Рыцарь курятника
Шрифт:
Тогда Фавару пришла в голову одна мысль. Мадемуазель Дюронсере, знаменитая певица, на которой он должен был жениться в июле, имела восторженного поклонника в лице маршала Морица.
Фавар вздумал дать представление в самом лагере. Он написал об этом герцогу де Ришелье, который уже почти официально занимался управлением парижскими театрами. Ришелье ухватился за эту мысль и прежде всего велел предоставить директору Комической Оперы все необходимые повозки для переезда; потом, ничего не говоря королю, чтобы сделать ему приятный сюрприз, он велел устроить в том доме, который занимал сам в Калоне, временную сцену, которая даже теперь удовлетворила бы требованиям многих провинциальных театров.
Десятого мая все было готово, и король сидел в ложе или, лучше сказать, в гостиной из зелени, потому что вся она была украшена листьями и цветами. Зала для публики, очень хорошо освещенная, была убрана букетами и гирляндами.
Партер занимали офицеры в парадных мундирах, а на почетных местах сидели маршалы и генералы. Щеголихи, которых пригласили из Лилля и Сизуэна, и самые хорошенькие и самые богатые жены поставщиков армии красовались на местах, искусно расположенных на виду у Людовика.
– Это очаровательно! – восхищался король, лицо его сияло от удовольствия.
Никогда Людовик не казался таким веселым, каким он был накануне битвы при Фонтенуа.
– Скажите, что можно аплодировать, – обратился король к герцогу де Ришелье.
Это известие, пробежавшее по рядам, подействовало, как электрический заряд. Именно в эту минуту поднялся занавес. Мадемуазель Дюронсере, обожаемая публикой артистка, появилась под восторженные возгласы зрителей. Играли «Деревенского петуха».
– Кстати, о петухе, – сказал король, улыбаясь, – я часто думаю о том странном петушке, который явился ко мне в Шуази. – Говоря это, Людовик XV обводил глазами залу, затем вдруг наклонился и произнес шепотом: – Однако, я не знал, что мои мушкетеры такие красивые малые!
– Неужели, государь? – спросил герцог, прикидываясь удивленным.
– Посмотрите, герцог, там, в той ложе. Та дама…
– Да, государь, но она не так уж красива.
– Это так. Но позади нее маленький мушкетер, который поворачивается к нам спиной. Какой стан, какая ручка…
Мушкетер повернулся; король заволновался; глаза его заблестели.
– Герцог, вы более чем любезны ко мне, вы мне преданы.
– Государь, я только исполняю свой долг.
– Итак, маркиза здесь…
– Да, государь. Она не могла вынести горечи разлуки и уехала из Парижа инкогнито.
– Когда она прибыла?
– Сегодня утром, государь.
– Где она остановилась?
– В доме, который я ей уступил.
– Ришелье, Ришелье! Какой вы искусник!
– Ваше величество очень ко мне милостивы.
– Пригласите ее прийти принять мою благодарность за приезд.
Ришелье вышел из ложи, но не сделал и трех шагов, как вдруг очутился лицом к лицу с человеком высокого роста, очень щегольски одетым.
– Вы здесь, Сен-Жермен?! – с изумлением воскликнул герцог.
– Да, герцог, – отвечал граф. – Вас это удивляет?
– И да, и нет. Вы такой странный человек!
– Все идет благополучно?
– Отлично, и я восхищен.
– Король узнал маркизу?
– Да.
– Он доволен?
– Я за ней иду.
Граф де Сен-Жермен посторонился, чтобы пропустить герцога. Ришелье направился к ложе, занятой маркизой.
Оставшись один в коридоре, Сен-Жермен приблизился ко входу в галерею. Лейб-гвардейский сержант стоял в последнем ряду, стараясь приподняться на цыпочки, чтобы видеть спектакль. Этим сержантом был Фанфан-Тюльпан. СенЖермен наклонился к нему.
– Как мои приказания? – спросил он.
– Исполнены, – отвечал Фанфан, обернувшись.
– Все будет выполнено завтра во время сражения?
– Конечно. Лейб-гвардейцы стоят в лесу де Барри.
– Я полагаюсь на тебя.
– На жизнь и на смерть.
– Я у тебя требую большего.
– Я ваш душой и телом.
– Я тебе повторяю, чтобы со мной поквитаться, ты должен служить мне более душой, чем телом.
– Моя душа к вашим услугам, она уплатит свой долг!
Сен-Жермен сделал знак и отступил в коридор. В эту минуту возвращался Ришелье, ведя под руку маркизу. Проходя мимо графа Сен-Жермена, она оставила руку Ришелье и остановилась.
– Вы искусный провидец, – сказала она, – искренний друг и очень странная особа! Когда вы позволите мне доказать мою искреннюю признательность?
– Может быть, завтра, – отвечал Сен-Жермен, – я вам напомню клятву на кладбище.
– Пусть будет завтра. О чем бы вы меня ни попросили, я соглашусь.
Дружески поклонившись графу, она подошла к ложе короля.
В эту минуту Дюронсере пела куплеты, сочиненные утром Фаваром, и ей неистово аплодировали.
Сен-Жермен, скрестив руки, стоял в коридоре.
– Завтра, – сказал он, – да, завтра будет последний день борьбы! Завтра я или восторжествую, или погибну. Но если я погибну, то повергну в страшную агонию и землю, которая еще держит тех, кого я ненавижу!
Он воздел глаза и руки к небу, как бы беря его в свидетели своих слов.
В театре раздавались радостные возгласы публики.
– Вставай, д'Аржансон!
Военный министр раскрыл глаза, вздрогнул и вскочил.
– Государь… – пролепетал он.