Рыцарь в черном плаще
Шрифт:
— Долгий сон дает телу полное спокойствие, исключает нервное напряжение и является счастливым обстоятельством. Все зависит от момента пробуждения. Если при пробуждении не наступит немедленная смерть, больная будет спасена.
— А как вы считаете, каким будет пробуждение, доктор?
— Не знаю.
— Итак, я не смогу ни сам говорить с ней, ни заставить ее говорить?
— Не сможете, месье.
— Составьте протокол, доктор, а герцог окажет вам честь подписать его как свидетель.
— Охотно! — кивнул Ришелье.
— Если девушка умрет, не дав никаких сведений об этом гнусном преступлении, это будет скверно, — сказал де Марвиль.
— Без сомнения. И так вполне может случиться.
— Но расследование надо провести. Вы мне рассказали все, что знаете? — обратился он к герцогу.
— Решительно все, — отвечал Ришелье. — Моя память мне ни в чем не изменила. Вот как было дело. — И он снова повторил свой рассказ со всеми подробностями.
Фейдо, выслушав герцога, обратился к Кинон, спросив:
— Помните ли вы все, что говорил герцог?
— Совершенно, только я считаю нужным прибавить кое-что.
— Будьте так любезны.
— Сабину нашли распростертой на снегу. Вокруг нее виднелись кровавые пятна, но не было никаких следов. Это указывало на то, что молодая девушка не сделала ни одного шага после того, как была ранена.
— Да, — подтвердил Кене.
— Далее, — сказал Фейдо, слушавший с чрезвычайным интересом.
— Не было видно никаких следов борьбы.
— Это значит, что нападение было неожиданным! Далее, далее, продолжайте!
— Сабину не обокрали: у нее на шее осталась золотая цепочка с крестом, в ушах серьги, а в кармане кошелек с деньгами.
— Ее не обокрали? — спросил звучный голос.
Все обернулись. Жильбер, не пропустивший ни слова из разговора, вышел из своего укрытия.
— Кто вы? — спросил начальник полиции, пристально глядя на него.
— Жених мадемуазель Даже, — отвечал Жильбер.
— Как вас зовут?
— Жильбер… Впрочем, герцог меня знает, я имею честь быть его оружейником.
— Правда, — сказал Ришелье, — это Жильбер.
Молодой человек поклонился.
— И ты жених этой восхитительной девушки?
— Точно так, ваше превосходительство.
— Ну, поздравляю тебя. Ты, наверное, представишь мне жену в день твоей свадьбы?
— Надо лишь, чтобы невеста выздоровела. Прошу извинения у вас, герцог, и у вас, господин начальник полиции, что я вмешался в ваш разговор. Но я люблю Сабину, и Сабина меня любит, и все происшедшее трогает меня до глубины сердца. Так ее не обокрали? — обратился он к мадемуазель Кинон.
— Нет, друг мой, — ответила та.
— Зачем же ее пытались убить?
Все молчали.
— На руках и на теле имеются следы насилия? — продолжал Жильбер.
— Нет, — ответили в один голос Кене и Кинон.
— Значит, ее ранили в ту минуту, когда она менее всего ожидала нападения и не старалась защищаться. Но зачем она пришла на улицу Темпль?
— Неизвестно. Брат ее сегодня утром опросил всю прислугу, всех соседей и ничего не смог выяснить. В котором часу она выходила, зачем выходила одна, никому не сказав, — этого никто не знает.
Жильбер нахмурил брови, как человек, умственные силы которого сосредоточены на одном вопросе.
— Странно! — прошептал он. Потом, как бы озаренный внезапной мыслью, живо спросил: — В ту минуту, когда Сабину принесли к мадемуазель Комарго, она не говорила?
— Нет. Она уже находилась в том состоянии, в каком вы видите ее сейчас.
— Вы говорите, что это случилось в четыре часа?
— Да.
— Выходит, всего за несколько минут до того, как начался пожар в особняке Шароле?
— За полчаса, не более.
Жильбер опустил голову, не проронив больше ни слова.
— Вы ничего не хотите добавить? — спросил Фейдо у Кинон.
— Я сказала все.
— А вы, доктор?
— Я тоже сказал все, что знал.
— Тогда составьте протокол, о котором я вас просил.
Кене подошел к столу и стал писать. Жильбер неподвижно стоял, опустив голову, погруженный в размышления. На долгое время в комнате воцарилась тишина. Дверь тихо отворилась, и вошел Ролан.
— Отец непременно хочет видеть Сабину, — сказал он.
— Пусть войдет, — отвечал Кене, не переставая писать. — Мы обсудили все, что следовало.
XIII
Герцог де Ришелье
Десять минут спустя, герцог и начальник полиции сидели в карете, которую мчали во весь опор две рослые лошади. Герцог Ришелье протянул ноги на переднюю скамейку. Фейдо де Марвиль, скрестив руки, откинулся в угол кареты и был погружен в глубокую задумчивость.
— Она поистине очаровательна! — сказал герцог. Фейдо не отвечал. Ришелье обернулся к нему и спросил:
— Что с вами, мой друг? Вы как будто замышляете преступление. Какой у вас мрачный вид! Что с вами?
Начальник полиции подавил вздох.
— Я встревожен и раздражен, — сказал он.
— Чем?
— Тем, что в настоящее время все обратилось против меня.
— Каким образом?
— Герцог, — сказал Фейдо, — вы столько раз удостаивали меня своей благосклонностью, что я не хочу скрывать от вас того, что чувствую. Прошу вас как друга выслушать меня.
— Я всегда слушаю вас как друг, Марвиль. Что вы мне хотите рассказать?