Рыцарь с железным клювом
Шрифт:
И бородач понял, почему Володя спросил его об этом, и ответил очень серьезно:
– Когда-то я представился тебе Димой, так пусть же я останусь с этим именем. Да и при чем здесь имя? Слова, братишка, очень мало значат - умей определять сущность вещей, то, что стоит за словами. А слова да имена, мой мальчик, дрянь и ложь!
– И тут Дима очень тепло обнял Володю, и мальчик от неожиданности вздрогнул, но его тут же обдало теплом человеческого приятия, забытого уже.
– Главное, помни - я помогу вернуть тебе и твоему отцу вашу, - Дима едва заметно улыбнулся, - заблудшую маму. Я знаю, она пока тебе нужна, Володя, и ты её получишь, обещаю тебе это. А теперь - идем. Мы неплохо с тобой поговорили, но, я уверен, мы и ближе сойдемся - как-никак,
И Володя, краснея от удовольствия, твердо ответил:
– Да, правда.
ГЛАВА 3
СУПЕРМЕНЫ БРОДИЛИ ПО "КЛАДБИЩУ"
После этого необыкновенного, столь взбудоражившего Володю разговора на лестнице рядом с квартирой покойного, Дима словно в преисподнюю провалился - пропал. Мальчик целую неделю ходил, как не свой, нахватал двоек, потому что и не брался за учебники, решив, что ему, человеку необыкновенному, не пристало заниматься мелкими, суетными повседневными делами. Его уверенность в то, что он является исключительностью из общего житейского правила, особой индивидуальностью (Володя и до разговора с Димой очень подозревал в себе наличие оригинальности), теперь укрепилась, стала как бы аксиомой. Требовалось только оформить эту свою необыкновенность в какое-либо действие, поступок, чтобы снискать ещё большую популярность. Теперь Володя думал о большем - ему сейчас не помешали бы деньги, чтобы приобрести соответствующий его личности "прикид", электронику, возможно, мотоцикл. Все это не очень интересовало Володю прежде, но теперь его должны были окружать вещи только под стать ему самому - самого высшего качества, а то как же иначе?
Но все же главной его заботой было возвращение матери. Да, мама часто звонила Володе, просила простить, предлагала встретиться, но мальчик молчал, не отвечая на её просьбы. Он знал, что мама сейчас не вернется, потому что она страшно гордая, а "невозвращенная" мать ему была не нужна. Мальчик страшно страдал, видя, как мучается отец, и следовало прежде возвратить маму папе, тогда бы все наладилось, все образовалось бы. Да, сейчас Володе очень нужны были деньги.
А Дима позвонил только через неделю и сразу предложил Володе встретиться, что и нужно было мальчику, ждавшему своего друга и "родственную душу" как избавителя от всех своих нужд, дарующего ему силу и даже могущество.
– Я знаю, что тебе было плохо, старик, - прозвучал в телефонной трубке ласковый баритон Димы.
– Давай-ка встретимся в субботу в скверике возле Эрмитажа. Не знаешь где? Ну, около фонтана, да ты знаешь. Часиков в двенадцать. Ну, до встречи, мальчик, - и повесил трубку.
"Неужели на экскурсию меня зовет?" - разочарованно подумал Володя. Но его мозг, точно испорченный компьютер, вдруг стал посылать на дисплей-сознание комбинации непрошеных, незваных мыслей, которые вдруг выдали суждение, немало Володю поразившее: "Эрмитаж неслучаен. Дима неспроста тогда так долго говорил об искусстве. О необходимости ему помочь. О деньгах. Ему что-то нужно в Эрмитаже. Картина. Он хочет её украсть. Украсть должен я. Что делать?"
И Володя, мучимый нежданно появившейся проблемой, к решению которой он был не готов, всю ночь проворочался в постели, пытаясь выбрать для себя приемлемый путь: соглашаться на преступление или скорей идти в милицию, к тому самому следователю, что приезжал в лагерь, ведя дело вора Димы. Уже то, что он не сразу отверг для себя возможность участия в преступлении, а стал раздумывать, прикидывать, заставляло Володю стыдиться самого себя. Уже под утро, однако, вдруг рассмеялся зло: "Да что я, псих на самом деле, что ли? Ведь мне ещё никто красть картин не предлагал, а я уже с ума схожу! Идиот! Ну как же можно из Эрмитажа картину вынести? Или Дима совсем рехнулся? Нет, это я, пожалуй, спятил!" - решил Володя и, успокоенный, заснул, и ему приснился Эрмитаж, где Володя ходит от картины к картине и на каждом полотне видит Диму: то в шляпе с пером в костюме времен Английской революции, то абсолютно голым в виде бога Вакха, то уплетающим дичь в лавке, написанной обжорой Снейдерсом. И с каждого полотна Дима смотрел на Володю с укоризной, качал головой и говорил: "Плохо же ты, брат, обо мне думаешь! Ну какой я вор? Я просто любитель прекрасного, меня даже судебные доктора невиновным признали, а ты вот не веришь..."
