Рыцарь короля

Шеллабарджер Сэмюэл

– Вероятно, вы правы, - согласилась она.
– Но я не буду спокойна, пока мы не пересечем границу у Сен-Боннет-ан-Брес. Потом можно позволить себе ехать и медленнее. Если лошади выдержат, я хотела бы тронуться после обеда.
– Она улыбнулась ему.
– Вы устали, господин де Лальер?

– Нет... Но иногда мне хочется, чтобы устали вы, мадемуазель. И если бы лошади умели говорить, они, уверен, поддержали бы меня.

Она покачала головой:

– Не надо сваливать на лошадей. Я согласна, вино здесь превосходное, пища прекрасная, постели

удобные. Но, мсье, мы пришли в этот мир не для того, чтобы тешить свои желудки, а чтобы трудиться в поте лица своего и заслужить славу. Так что, если ваша временная сестрица в состоянии уговорить вас, позаботьтесь, пожалуйста, о лошадях. Мы могли бы к вечеру поспеть в Сен-Боннет.

Блез шутливо застонал:

– Ну дайте мне хотя бы покончить с телятиной! От нашей беспокойной жизни я уже похудел на десять фунтов. Когда мы достигнем Женевы, от меня останется один скелет. Сломить силы человека, осудить вожделения его и очистить его для царствия небесного - нет для этого лучше диеты, чем романтика... Знаете, о чем я больше всего мечтаю - и давно?

– Нет, мсье.

– О компаньонке.

Она расхохоталась:

– Бедняжка! Неужто все так плохо?

– Хуже некуда, - широко улыбнулся он.

– Ну ладно, в таком случае можете сидеть за столом лишние полчаса тридцать минут счастья. Пусть никто не назовет меня погонщиком рабов. А я возьму себе ещё одного голубя.

Они естественно и часто переходили на шутливый тон - отчасти потому, что в дороге, когда приходится долгие часы ехать рядом, стремя в стремя, во время коротких гостиничных передышек соблюдать формальную вежливость просто глупо; но главным образом, несомненно, потому, что посмеиваться друг над другом было безопаснее, чем принимать эти двусмысленные дружеские отношения всерьез. Юмор был своеобразной защитной маской.

Блезу вновь и вновь приходило на ум, что, по существу, он знал сейчас об Анне Руссель немногим больше, чем при первой их встрече в Фонтенбло. Она была прекрасной наездницей, выносливой путешественницей, очаровательной спутницей. Но ему почти ничего не удавалось узнать о её прошлом или о нынешних её заботах.

Не раз и не два вспоминал он, что и она так же мало знает о нем, хотя, возможно, воображает, что ей все известно. Очевидно, он был для неё простым солдатом-дворянином, совершенным невеждой по части политических интриг, с которым не нужно соблюдать профессиональную осторожность.

Как-то раз она сказала ему:

– Мсье, я в жизни получила свою долю поклонников, но вы - единственный мужчина, которого я когда-нибудь по-настоящему узнала...

Его бросило в жар при мысли о том, как изменилось бы её отношение к нему, узнай она об инструкциях, полученных им от регентши - поручении наблюдать за ней в Женеве, о его отношениях с Дени де Сюрси, событиях в Лальере.

Он думал об этой преграде между ними, отрешенно глядя, как она разделывает голубя на своем ломте хлеба.

У неё красивые крепкие руки, на них приятно смотреть... Ее худощавое загорелое лицо, запыленная шляпа и поношенная одежда были ему милее всей той женской изысканности и красоты, которыми его приучили восхищаться.

– Ну вот!
– наконец произнесла она, держа голубиное крылышко двумя пальцами.

На улице за окнами вопил торговец, расхваливая свой товар: "Шампанский сыр... сыр бри!.." Лучи утреннего солнца яркими пятнами лежали на столе. Жизнь была полна тепла и казалась прекрасной.

Потом Анна вдруг заметила:

– А ведь отсюда недалеко до Бурбонне, правда?

И для Блеза этот небрежный вопрос - может быть, слишком небрежный прозвучал сигналом тревоги.

– Довольно далеко, - ответил он.
– До Мулена два долгих дня пути.

Но она опять вернулась к этой теме:

– Однако герцог Бурбонский имеет владения и поближе - у Шароля, в Божоле, вдоль Соны... Если мы поедем на юг, то это будет не так далеко.

– Вообще-то верно, - сказал Блез как можно более безразличным тоном. Для иностранки вы чудесно знаете Францию, миледи.

Она кивнула:

– Не так плохо. Вспомните, ведь я прожила здесь три года... По-моему, вы как-то говорили мне, что родом из Бурбонне.

– Так оно и есть. Я родился в Форе.

– Вам не случалось там бывать в последнее время?

– А как же, конечно... По пути из Лиона.

Он старался говорить таким же небрежным тоном, как и она, но дорого бы дал, чтобы узнать, что у неё на уме.

От следующего её вопроса у него перехватило дух.

– Я вот думаю...
– Она помедлила.
– Не приходилось ли вам случайно встречаться с одним дворянином, который часто бывает в этих местах, - с господином де Норвилем... Жаном де Норвилем?

Он надеялся, что его изумление осталось незамеченным, и, чтобы лучше скрыть его, осушил свой бокал. А сам тем временем лихорадочно соображал, как ответить. Что бы он ни сказал, без некоторой доли лжи не обойтись. В конце концов ему показалось, что лучше всего обойти правду стороной, но держаться к ней как можно ближе.

Поставив бокал на стол, он повторил имя:

– Жан де Норвиль?

Он произнес его так, словно в этом имени звучало что-то знакомое, а затем воскликнул:

– Черт побери, ну конечно! И не так давно! А что?

Окончательно удивив его, она заметила:

– Я с ним помолвлена... Какой он?

То, что она призналась в этом, было поразительно даже без заключительного вопроса. Блез невнятно пробормотал, пытаясь выпутаться:

– Но раз вы помолвлены, вы должны его знать...

– Да нет, не слишком. Мы никогда не встречались. У меня есть его миниатюрный портрет, и, должна признать, на вид де Норвиль вполне привлекателен. Мой брат и кардинал Йоркский пишут о нем разные чудеса. Но, видите ли, мсье, мой брак, как и большинство других, заключен будет отнюдь не на небесах. Этот мир очень практичен. Так каково ваше мнение о нем? Где вы встречались?