Рыцарь темного солнца
Шрифт:
– При… что? – переспросила Мадленка.
– Нам сказали, – пустился в пояснения ксендз с большим волнением, – что на мать-настоятельницу напали собаки крестоносцы, всех порубили, а ты бежала в резиденцию князя Диковского, но и там тебя кто-то настиг. Вчера только нам доставили твое тело… Тьфу! Прости, господи, привезли тело, но не знаю чье. Михала и остальных привезли еще раньше, мы всех отпели и похоронили с богом.
У Мадленки захолонуло сердце, когда она попыталась представить себе, на что стал похож труп самозванки за прошедшие дни при такой-то летней жаре. Да уж, теперь бы ее точно никто не узнал. Чья-то тень упала на нее. Мадленка обернулась и увидела фон Мейссена.
– Не знаю, ксендз,
– Истинно так, – подтвердил фон Мейссен, в чистой польской речи которого неизвестно откуда появился сильный литовский акцент.
– Но это же чудо! Чудо! Чудо! – восклицал в экстазе ксендз Белецкий, очевидно, уже забывший свое намерение размозжить голову призраку. – А Михал? – внезапно спросил он. – Может, и он тоже жив?
– Нет, – сказала Мадленка, поникнув головой, – Михал убит. И мать Евлалия, и все остальные тоже. Я видела их тела.
– А кто же лежит в гробу? – добивался ксендз Белецкий. – Потому что в нем точно лежит чье-то тело, – вздохнул он. – Правда, смотреть на него нынче совсем уже не пристало.
– Не знаю, – сказала Мадленка, шмыгая носом, – наверное, люди князя чего-то напутали. Может, там сестра Урсула?
– Да нет, они были уверены, что ты!
От дальнейших расспросов Мадленку спасли сестры, окружившие ее плотным кольцом. Каждой хотелось потрогать ту, которую они уже считали безвозвратно потерянной, – все-таки не каждый день встречаешь человека, воскресшего из мертвых. Госпожа Анна пришла в себя, с неудовольствием поглядела на дочь и прошептала: «О боже!» Пан Соболевский выглядел совершенно растерянным и задумчиво накручивал на палец свои поникшие усы цвета ржи. Сестра Агнешка ущипнула Мадленку и стала хохотать, как сумасшедшая; Матильда и Марта наперебой дергали ее то за одежду, то за волосы и в восторге кричали друг другу: «Живая! Ей-богу, живая!» Сестра Беата сочувственно улыбалась Мадленке, держась за руку мужа, и только сейчас Мадленка заметила, что она, похоже, ждет ребенка. Ксендз Белецкий расцеловал синеглазого «литовского купца» в обе щеки и заявил, что тот замечательный человек. Порывался он обнять и Филибера, но хмурый Лягушонок резко уклонился от его объятий.
– Это мой слуга, – сказал Боэмунд, взглядом приказывая анжуйцу вести себя прилично.
В следующее мгновение муж Беаты обратился к нему по-литовски, и у Мадленки потемнело в глазах. Господи, она же не предупредила фон Мейссена, что сестра замужем за литовцем! Что же теперь будет? Ведь зять сейчас разоблачит их всех!
Но ничего страшного не произошло. «Купец Ольгерд» поклонился, улыбнулся и совершенно спокойно заговорил по-литовски так, словно всю жизнь провел в имении возле Вильнюса. Мадленка, слушая непонятную речь, обливалась холодным потом, но муж Беаты был в восторге, смеялся и вообще чувствовал себя, судя по всему, совершенно непринужденно. Убедившись, что с этой стороны все в порядке, Мадленка наконец-то смогла перевести дух.