В скверике у фонтана Володю поджидал не недавний бродяга в задрипанной шапке и рваном тулупчике - Дима сразил мальчика своим суперэлегантным видом. На нем было длинное широкое пальто из дорогого клетчатого драпа, шею обвивал кораллового цвета шарф, надетый скорей для форсу, чем тепла ради; на голове немного набекрень покоилась большая кепка "Шерлок Холмс", а глаза совсем некстати защищали от неяркого солнца солидные "полароиды". Дима к тому же сбрил свою куцую бороду, и теперь в его облике Володя разглядел много общего с тем, что имел молодой человек при их летних встречах.
– Здорово!
– радушно обратился к Володе Дима и крепко пожал его руку.
– Присядем на минуту?
– Они уселись, и Дима, улыбаясь и посматривая на мальчика чуть искоса и чуть лукаво, спросил, напрямик и немного грубо: Что, поди решил, что я тебя на грабеж госсокровищницы подбиваю? А, признайся!
И Володя, смущенный и растерянный, опешил, не ожидая столь прямого, бьющего прямо в точку вопроса. Но прямота Димы звала к откровенности, и Володя твердо сказал:
– Да, признаюсь. Я так думал...
Дима в азарте дважды хлопнул Володю по колену и даже немного подскочил на месте - так ему понравилась честность "родственной души".
– Ты умный, умный мальчик!
– сказал он наконец серьезно, отбрасывая едва начатую сигарету.
– И очень, очень смелый. Ну да пойдем, посмотрим на старые картинки, я их так люблю. Знаешь, я современной живописи просто не перевариваю - вся эта пачкотня создана плебеями и для плебеев. Все это туфта и блеф, а вот старинные мастера... Ну, ну, пошли скорей! Я просто умираю от нетерпения! Я покажу тебе свой Эрмитаж! Пойдем!
И Володя смело пошел за Димой легкой походкой человека, от которого не потребуют совершить гадкий поступок, но в самой глубине души чуть-чуть огорченного...
О, Дима в Эрмитаже был великолепен! Вначале он решил показать Володе то, что ему не нравится на "кладбище" шедевров больше всего, и мальчик был поражен тем, что их вкусы так сходны. Володя всегда с прохладцей относился к экспрессионистам, и Дима немало поиздевался над их видением натуры. Прошли по залам французских романтиков, и для них у Володиного экскурсовода нашлось довольно шпилек. А говорить Дима был горазд! Володя чувствовал, что этот шикарный мужчина, на которого мальчик страшно хотел быть похожим, говорит не заученные, штампованные фразы, выдернутые из книги по эстетике, - в каждом его суждении был особый взгляд знатока, точно ловивший особенности полотна, понимавший замысел художника, то, как работал творец, будто он, Дима, не просто стоял за его спиной во время работы, а даже превращался в художника. Казалось, он мог повторить каждое движение кисти, сделанное старинным мастером, продолжить картину, завершить её по одному лишь фрагменту, а может быть, не видя этого фрагмента - только по словесному описанию.
– Откуда ты все это знаешь?
– не удержался Володя, восхищенный и потрясенный Диминым рассказом.
Дима самодовольно улыбнулся:
– Мальчик мой, я ничего не знаю и знать не хочу! Я знаю лишь одного себя, я изучил свои чувства и умею отождествить их с чувствами того, кто все это делал.
– И он плавным движением руки указал на картины зала.
– Ведь я же говорил тебе, что понимать прекрасное способен лишь большой эгоист то есть тот человек, кто сосредоточил все свое внимание лишь на своей персоне. И все эти художники - они тоже эгоисты, страшные эгоисты, и без этого в искусстве нельзя! Заглохло бы искусство! Но пойдем дальше - нас ждут мои любимые итальянцы!