Рыцарь Золотого Сокола
Шрифт:
— Скоро Генриховы шпионы донесут своему господину, что мы с тобой не теряли времени зря.
Но Джиллиана не желала больше разговаривать, тем более на эту тему. Она молча завязала пояс, набросила на волосы тонкое покрывало и надела корону, с которой не расставалась. Потом, облачившись в широкое верхнее платье из синей парчи, она скрепила его золотой брошью на груди и пошла к двери. В каждом ее движении Райену чудилось холодное презрение.
— Куда ты? — спросил он, когда она уже дошла до порога.
Она обернулась.
— Ты, конечно, мой муж, но это не дает тебе права вмешиваться в
Узнав собственные слова, Райен угрюмо промолчал. Джиллиана же спокойно продолжила:
— Однако, поскольку сегодняшние мои дела касаются и тебя, я могу ответить на твой вопрос. Сначала я зайду проведать твою сестру, надеясь застать ее в добром здравии, а потом постараюсь отыскать сэра Хэмфри. После этого я намерена добиться очередной аудиенции у Генриха. Я буду повторять ему наши требования снова и снова, пока он наконец не сдастся. Когда это произойдет, ты должен быть готов к отъезду.
— Я сам знаю, когда и к чему мне надо быть готовым, — раздраженно выкрикнул он. Никогда прежде ему не приходилось до такой степени во всем зависеть от женщины. Это было унизительно. По-хорошему он, а не она, должен был сейчас идти на аудиенцию к Генриху, он должен был вырвать у английского короля долгожданную свободу! Но, увы, он лишен возможности даже выходить куда-либо без конвоя, совершенно беспомощен ведь если с Джиллианой Генрих вынужден был хотя бы соблюдать приличия — она была королевой, ее опекал Рим, то на него, пленника, едва избежавшего смертной казни, не стоило тратить ни королевского великодушия, ни даже обычной любезности.
Однако Джиллиана, видимо, поняла его слова превратно.
— Что ж, оставайся здесь, если угодно. Но не будь потом в обиде. Я и мои подданные намерены очень скоро покинуть этот замок.
— Я вижу, ты безоговорочно доверяешь королю Генриху, — недовольно поинтересовался он.
— Отнюдь нет, но зато я уверена в себе и надеюсь, что смогу перелукавить лукавца.
Райен с сомнением поглядел на нее. Как объяснить ей, что нельзя быть такой простодушной? Что она себе позволяет?
— Послушай, Джиллиана, ты совсем не знаешь людей. Если Генрих и пошел однажды на какие-то уступки, то только потому, что счел это выгодным для себя в тот момент. Но, выждав время, он сожрет тебя живьем.
— Не думаю. Он не посмеет враждовать со мною открыто: ведь за мной стоит сам Папа Римский, — непримиримо заявила Джиллиана.
— Хорошо, положим, ты даже уговоришь его нас отпустить. Ну, и что тогда? Как, по-твоему, мы должны добираться до Фалькон-Бруина? Где возьмем корабли? — Райен устало махнул рукой, досадуя на себя за эти нелепые объяснения очевидного.
— Доверься сэру Хэмфри. Он сумеет обо всем позаботиться.
Дольше общаясь с Райеном, Джиллиана вдруг начала понимать, каким потерянным должен чувствовать себя сильный, властный мужчина, оказавшийся в положении бесправного пленника, в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы. А теперь еще находившийся в зависимости от женщины. Генрих мог отобрать у него свободу, достоинство, но не гордость.
— Не теряй надежды, Райен, — тихо сказала она. — Мы еще возьмем верх над Генрихом.
Он посмотрел ей прямо в глаза и внутренне усмехнулся. В его сердце давно уже не осталось надежды, так что терять ему было нечего.
— Райен, — сказала она. — Есть один вопрос, который очень меня беспокоит. Я думаю вот о чем: как встретят моих подданных на Фалькон-Бруине? Хэмфри сказал, что, когда мы достигнем побережья, многие из прибывших на коронацию отправятся домой в Талшамар, но что ждет тех, кто будет сопровождать меня дальше?
— В моей стране твоим подданным ничего не грозит. К ним будут относиться с должной учтивостью, — не задумываясь, ответил Райен.
Она неуверенно смотрела на него, как бы ожидая чего-то еще.
— Можешь ли ты отвечать за свою мать? — наконец спросила Джиллиана.
— Нет. Только за себя, — нехотя уточнил он.
Она понимающе кивнула.
— Я верю… тебе. Но ситуацию необходимо обдумать. Вопрос, как поведет себя королева Мелесант.
Не говоря больше ни слова, Джиллиана вышла и затворила за собой дверь.
Райен долго стоял на одном месте, пытаясь разобраться в путанице своих чувств. Мира, в котором он вырос и к которому он привык, больше не было. Отец погиб, Фалькон-Бруином правила властолюбивая, но недалекая мать. Мысли его по инерции обратились к Катарине. Они с Джиллианой так не похожи друг на друга. У Джиллианы волосы черные и длинные, как черная блестящая завеса, и, как шелк, скользят между пальцами. А у Катарины волосы переливаются золотом. Глаза у Джиллианы такие чистые и синие, что глядят как будто в самую душу. Он уже видел в этих глазах и пламя негодования, и веселые искорки, и зовущую страсть.
Нахмурясь, он принялся ходить по комнате. Какого цвета глаза у Катарины? Карие? Серые? Как странно, что он никогда не обращал на них внимания.
Почтительно отступив на несколько шагов, посыльный Генриха ждал, когда королева Элинор прочтет письмо Его Величества. Элинор придвинула к себе свечу, чтобы лучше видеть строки, написанные четким знакомым почерком.
Миледи!
Мне выпала честь и удовольствие известить весь христианский мир о том, что дочь Вашей любимой подруги, королевы Фелисианы, только что сочеталась браком с Райеном Рондашем, наследным принцем Фалькон-Бруина. Надеюсь, что их союз порадует Вас так же, как и нас. Если же Вы пожелаете лично поздравить счастливых молодоженов, то советую писать им на Фалькон-Бруин, а не в Талшамар, ибо мы решили вверить Джиллиану заботам любезнейшей королевы Мелесант. Надеюсь, что Вы, как всегда, пребываете в добром здравии и не будете слишком огорчены тем, что Ваша бывшая ученица вышла замуж, не испросив Вашего благословения.
Откинувшись на стуле, Элинор залилась счастливым смехом. Столько лет она не имела возможности отомстить королеве Мелесант за совращение Генриха — и вот наконец час пробил. Она положила перед собой чистый пергамент и обмакнула перо.
Хотя прошло уже пять недель, Райен все еще был пленником в замке короля Генриха.
Каждую ночь он заключал Джиллиану в свои объятия и овладевал ею, каждую ночь она охотно отвечала на его ласки. Страсть его росла, но росла и досада: слишком много унижений ему приходилось сносить каждый день.