Сестры забрасывали ее вопросами, ксендз Белецкий сиял, как новенький золотой, и от него по-прежнему несло чесноком. Печальнее прочих казались родители, но их никак нельзя было в этом винить: особым богатством семья никогда похвастаться не могла, и теперь, учитывая, что все, что Мадленка брала с собой в монастырь, пропало, им наверняка будет не так легко прокормить лишний рот. Пан Соболевский поцеловал Мадленку в лоб, пощекотав усами, и просто сказал, что рад ее видеть в добром здравии. Госпожа Анна ничего не сказала и не поцеловала дочь, но Мадленка на нее не сердилась, она понимала, что мать предпочла
«Поскорее бы он простился, – подумала она, – а там… Все равно я уже никогда его не увижу. Никогда… Ну и ладно! Сколько лет прожила без него и после него проживу еще больше».
Мадленка храбрилась, но на душе у нее было грустно.
Поскольку выяснилось, что поминки по Мадленке оказались, мягко говоря, преждевременными, решено было вернуться в Каменки и отпраздновать возвращение дочери. Литовский купец Ольгерд, когда его пригласили, стал было отнекиваться, но ксендз Белецкий пригрозил, что тогда будет считать его своим врагом, хуже какого-нибудь крестоносца. С тонкой улыбкой Ольгерд дал согласие, и Мадленка не могла надивиться его выдержке. Ксендз, слуги и семья Мадленки вышли из церкви и поспешили в Каменки. Ольгерд отправился собирать своих людей и сообщил им, что все пока идет хорошо и вскорости они поедут обратно в Мальборк.
– Я ничего не понял, – заявил глухонемой Филибер, убедившись, что все поляки ушли вперед. – Ты должен мне объяснить, Боэмунд, черт побери! Почему они все время называли Мишеля… как это… Мадлен?
– Потому что никакой он не Мишель, – отвечал фон Мейссен, усмехаясь, – а Магдалена Соболевская, только в платье мальчика.
– Тьфу ты пропасть! – плюнул Филибер. – Но ведь ее же убили там, в лесу!
– Убили не ее, а ее брата, настоящего Михала Соболевского.
– Боэмунд?
– А?
– Я совсем запутался. Так Мишель – на самом деле Мадлен, то есть девушка?
– Совершенно верно, брат мой.
– Черт знает что такое! Как же я ее не распознал, а?
– Не знаю, брат мой. Но подозреваю, тебе с лихвой хватало твоих «исповедей».
– Он надо мной издевается, честное слово!
– Тихо, Филибер: мы пришли. Посидим немного в гостях и уедем. Хорошо? И не раскрывай рта!
– Мой рот не хуже твоего! – воинственно набычился анжуец. Но тут он, как и во многом другом, был не совсем прав.
Глава 4,
в которой чудеса неожиданно заканчиваются
В Каменках Мадленка прежде всего отправилась переодеться. Так как, уезжая в монастырь, весь свой гардероб она увезла с собой, ей пришлось залезть в сундуки двойняшек, охотно ссудивших ее желтым, почти не надеванным платьем. Мадленка наскоро расчесала волосы, заплела их в две косы и уложила вокруг головы, после чего спустилась к гостям. «Купец Ольгерд» уже три раза на своем прекрасном польском поведал, как они нашли Мадленку где-то недалеко от Торна, куда она забрела по неведению. Соболевские ахали и ужасались, а тощая Барбара, как заметила с некоторым раздражением Мадленка, устроилась совсем близко от синеглазого, подперев щеку рукой и не сводя с него мечтательного взгляда.
Как только появилась Мадленка, внимание переключилось на нее. От нее потребовали точного отчета в ее приключениях, и, вначале конфузясь, потом более смело Мадленка рассказала о нападении, о гибели матери Евлалии и о том, как она бродила по лесам, где, кроме нее, в изобилии водились медведи, человеческие скелеты и летучие мыши. Услышав историю с медведем, «купец Ольгерд» расхохотался так, будто только что узнал ее впервые, и объявил, что Мадленка решительно самая храбрая барышня, которую он когда-либо встречал. Мадленка зарумянилась и уставилась в стол. Госпожа Анна осведомилась, где ее дочь успела повредить нос (он, кстати, зажил, но на нем образовалась горбинка, чего мать не могла не заметить), и Мадленка сухо сообщила, что упала с дерева.