологии Биологического факультета МГУ при непосредственном участии Г. Н. Никольского и В. Д. Лебедева. Впервые в России палеоихтиологические находки с древних поселений, открытых А. А. Иностранцевым по берегам Ладожского озера, изучал в прошлом веке профессор К. Ф. Кесслер. С тех пор в этом деле достигнуты значительные успехи. В историографическом разделе отмечено важное значение работ, выполненных ихтиологами по ископаемым остаткам рыб. Здесь следует остановиться на особенностях и еще не раскрытых возможностях палеоихтиологических данных для выяснения некоторых существенных сторон истории древнерусского рыбного промысла. К сожалению, этот материал исследован далеко не полностью. Во-первых, кости и чешуя рыб не только иногда не извлекаются из просмотренного грунта, но и не фиксируются. Во-вторых, как правило, отбор производится произвольно: не целиком, а частично. Кроме того, на многих памятниках из-за неблагоприятных почвенных условий рыбьи кости не сохраняются. Если учесть, что и добытые в раскопках ихтиологические коллекции редко поступают в распоряжение специалистов, то трудности в работе с этим видом источников выступают вполне отчетливо. Желателен, конечно, сквозной обзор всех подобных находок изучаемого периода. Однако и опубликованные уже сведения по Новгороду, Пскову, Ладоге, Гродно, Старой Рязани, Воиню, Шестовицам, Родне, Титчихе и некоторым другим поселениям [74] дают возможность для сравнений и выводов. Наиболее полно с палеоихтиологической точки зрения обследованы районы Северо-Западной и Западной Руси, затем Левобережья Днепра (реки Десна и Сула). С других территорий есть лишь отдельные, а не серийные определения, и чешуя рыб. Помимо чисто биологических показателей, знакомство с этими данными позволяет установить видовой состав рыб, охваченных промыслом, их возраст и размеры, вероятные способы добычи рыбы. В ряде случаев удается узнать время лова и его интенсивность. Весьма перспективно сопоставление имеющихся определений для выяснения местных особенностей и путей развития рыболовства в различных древнерусских землях. Не менее интересные результаты могут быть получены при сравнении ихтиологических находок из разновременных слоев одного и того же или рядом расположенных памятников. При этом появляется возможность уловить характер воздействия человека на рыбье стадо: сокращались или увеличивались уловы, на каких видах рыб в тот или иной период существования поселения базировался промысел, сколь велика была его интенсивность и т. д. Правда, анализ такого рода требует достаточных статистических данных, а они не всегда имеются в наличии.

Основные определения и статистические выкладки приведены в монографии В. Д. Лебедева и ряде других работ (см. сноску 42 на стр. 20).

Нельзя пройти мимо еще одного вопроса. В некоторых археологических работах (например, о городище Новотроицком или древнерусском городе Воине) выводы об экономической значимости рыболовства ставятся в прямую зависимость от количественного соотношения найденных рыбьих костей с прочим остеологическим материалом. Как правило, преобладание последнего является подавляющим и на долю первых приходятся части процента. Тем не менее всякие поспешные суждения будут здесь преждевременными. Кости и чешуя рыб в значительно большей степени подвержены силам разрушения, и их присутствие в культурном слое само по себе свидетельствует о важной роли рыбного промысла. По-видимому, лишь рассмотрев совокупность всех фактов, можно найти объективные критерии для решения столь сложного вопроса.

Итак, палеоихтиологические материалы выступают перед нами как ценный, но еще малоизученный исторический источник. В сочетании с вещевыми находками, показаниями письменных памятников и другими данными они составляют источниковедческий фундамент настоящего исследования.

При уточнении и правильном понимании различных способов добычи рыбы, устройства рыболовных снарядов, самого процесса лова, форм организации производства существенное значение имеют этнографические наблюдения. К ним относятся в первую очередь уже упоминавшиеся выше капитальные «Исследования о состоянии рыболовства в России», многочисленные обзоры и пособия по рыбному хозяйству, опубликованные как отдельно, так и в периодической печати. Вся эта литература лишь условно относится к категории «источников», на деле являясь практическим руководством для рыболовов и рыбопромышленников своего времени. Она восполняет отсутствие специальных этнографических работ, посвященных данному вопросу. Конечно, использование этнографических параллелей XIX в. по отношению к XII или даже XV в. требует особой осторожности, тем более привлечение примеров из мест, отстоящих на сотни и тысячи километров друг от друга. Однако некоторая консервативность определенных приемов и орудий рыболовства оправдывает такую методику. Сошлемся на один частный случай. Этнографам хорошо известен у многих народов мира способ добычи хищной рыбы на крючок, изготовленный из раздвоенного сучка. В конце прошлого века его подробно описал как широко распространенный в среде центральнорусских и финских рыболовов Л. П. Сабанеев [75] . Точно такие же крючки найдены в слоях XII–XV вв. древнего Новгорода [76] , в напластованиях рубежа н. э. низовьев Оби [77] и в неолитических отложениях Висских торфяников [78] . Значительно облегчают работу с этнографическими материалами XIX – ХХ вв. письменные документы конца XVI–XVII вв. о вотчинных хозяйствах, прежде всего монастырских, сохранившиеся в наших архивах. В них обнаруживаются перечни рыболовного инвентаря, сведения о его изготовлении, ремонте и т. п. Современные данные, спроецированные на показания этих документов, хронологически примыкающих к изучаемому периоду, приобретают необходимую достоверность.

Сабанеев Л. П. Рыбы России. Изд. 3-е. М., 1911. С. 114–115.

Колчин Б. А. Указ. соч. С. 21.

Чернецов В. Н., Мошинская В. И. В поисках древней родины угорских народов. По следам древних культур (от Волги до Тихого океана). М., 1954. С. 17.

Буров Б. М. Археологические находки в старичных торфяниках бассейна Вычегды // СА. 1966. № 1.

Этнографические описания особенно ценны при реконструкции рыболовных орудий, определении их назначения и способа применения. Древние источники, как правило, содержат лишь названия. Поэтому необходимо установить, что скрывается за тем или иным термином. Дело упрощается, если наименования совпадают. Однако следует учитывать, что часто конструктивно одни и те же снасти в разных местах назывались по-разному. Необходима большая предварительная работа по сличению терминологии. Здесь оказались весьма полезными различные словари, в первую очередь В. И. Даля, А. Г. Преображенского и И. И. Срезневского [79] , т. к. в нашей литературе почти нет работ справочного характера. Потребность в определителе предметов материальной культуры очень велика, и ее не может удовлетворить изданная в 1959 г. небольшая книжка [80] .

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1–4. М., 1955; Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка. М., 1957; Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. I–III. М., 1958.

Бережкович А. С., Жегалова С. К., Лебедева А. А… Просвиркина С. К. Хозяйство и быт русских крестьян. Памятники материальной культуры, определитель. М., 1959.