Рыцарь курятника
Шрифт:
– Ты дворянин дома принца Конти?
– Да. Я, Шарль Жак Луи Огюст де Рошель, кавалер де ла Морлиер, родившийся в Гренобле 12 мая 1701 года [11] от благородной и старинной фамилии, имею честь занимать должность в доме принца Конти.
– Должность… какую?
– Человека любезного, приятного и услужливого.
– А! Ты ему нужен, это понятно.
Морлиер опорожнил свой стакан.
– Просто дикая мысль, – продолжала Бриссо, – принцу взять к себе такого человека…
11
Ла Морлиер был основателем лиги «клакеров» в театрах. Он заранее продавал авторам свою похвалу или осуждение, и могущества его так опасались, что Лекен, Превиль, Адриана Лекуврер, Клерон и другие очень боялись его критики. Умер в 1785 году в крайней нищете.
– Молчи! Не забывай, с кем ты говоришь.
– Кто тебя представил принцу?
– Я сам. Представь себе, в настоящее время я нахожусь в дурных отношениях с Вольтером, с начальником полиции, с коллегией клермонтских иезуитов, с моими кредиторами, которые гоняются за мной, как собаки за кабаном. Желая обрести спокойную жизнь, я однажды утром принарядился, надел на шею орден Спасителя [12] и отправился к его высочеству.
– Он тебя принял?
– Очень любезно. Принц завтракал…
12
Архивы полиции объясняют, как такой человек получил орден. Португальский посланник, маркиз де Помбал, дал ему этот орден в благодарность за какие-то шпионские сведения. Во Франции люди высокого звания, имевшие этот орден, после этого перестали его носить.
– И пригласил тебя?
– Нет, но он выслушал меня. И вот что я ему сказал.
Морлиер встал и принял позу, которую он, вероятно,
принимал, когда говорил это принцу Конти.
– Монсеньор, я пришел предложить вам дело, которое считаю превосходным. В положении принцев есть разные поступки, попытки, розыски, фантазии – словом, потребности, которые нельзя удовлетворять, и действия, которые невозможно предпринимать по своему желанию и по своей воле. Поэтому каждому принцу крови следует иметь возле себя преданного служителя, которого можно было бы использовать в случае надобности, который имел бы имя, приличное звание, но подмоченную репутацию. Этот полезный человек, который все видел, все читал, все знал, все испробовал, который и годится на виселицу, и бывает в хороших домах, у которого есть друзья во всех классах общества, который может совершить как хороший, так и дурной поступок, который не боится ни черта, ни полиции, ни удара шпаги, ни Бастилии, этот человек, единственный в своем роде специалист – я! Я – кавалер де ла Морлиер, я – служивший в мушкетерах, я – имеющий другом Шаролэ, Бульона, Рогана, Монморанси, Тремуйля, я – присутствовавший на ужинах Ларошфуко, Коссе, Креки, Мальи, Бово, Бофретона, Ришелье, я – промотавший отцовское наследство для того, чтобы не иметь с ним хлопот, я, наконец, знающий все, видевший все, делающий все! Поверьте мне, монсеньор, возьмите меня к себе: второго, подобного мне, вы не найдете.
– Бесподобно! – восхитилась Бриссо. – А что сказал его высочество?
– Его высочество понял, чего я стою, и предложил мне комнату в Тампле, в которой я и обосновался вчера [13] .
– Браво! А я-то думала, что ты шутишь.
– Это святая истина, повторяю. Никогда я еще не был так спокоен. За сим, милый и старинный друг, наполни мой стакан, потому что мои бутылки пусты. За твое здоровье!
– Объясни мне теперь, зачем ты пригласил меня поужинать?
13
Исторически верно. Принц Конти держал Морлиера на своей службе более двадцати лет.
– Что? – с удивлением спросил Морлиер.
– Я спрашиваю: зачем ты пригласил меня ужинать?
