Рыцарь-крестоносец
Шрифт:
– Рано или поздно ему придется начинать. Когда и где, Филипп? – спросил барон.
– Около купальни Силоам. За час до заката.
– Мне знакомо это место. Мы будем там.
Филипп всегда старался уснуть в самое жаркое время суток. Но сегодня он был слишком возбужден и, хотя все-таки прилег, все равно около двух часов проворочался на постели, так и не заснув. Потом явился Джосселин, чтобы помочь ему одеться перед поединком.
Льювеллин предусмотрел все детали. Его спокойствие и отношение к предстоящему поединку как к обычному делу помогли Филиппу взять себя в руки. Немного успокоился и Джосселин, который нервно слонялся по комнате, перекладывая с места на место оружие и то и дело высказывая собственные умозаключения пессимистического характера.
Филипп скинул с себя обычную одежду, и Льювеллин помог ему натянуть тяжелый гамбизон [37] – толстое стеганое нижнее белье. Нельзя было придумать более непрактичной одежды для такого жаркого климата, но ни один рыцарь тех дней не мог позволить себе роскоши сражаться без нее. Лишь облачившись в гамбизон, можно было надевать короткую нижнюю кольчугу, доходящую до талии, понизу туго затягивающуюся ремнем и состоящую из длинных рядов колечек, скрепленных вместе. Без такой плотной рубахи стальные кольца кольчуги будут натирать потную кожу, к тому же гамбизон служил дополнительной защитой, смягчающей удары меча или копья.
37
Гамбизон (фр. gambison) – стеганая длинная куртка, набитая волосом, надевалась под доспехи.
Итак, окинув Филиппа с ног до головы критическим взглядом, Льювеллин удовлетворенно кивнул и протянул ему самую необходимую и самую дорогую часть вооружения рыцаря – плотно прилегающую рубаху из очень тонкой кожи, на которой ровными рядами были нашиты сотни стальных колец, в два слоя перекрывающих друг друга и разделенных широкой полосой кожи, чтобы кольца лежали гладко. Для прочности кольца были скованы друг с другом. Такую рубаху-кольчугу, недавнее и очень дорогостоящее изобретение, могли позволить себе далеко не все рыцари и оруженосцы. Но сир Хьюго не жалел денег на вооружение сына. Верхняя кольчуга доходила до колен, а рукава спускались ниже запястий, частично покрывая ладони, словно латная перчатка, чтобы во время боя меч не скользил в руке.
На голову и шею натягивался капюшон из таких же колец, что и кольчуга, но прежде Льювеллин надел на голову Филиппа маленькую кожаную шапочку, служившую смягчающей прокладкой и дополнительной защитой от удара меча. Когда Филипп почувствовал, что шапочка плотно прилегла к голове, Льювеллин закрепил ее тонким ремешком на темени. Открыв сундук, в котором хранились мелкие принадлежности вооружения Филиппа, он достал оттуда еще несколько тоненьких ремешков и, опустившись на колени, привязал подол кольчуги к ногам Филиппа, а потом такими же ремешками перетянул ему запястья, но не очень туго, чтобы не сдерживать свободу движений руки.
Теперь лицо Филиппа обрамляли края капюшона, а все его тело было защищено плотными рядами колец кольчуги.
– Хорошо, Льювеллин! Давай плащ.
Крестоносцы уже давно на собственном опыте убедились, что драться в кольчуге под палящим солнцем Востока было невыносимо жарко, и они переняли турецкую традицию надевать сверху тонкую белую ткань, отражающую лучи солнца, – попросту говоря, белый плащ без рукавов, ниспадающий до колен свободными складками. Поверх плаща вокруг талии застегивался широкий пояс из толстой прочной кожи, и этой детали также уделялось немало внимания.
– Теперь меч, Льювеллин, – сказал Филипп.
Джосселин протянул руку, взял меч и стал осматривать лезвие.
– Когда ты его точил в последний раз? – спросил он. У Льювеллина от возмущения перехватило дыхание: неужели он мог отпустить своего хозяина на поединок, предварительно не заточив хорошенько его меч? Обычно это занятие занимало несколько часов.
Кажется, Джосселин был склонен считать, что он единственный из всех хорошо разбирался в том, что касалось подготовки к поединку. Вытащив из ножен меч, он внимательно осмотрел сверкающую поверхность трехфутового отполированного и сверкающего на солнце клинка, утолщенного у крестообразной рукояти и хорошо заостренного на конце, – Филипп, у которого были собственные взгляды на искусство боя, придавал большое значение этой последней детали.
Джосселин провел подушечкой пальца по кромке лезвия.
– Хорошо наточен, – признал он.
– Ну конечно! – раздраженно воскликнул Филипп. – Не выставляйся, Джосселин. – Он чувствовал, как внутри него нарастает напряжение.
Джосселин метнул на него быстрый взгляд, но мудро промолчал и принялся помогать Льювеллину пристегивать слева к поясу тяжелые кожаные ножны, пока Филипп любовался кинжалом, подаренным ему Юсуфом аль-Хафизом. Кинжал мог пригодиться в рукопашном бою, тем более что им можно было без труда перерезать кожаные ремешки, если вдруг понадобится быстро освободится от тяжелой одежды.
– Я понесу ваш шлем, мой господин, – сказал Льювеллин: все рыцари обычно надевали тяжелый стальной шлем только перед самым сражением.
– Теперь дайте мне щит, – сказал Филипп.
Форма щита, как и кольчуги, недавно изменилась.
Щиты стали меньше – треугольной формы – изготавливаемые из хорошо обработанной древесины, покрытой толстым слоем кожи. Щит подвешивался на ремне, идущем через плечо, и можно было не опасаться, что во время атаки он упадет на землю. На его обратной стороне имелась скоба для руки, и такое приспособление могло пригодиться, если рука устанет.
Теперь Филипп был при полном вооружении, если не считать шлема. На лицевой стороне щита и спереди плаща оказалась нарисована эмблема, изображающая черного ястреба. Как и многие рыцари, сир Хьюго позаботился об отличительных знаках, поскольку в сражении лицо обычно скрывалось под непроницаемым забралом шлема. С этих простых эмблем только начиналась сложная система геральдики, но в то время она была еще мало разработана. Существовало единственное правило при выборе эмблемы: никто не мог присваивать себе символ, уже использованный ранее другим рыцарем.
Лошади были готовы, и сир Хьюго с сиром Фульком находились уже в седле, когда появились Джосселин и Филипп.
– Ты в порядке, мой мальчик? – прокричал сир Фульк.
– Конечно, – немного торопливо отозвался Филипп. Но тут же поправился и более спокойно добавил. – Да, дядя, все в порядке, спасибо.
Он чувствовал на себе пристальный взгляд отца, но не решился посмотреть на него, лишь краем глаза заметив слабую улыбку на обычно бесстрастном лице.
Они поехали вдоль вымощенных камнем аллей старого города, мимо беленых стен домов, поднимающихся ввысь по обеим сторонам улиц.