Рыцарь-крестоносец
Шрифт:
Не прошло и нескольких минут, как Филипп отыскал Жильбера и передал ему приглашение на ужин, сообщив также, что сир Хьюго, возможно, примет его к себе рыцарем, обеспечив его содержание. Жильбер очень обрадовался известию. Это было больше того, на что он мог рассчитывать, поэтому он от души поблагодарил Филиппа с обычной своей неловкостью.
– Расскажи мне об этом высоком собрании, – попросил он Филиппа. – У нас в Нормандии нет ничего похожего.
– Это высшее правление, – объяснил Филипп. – Король обязан сообщать собранию баронов обо всех своих намерениях, и только с его согласия он может приводить в исполнение все важные государственные решения.
– Что – все?
– О да. Например, если он собирается объявить войну или учредить новый налог.
Теперь в зале стало свободнее: рыцари постепенно переходили в соседние апартаменты для аудиенций. Кроме Филиппа, в рыцари должны были посвятить еще двух оруженосцев. Сир Хьюго подошел к Филиппу, чтобы подвести его к возвышению, на котором располагался трон, в дальнем конце огромной залы.
– Ты знаешь, что делать? – спросил он, понизив голос.
Филипп кивнул. Он снова почувствовал сильное волнение, как перед поединком у купальни Силоам, – такое же растущее неприятное внутреннее напряжение.
Он уже много раз видел церемонию посвящения в рыцари, которая в те времена была довольно проста, и роль Филиппа заключалась лишь в том, чтобы слушать. На возвышении стояли высшие сановники королевства, маршал, управляющий двором короля, коннетабль и канцлер – все ждали короля, который появился в боковой двери апартаментов, едва Филипп с отцом подошли к возвышению.
Филипп увидел еще двух оруженосцев, которые вместе с ним должны были быть посвящены в рыцари: они расстегивали ремни и снимали ножны с мечами.
Филипп последовал их примеру. Церемониймейстер подал знак сиру Хьюго – тот взял у Филиппа пояс и подвел его к возвышению; оба глубоко поклонились Ги.
Король благосклонно улыбнулся Филиппу, а потом своими руками застегнул пояс вокруг его талии, а тем временем маршал, он же церемониймейстер, Иоанн де Дюр нагнулся и прикрепил к его каблукам шпоры.
– Встань на колено, – шепнул Филиппу сир Хьюго. Филипп послушно опустился на одно колено. Он почувствовал, как клинок меча легко коснулся его плеча, и услышал над головой звучный голос короля.
– Встаньте, сир Филипп.
Филипп поднялся, глядя прямо перед собой. Взгляд его упал на фигуру смуглого бородатого Джосселина де Куртне, сенешаля [40] , и на бледное морщинистое лицо старого епископа Триполийского, выполняющего обязанности канцлера королевства.
Король все еще продолжал говорить, давая наставления юному рыцарю.
– Пусть примером вам станет герцог Годфруа Буйонский, образец рыцарской чести. Сражайтесь на стороне христианской церкви и святой правды. Боритесь до последней капли крови со всеми неверными; храните верность своему господину, не оскверняйте ложью свои уста, держите данное вами слово, и да будете во все времена поборником правды, восстающим против зла и несправедливости.
40
Сенешаль – управляющий королевским дворцом. Один из высших титулов.
Ги потрепал Филиппа по плечу и произнес несколько ободряющих слов, что сделало Филиппа его другом и почитателем на всю жизнь. Потом он сделал ему знак встать сбоку от него и повторил церемонию с двумя другими оруженосцами.
– Теперь, сеньоры, – просто сказал он, – вернемся к высокому собранию. Филипп, сегодня ты будешь сидеть за моим креслом.
Филипп покраснел до корней волос и низко поклонился. Король оказал ему высшую честь, и он вошел в залу собраний вслед за статной и величавой фигурой Ги де Лузиньяна.
Властительная знать Иерусалимского королевства рассаживалась за длинными столами, стоящими посреди залы. Рядом с королем, во главе стола, расположились высшие сановники, разложив перед собой свертки пергамента и документы с огромными печатями.
Филиппу еще ни разу не доводилось присутствовать на собраниях рыцарства, и поначалу он с огромным интересом наблюдал за происходящим, хотя в первый час обсуждений не произошло ничего особенно интересного.
Сначала королевские сановники приступили к обсуждению текущих дел: налоги и сборы с населения; споры о вооружении и отличительных знаках, поскольку оказалось, что два рыцаря избрали одинаковые символы; длинные ученые диспуты о титулах и праве землевладения и общие рассуждения о правах торговли в королевстве венецианских и генуэзских купцов.
Без сомнения, все эти вопросы имели огромное значение, но Филиппу скоро стало нестерпимо скучно. Ворочаясь на неудобном жестком стуле, он незаметно двигал его в сторону, чтобы укрыться от солнечных лучей, врывающихся в узкие окна дворца. Оглянувшись вокруг, он понял, что был не единственным скучающим здесь человеком: несколько баронов задремали, многие перешептывались друг с другом.
Наконец наступила пауза, и король, отодвинув свое кресло, поднялся. Этого момента все и ждали. Сразу же в зале повисла тишина, и головы всех повернулись к стоящему во главе стола едва ли не самому красивому мужу королевства.
Ги де Лузиньян вкратце обрисовал военное положение королевства, заострив внимание присутствующих на последних маневрах турок. Даже абсолютно лишенный воображения человек мог безошибочно угадать, в каком положении оказалось государство. Иерусалимское королевство находилось в большой опасности; в любой момент на христианские земли мог обрушиться поток турок-завоевателей, что могло привести к полному уничтожению государства. Когда король завершил свою речь, на лице его появилось взволнованное и вместе с тем удрученное выражение.
– Мы должны обсудить наши планы на будущее, сеньоры, – сказал он. – Будем ли мы ждать, пока Саладин начнет войну? Конечно, он может и не решиться на военные действия, поскольку мы не настолько беззащитны, чтобы не оказать никакого сопротивления. Наши крепости неприступны, мы охраняем все дороги королевства, ведущие через горы. Язычники могут не пойти на такой риск, не будучи уверенными в том, что в их руках находятся основные и жизненно важные пути сообщения. И все же существует вероятность того, что они могут начать наступление. Итак, стоит ли нам ждать нападения, или мы нападем первыми?