– Прости, но, кажется, я должен задать тебе этот вопрос.
– Как?
– Ведь ты мне написала, чтобы я был здесь в шесть часов вечера сегодня, в кабинете номер семь, в кабаке «Царь Соломон».
– Ты шутишь!
– Как?
– Это ты мне написал!
– Нет.
– Да.
– Вот твое письмо!
– А вот твое.
Морлиер и Бриссо обменялись письмами, которые каждый держал в руке; оба развернули их в одно время, прочли, потом подняли головы, и их удивленные взгляды встретились. Они выглядели до того комично, что оба громко расхохотались.
– Это уж слишком! – вскричал Морлиер.
– Какая шутка! – поддержала его Бриссо.
– Что значит эта мистификация?
– Это не мистификация, – раздался чей-то голос.
Морлиер и его собеседница обернулись. Дверь комнаты
отворилась, и очаровательный молодой человек подошел к ним улыбаясь.
– О! – вскричала Бриссо. – Виконт де Сен-Ле д'Эссеран!
– Он самый, моя красавица, с другом, который будет очень рад поужинать с вами!
Они обернулись: человек, костюм которого сверкал бриллиантами, вошел в комнату.
– Ах! – воскликнул Морлиер, зажмурив глаза. – Это солнце.
Виконт де Сен-Ле д'Эссеран вошел с той изящной непринужденностью, с той дерзкой фамильярностью, которые регентство передало царствованию Людовика XV. Высоко подняв голову, вздернув нос, с усмешкой на губах, шляпой набекрень, правую руку сунув в карман панталон, левой опираясь на эфес шпаги, виконт остановился, выставив правую ногу вперед и переместив всю тяжесть тела на левую ногу. Виконт был настолько очарователен, что даже Бриссо, смотревшая на него с видом знатока, прошептала так, что было слышно:
– Ах, милашка!
Сен-Ле повернулся на одной ноге, чтобы пропустить своего спутника, и, протянув руку, сказал, указывая на Морлиера и Бриссо:
– Вот эти две особы, о которых я вам говорил: кавалер де Рошель де ла Морлиер и мадам Мари Жозефина Филаминта Бриссо.
Бриссо сделала низкий реверанс. Морлиер поклонился, встав в третью позицию, как танцмейстер в менуэте.
Спутник Сен-Ле обвел глазами обоих, но взор его остановился на Морлиере. Не говоря ни слова, он вынул из кармана табакерку, усыпанную бриллиантами, и медленно раскрыл ее; при этом движении на пальце его блеснул перстень с солитером изумительной величины. Морлиер закрыл глаза, ослепленный.
– Луч!.. – пробормотал он.
Незнакомец улыбнулся, потом, пристально посмотрев на Морлиера, спросил:
– Сколько ты стоишь?
Кавалер остолбенел. Этот резкий вопрос поразил его так метко, как хорошо направленная пуля. Морлиер был одним из самых бесстыдных, дерзких и самых безнравственных людей, каких только можно было найти в ту эпоху, когда в высшем обществе порок не был постыдным. Но, как ни притуплена была его совесть, удар был так силен, что присутствие духа изменило ему. Это случилось потому, что вопрос был до того ясен, до того справедлив, он выражал такой стоицизм и такое презрение, что как ни бесстыден был этот человек, но и он должен был дрогнуть. Однако Морлиер быстро оправился и ответил:
– Сколько я стою? Это зависит…
– От чего или от кого? – спросил незнакомец.
– От того, кто обращается ко мне. Для одного я не стою и веревки, на которую могут меня повесить, а для другого я дороже золота. Который из двух вы?
– Как ты сам захочешь. Выбирай.
– Я уже выбрал…
Незнакомец сделал движение, чтобы закрыть свою табакерку; бриллиантовая пуговица оторвалась от его жилета и упала на пол. Морлиер проворно наклонился, поднял пуговицу еще проворнее и, положив ее на ладонь, восхищенно проговорил: