Рыцарь нашего времени
Шрифт:
– Зачем? – вздрогнул Сергей.
– Выразить соболезнования. А заодно расспросить ее о друзьях Дмитрия Арсеньевича. Надеюсь, мне не нужно предупреждать тебя об осторожности?
– Поздно, – буркнул Бабкин. – О какой осторожности можно говорить, если по твоей вине мне придется отправиться к женщине, которая меня ненавидит! Эх, даже отбивную расхотелось есть.
– Ничего, – хладнокровно ответил Илюшин. – Мне больше достанется. Может, именно на такой эффект я и рассчитывал.
Сергей бросил на него мрачный взгляд и стал раскладывать мясо по тарелкам.
Вернулся
– Судя по времени, потраченному тобой на общение с бывшей супругой, ты должен все досконально знать о ближайшем круге знакомых Силотского.
– Почти так оно и есть. – Сергей прошел в кухню, поставил чайник: во рту пересохло, очень хотелось пить. – Я с ними общался.
– Что?
– Я с ними общался! – крикнул Бабкин, и в дверях тут же появился Илюшин, заинтересованно уставившись на него.
– Рассказывай, – потребовал он. – И мне тоже можешь чая с мятой заварить.
Сергей фыркнул, но подчинился. Развязывая мешочек с мятой, привезенный Илюшину тетушкой Дарьей, он вспомнил тех двоих, что пришли к Ольге «поддержать ее морально», по выражению одного из них.
– Трое, – сообщил он, заварив мяту и смородиновый лист кипятком. – Их было трое.
– Хорошее начало, почти эпическое, – одобрил Илюшин.
– Не перебивай! Вечно ты меня перебиваешь... Дружили они со школы – Ланселот, Крапивин и Швейцарец.
– Кто? Швейцарец?
– Семен Давыдович Швейцман. А Швейцарец – оттого, что с детства мечтал уехать и жить в Швейцарии, отсюда и прозвище.
– Уехал?
– Нет, не уехал.
– Почему?
– Потому что со временем расхотел, – пояснил Сергей, двумя часами ранее задавший этот же вопрос Семену Швейцману. – Решил, что в страну своей мечты он может приезжать отдыхать, а бизнес лучше делать в России.
– К тому же опасался разочарования, если переедет и обнаружит, что манящее «далёко» вблизи окажется вовсе не столь прекрасным, как грезилось... – добавил Макар, размышляя вслух. – А почему у второго нет прозвища?
– Потому что он его не заслужил. Нет, прозвище-то у него было, но в лицо его так больше не называют. «Пресноводное». Должен тебе сказать, я понимаю, отчего Денису Крапивину дали такую кличку.
Перед мысленным взглядом Сергея встали друзья Ланселота – маленький чернявый Швейцман, подвижный, эмоциональный, вносящий в любое действо суматоху, и худощавый бледный Крапивин, с неизменно постным выражением лица, одетый так, словно собрался на совет директоров крупной фирмы или на похороны одного из членов того же совета.
– Ольга успела до их прихода рассказать, что Дениса Ивановича они называют «Человек без фантазии». Он весь такой, знаешь, выверенный до мельчайшей черточки, и говорит очень правильные вещи, но вовремя останавливается. Если бы он проповедовал дольше, слушать его было бы невозможно. Между прочим, довольно состоятелен – один из топ-менеджеров в компании «Дорштейн».
– А Швейцман?
– Швейцарец, как он говорит, крутится в бизнесе. По словам Ольги, он владелец крупного магазина музыкальных инструментов и подумывает о том, чтобы открыть еще один. Семен Давыдович хотел приобрести у Ланселота его дело и весь последний год уговаривал того продать ему «Броню». В общем-то, Силотский был не против – по тем причинам, которые он нам с тобой приводил: дело поставлено на накатанные рельсы, движется само по себе, заниматься им нужно лишь в той мере, чтобы не дать съехать под откос, а для Дмитрия Арсеньевича это было скучновато.
– Однако бизнес он все же не продал.
– Нет. Швейцман обхаживал его со всех сторон, крутился юлой, но ничего не добился. Да, чуть не забыл: ты спрашивал, почему Ланселот выбрал такое прозвище. Ничего неожиданного: начитался легенд о короле Артуре, вообразил себя рыцарем Круглого стола. Крапивин вспомнил, что привязалась кличка мгновенно, и между собой они Силотского иначе и не зовут.
Сергей снял закипевший чайник, разлил воду по чашкам, в которых сразу всплыли засушенные листочки мяты, и по всей кухне протянулся травяной мятный аромат. Илюшин скорчил физиономию, следя за его действиями, но тетушка Бабкина внушила племяннику, что самая правильная мята заваривается только в чашке и ни в коем случае не в чайнике, поэтому Макару приходилось вручную вылавливать листочки.
– Я сегодня услышал одну необычную вещь, – продолжал Сергей, закрывая обе чашки деревянной доской. – У Семена Швейцмана есть жена, о которой он отзывается с нежностью и заботой. Так вот, эту жену сегодня атаковали крысы.
Он замолчал, ожидая вопроса, но Макар задумчиво смотрел на доску, использованную Бабкиным вместо крышки, и молчал.
– Какой-то подросток выпустил в лифт, в котором она стояла, десяток крыс, а то и больше, – сказал Сергей, поняв, что вопроса не будет. – Панически перепугал жену Швейцмана, потому что она страшно их боится. То ли в детстве ее покусала дикая крыса, то ли с домашней не задалось... Точно не скажу. Швейцман поначалу был уверен, что это проделки кого-то из знакомых – тех, кто осведомлен о фобии его жены, но ответить на вопрос, зачем им это понадобилось, не смог.
– А где находилась его жена в то время, когда ее заботливый супруг делился подробностями происшествия? – спросил Макар.
– Осталась дома с подругой. При мне Семен звонил ей раз пять, если не больше, и очень тревожился: как подействовало на нее успокоительное, нет ли побочных эффектов. По-моему, бедная женщина чуть не умерла от разрыва сердца, когда к ней в лифт выкинули целую крысиную армию.
Макар прищурился, глядя, как Бабкин поднимает запотевшую доску, с которой сразу начали стекать прозрачно-желтые капли. Затем взял ложечку, бесцельно побултыхал ею в чашке, не выловив ни одного листка, и проговорил:
– Земмифобия, значит...
– Что такое земмифобия?
– Это, мой необразованный друг, как раз и есть паническая боязнь крыс. Кстати, ты не сказал, куда они делись.
– Крысы? Этого никто не знает. Искать их, как ты понимаешь, не стали – думаю, они спокойно разбежались по своим крысиным делам.
– А Швейцман не сказал, какие это были крысы? – неожиданно спросил Илюшин.
– В каком смысле – «какие»?
– Я имею в виду, домашние или дикие, пасюки?
– Не знаю... – растерялся Сергей. – Это имеет значение? А, постой! Кажется, Семен Давыдович упомянул, что крысы были белые...