Рыцарь нашего времени
Шрифт:
Сергей перевел на него взгляд, странно дернул носом и вдруг хрюкнул. Макар от удивления выпустил ткань. Бабкин хрюкнул снова, и, не сдержавшись, захохотал.
– Ты... ты бы еще вчетверо сложился... – выдавил он, давясь от смеха. – В траве сидел кузнечик! Ха-ха!
Макар недовольно заерзал, пытаясь выбраться из-под сиденья.
– Что, ложная тревога?
– Да все нормально, он проехал. – Бабкин утер слезы, выступившие от смеха, но взглянул на Илюшина, ожесточенно работающего локтями в попытке вытащить самого себя из-под приборной панели, и снова захохотал.
– Я тебе это еще припомню, – пообещал Макар. – Ты небось нарочно загнал меня
– Нарочно, нарочно... Брал реванш за все твои издевательства. «Мой складной друг!» – передразнил он с интонациями Макара. – Тебе помочь, или ты там решил навеки поселиться?
Презрительным фырканьем отметая даже возможность помощи, Илюшин наконец уселся в кресло и перевел дыхание.
– Неудобная у тебя машина, Серега.
– Танк, конечно, был бы лучше, – согласился Бабкин, вылезая из салона и ступая в подтаявшую лужу. – Вот черт, ботинки промочил!
Демонстративно обойдя «БМВ» по сухому тротуару, Макар свысока посмотрел на Сергея, который хлюпал мокрым ботинком, и небрежно заметил:
– Мелкое пакостничество никогда не остается безнаказанным. Пойдем, мой незадачливый друг.
Глава 7
Когда Сеня Швейцман примчался домой, к нему бросилась измученная рыданиями и страхом Рита. Он подхватил ее, хотя был в два раза ниже ростом, потащил в спальню, уложил на кровать, задернул шторы, и сидел, наклонившись над женой, напевая песенки, как ребенку, гладя по черным гладким волосам, начинающим седеть на висках.
Рита принципиально отказывалась красить волосы – она была сторонником естественности – «разумной естественности», как она говорила, – и никогда не использовала краску, не брила ноги, с насмешкой упаковывала обвисшую к сорока годам грудь в бюстгальтер, приговаривая при этом, что лучше ходить с висячей, но своей, чем стоячей, но силиконовой. В основном причиной ее «естественного» подхода к своей внешности являлась безусловная любовь мужа. Сеньке нравилась ее низкая, напоминающая грушу, грудь с большими околососковыми кружками, его возбуждали темные волосы на ее ногах, и седина на висках казалась такой родной, что он просто не мог представить свою Ритку с крашеными волосами.
Он гладил ее, напевая детские колыбельные, до тех пор, пока она не перестала всхлипывать. Когда жена, повторив ему уже без плача рассказ о том, что случилось, наконец закрыла глаза и начала дышать ровно, Швейцман встал, разрываемый острой жалостью к ней, ненавистью к тому, кто придумал так издеваться над его женой, и растерянностью. Он не понимал, зачем это кому-то понадобилось...
Его жена была спокойной уравновешенной женщиной, мягкой, веселой, лишенной страхов, обуревающих многих дам. Она не тряслась за Сенькину жизнь, не боялась темноты и тараканов, не визжала при виде мыши, спокойно смотрела вниз с любой высоты, не потея и не теряя сознания. Все это компенсировал один страх, выросший из раннего детства, – паническая боязнь крыс.
Когда Рите Абрамовой было шесть лет, подружка из детского сада пригласила ее в гости на свой день рождения. Наряженная в сшитое мамой красное бархатное платье с белыми кружевными манжетами и такой же волнистой оборочкой, с вьющимися волосами, перехваченными на макушке красной лентой в тон платью, Рита чувствовала себя принцессой. Все было удивительно прекрасно – и девочки из ее группы, с восторгом копавшиеся в ящике с игрушками, и именинница, разбиравшая подарки, серьезно хмуря лобик под реденькой челкой, и запыхавшаяся мама, помогающая носить блюда из кухни
События того дня запечатлелись в памяти девочки выпукло и ярко. Вот Надя достает из коробочки куклу с синими волосами, и остальные гостьи замирают в завистливом восторге – все, кроме Риты, тихо улыбающейся про себя, потому что точно такая же кукла по имени Женевьева сидит у нее дома на комоде – бабушка купила двух, и одну решили оставить внучке, а другую подарить. Вот кто-то из взрослых, разрезав арбуз, вилкой вычищает из сахарной середины блестящие черно-коричневые косточки, и они отскакивают от тарелки, выпрыгивают на скатерть, а схватишь их – выскальзывают из пальцев, как лягушки. Вот маленькая Оля, сестра именинницы, сняв сандалики и носки, бежит по паркету в коридоре, стуча босыми ножками, спотыкается, падает, и несколько секунд лицо ее словно колеблется между плачем и смехом. Рот жалобно кривится, но черные глаза смеются, и смех побеждает – она хохочет, поднимается и бежит дальше. Ее смех слышен из комнаты, где остались подарки, и Рита вслушивается в него, тайком вжимая палец в прохладную влажную арбузную мякоть.
После обеда Алексей Иванович, папа Нади, вывел девочек на застекленную лоджию, с таинственным видом снял какую-то клетку с полки, и Рита увидела в ней зверька – длинную белую крысу с рубиновыми глазами. Крыса сидела на задних лапах, шевеля крохотными усиками, а позади нее тянулся непропорционально длинный серый хвост – противный, как раздавленный червяк.
– Не бойтесь, – ласково сказал Алексей Иванович, откидывая верх клетки. – Подойдите, познакомьтесь с нашей Груней. Вот ты, – он показал на Риту, – иди сюда.
Рита доверчиво подошла, наклонилась над клеткой. На нее пахнуло странным запахом. Крыса подняла голову и уставилась на девочку глазками без зрачков. До этого Рита считала само собой разумеющимся, что у всех животных есть зрачки, но у этого, в клетке, были только два красных шарика, утопленных в желто-белой короткой шерсти.
– Погладь, она хорошая, – посоветовал улыбающийся Надин папа, подводя руку девочки к спинке крысы.
С радостным недоверием Рита разжала кулачок, готовясь почувствовать мягкость белой шерсти. В ту же секунду крыса извернулась; длинные желтые зубы впились в указательный палец Риты; девочка дико закричала, ей показалось, что сверху ее накрывают черным колпаком, под которым нечем дышать, и потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, окруженная перепуганными взрослыми, то начала плакать и никак не могла успокоиться. Маме пришлось отвести ее домой, а раздраженный Алексей Иванович, сердитый и на Груню, и на себя, бросил жене: «Подумаешь, крыса укусила! Это ж не собака, а грызун! Надо же... какой цирк из этого устроили... девочке внимания хочется, вот и вся причина».
Однако причина Ритиного обморока и плача была вовсе не в том, что ей хотелось внимания. Дикий контраст между прелестью всего этого дня и молниеносным, ошпарившим ее ужасом от укуса крысы накрыл Риту, и до вечера она не могла избавиться от ощущения, что ее вот-вот снова укусят: беспричинно, больно, зло. Несколько раз она принималась плакать от страха, и в конце концов бабушка, выведенная из себя внучкиными слезами, накричала на Риту, отшлепала ее и отправила спать. Девочка пыталась объяснить, почему ей так плохо, но получалось несвязно, глупо, и рассерженные бабушка и родители пресекли ее жалкие попытки передать словами те ощущения, которые она испытала при укусе.