Рыцарь короля
Шрифт:
Она повернула лошадь и подобрала поводья.
– Никогда!
– воскликнула мадам.
– Остановитесь, мадемуазель! Остановитесь, слышите? Я запрещаю! Никогда не позволю вам уехать с посторонним мужчиной! Вы на моем попечении! Я за вас отвечаю!.. Ах, какое несчастье!.. Стой, дерзкая девчонка! Стой...
Ответом ей был стук копыт. Поднялось облако пыли. Сквозь него было смутно видно, как Анна несется галопом по дороге, как сворачивает и исчезает за поворотом.
– Мсье!
– завопила всполошившаяся компаньонка.
– За ней! Верните ее! Что за чертовка!.. Ох, пресвятая дева...
Блеза не надо было подгонять. За спиной у него уже затихали, отдаляясь, причитания мадам де Перон. Конь, которого он получил из королевских конюшен, был прекрасным скакуном и почти не нуждался в шпорах.
Через две минуты он уже заметил лошадь Анны на полпути к вершине следующего холма и облегченно вздохнул. Вряд ли девушка замыслила какую-то хитрость - по крайней мере сейчас, когда игра только начинается. Однако от главной дороги отходило множество боковых тропинок, и кто знает, что может взбрести на ум молодой женщине с таким характером...
Она остановила лошадь на вершине холма, ожидая его, - её грациозный силуэт четко выделялся на фоне неба. Как все хорошие наездницы, на охоте и в долгих поездках она сидела на коне по-мужски; на ней были штаны с буфами, обтягивающие стройные ноги, и сапожки до колен из мягкой кожи. На мужской камзол с широкими рукавами, стянутыми у запястья, она накинула свободную безрукавку, а волосы упрятала от пыли в полотняный куаф, поверх которого надела фетровую шляпу с круглыми, отогнутыми кверху полями.
– У нас в Англии есть пословица, - сказала она, когда он подъехал, что у лучника должно быть две тетивы.
Ее французский язык был безукоризненным, только иногда она произносила слова немного протяжно, что придавало её речи теплую задушевность, особенно когда она улыбалась.
– И что же сие значит, мадемуазель, в нашем случае?
– Да всего лишь то, что раз уговорами мадам де Перон не сдвинешь с места, её нужно расшевелить как-то иначе. Несмотря на свою занудливоость, она - верная душа и скорее умрет, чем позволит мне скрыться с глаз. Подождем её здесь. Она сейчас явится... Но я беру обратно свои слова.
Он глянул вопросительно.
– Я имею в виду слова насчет романа. Можете вы представить себе сэра Амадиса или Гавейна, - не говоря уже о Ланселоте Озерном Амадис, Гавейн, Ланселот - рыцари Круглого Стола, герои легенд и средневековых романов о короле Артуре.>, - обреченного гнать стадо женщин, лакеев и мулов чуть ли не через всю Францию, особенно если одна из женщин - мадам де Перон? Нет, мне жаль вас, господин де Лальер. Нам с вами надо было жить несколько веков назад...
– Ну почему же?
– возразил он только для того, чтобы поддержать разговор.
– Дело не в эпохе, а во взгляде на жизнь. Нам кажется, будто все прошлое полно романтики, а все настоящее уныло и невзрачно. Но, ей-Богу, я уверен, что монсеньоры Амадис, Гавейн и прочие пришли бы в изумление, узнав, что сделали из них братцы-поэты. И кто знает, не сочинит ли когда-нибудь некий борзописец и о нас с вами подобную сказку? Что же касается драконов - вот погодите, доберется до нас мадам де Перон!..
Анна расхохоталась:
– Вот это истинно по-французски: все разобрать по косточкам... Ну, а мы, англичане, любим чувство - хоть и не любим его показывать.
Было ли это приглашением к более приятной теме? Впрочем, если и так, то она тут же передумала и вдруг, сдвинув маску на лоб, как козырек, полной грудью вдохнула утренний воздух.
– Жарко, - объяснила она.
– При вас мне не нужно носить маску. Она напоминает о дворе. Какое счастье быть свободной, вы себе и представить не можете!
Ему показалось, что день, и без того ясный, сейчас, когда она открыла лицо, стал ещё яснее. При нем маска не нужна... Может быть, эта фраза и не имела никакого подтекста, но он вообразил, что Анна подразумевала нечто большее, чем её буквальное значение.
Они постояли немного молча, глядя с холма вниз. Было безоблачное августовское утро, такое раннее, что жаворонки ещё висели высоко в небе, и переливчатые звуки их песен пронизывали пространство.
Ячменные поля, ещё не сжатые, расстилались по склону холма там, где отступали леса, и среди золота колосьев, словно драгоценные камни, краснели маки и синели васильки. Но большую часть пейзажа занимал древний лес, который катился через холмы на восток до самого горизонта, лишь кое-где разрываемый, словно прорехами, клочками полей.
Церковная колокольня, одиноко возвышаясь над лесом, где-то посередине, обозначала невидимую отсюда деревеньку - горстку лачуг под соломенными крышами, с хозяйственными службами; две или три группы конических башен, высокомерно теснящиеся поодаль, указывали расположение замков, окруженных полями и крестьянскими хижинами.
Там, где Сена лениво несла воды к северу, виднелись её серебристые излучины, окаймленные лугами. Но лес господствовал над всем этим вот уже много веков подряд; и, отступая, он все ещё бросал вызов человеку-строителю и человеку-охотнику. Даже большие дороги на Санс, шириною в двенадцать футов, не могли покрыть морщинами его лицо.
– Черт побери!
– вдруг воскликнула Анна.
– Неужто вы не чувствуете себя счастливым, очутившись далеко от этого вонючего двора? Что там духи! Она снова глубоко вдохнула воздух.
– Вы вот это понюхайте! А если говорить о жизни, то что это за жизнь - по правилам и церемониалу? Мсье, я родилась на западе Англии. Нет слаще воздуха и красивее земли, чем там. Мне нравится мечтать о ней. Но я так долго была в тюрьме... Ох уж эти мне дворы!
– Она пожала плечами.
– Ну ладно, нечего охать и вздыхать. Каждый делает то, что должен. Только в такой день, на воле, под открытым небом...
Она предоставила ему самому заканчивать мысль и снова замолчала; её устремленные вдаль глаза были полны света.
Тем временем Блез привыкал к сюрпризам. Он приготовился терпеть обычные для известной придворной красотки высокомерие, хитрость или кокетство. Он не удивился бы, если бы она грубила или льстила ему. Но её открытая естественность сбивала его с толку. И вовсе не помогала понять её - отнюдь, девушка представлялась ему все более непредсказуемой. Казалось, что тайна, которая чувствовалась в Анне, органически присуща её натуре как странный цвет её глаз, как глубина присуща морю. Он ясно понимал, что нужно благодарить регентшу за то, что она отрекомендовала его как простого солдата. Иначе Анна Руссель, возможно, не была бы столь открытой.