Рыцарь
Шрифт:
В бойне я участия принимать не стал. Добивать убегающих мне было противно. Никто не посмеет назвать меня трусом. Ведь я убил Роберта.
Я вернулся на площадь перед цитаделью.
В это время на площадь стали возвращаться люди Бернарда. За ними бежали и горожане — кто с ведрами, кто с чем. Двое катили перед собой бочку. Из-за угла показалась старенькая лошадка, волочившая телегу водовоза, на которой покоилась поистине исполинская бочка. Быстро эта лошадка идти не могла, особенно по площади, заваленной всяким мусором, поэтому еще человек пять толкали телегу сзади. Их усилия были столь энергичны, что временами казалось, что это не лошадка тянет за собой телегу, а хомут и оглобли понуждают ее двигаться вперед.
Тележка с бочкой застряли в завале. Лошадка терпеливо ждала, пока глупые люди не догадаются раскидать завал. Люди сначала поорали на лошадь, потом сообразили, что ей тут не пройти, и кинулись раскидывать завал.
Я вложил меч в ножны, слез с лошади. Приличествует ли достоинству благородного франкского рыцаря тушение пожара? Наверное, нет. Ну и плевать.
К месту пожара стекались горожане. Кто-то нес ведра с водой. Кто-то катил бочки. Двое, морщась от усилий, волокли здоровенный медный чан, из которого при каждом рывке выплескивалось по горсти, а то и по литру воды. Кто-то нес корыто. Какая-то совсем древняя старушка, мелко-мелко тряся головой, спешила к замку с небольшим глиняным кувшинчиком — больше ей, видимо, было просто не поднять.
Я не знаю, что там могло гореть в каменной стене, но вот внизу горючего материала было больше чем надо. Воды во рву не было, но зато вблизи ворот ров почти доверху был завален фашинами. Фашины — это вязанки хвороста, внутрь которых иногда кладут камни или мешки с песком, а иногда не кладут, обходясь одним хворостом. Фашинами закидывают ров для того, чтобы солдаты могли спокойно добраться до стен. Ну, относительно спокойно — если не брать в расчет лучников и котлов с кипящим маслом.
Роберт, очевидно, изначально хотел овладеть замком именно таким способом — то есть способом нормальным, естественным. Но появление добрейшего барона Родриго и милейшего виконта Рауля спутало все его планы — и вот тогда-то, наверное, он и приказал поджечь замок, чтобы хоть чем-нибудь занять людей Бернарда и не дать им ударить в спину. Роберт де Вигуэ не был дураком. Просто мы оказались сильнее.
Помогая очередной команде втащить бочки с водой во двор замка, я вместе с ними миновал мост. От стены до привезенных нами бочек мигом выстроилась живая очередь. Тут были и женщины, и дети — все обитатели замка. Наверху, правда, стояли одни мужчины, да и им постоянно приходилось сменяться — над стеной поднималась сплошная стена дыма, а иногда за зубцами показывалось и пламя, рвавшееся во что бы то ни стало овладеть цитаделью.
Потом… Кажется, кто-то из стоявших там свалился вниз (к счастью, в нашу сторону, во двор, а не в ров), потеряв сознание, а замены ему не нашлось. Я туда не рвался, но тут женщина, стоявшая рядом, так на меня посмотрела…
В памяти об этих минутах сохранилось очень мало воспоминаний. Скажу одно: рубиться было легче.
Дым, дым, дым, летят искры, дышать нечем, глаза слезятся, голова кружится… Кто-то передавал мне ведра. Я выплескивал воду за стену. А иногда — на стену. Огонь полз по ней, как будто это был не камень, а обыкновенная древесина… Ну чему там гореть, чему?..
А вот внизу топлива по-прежнему было вдосталь — полный ров фашин. Когда я выплескивал очередное ведро в этот гигантский костер, у меня возникало твердое ощущение, что все зря. Что мое ведерко этому огню — как носорогу комариный укус, и даже меньше. Вода, наверное, вся испарялась, не успев даже долететь до пламени.
Осознав, что больше не выдержу, спрыгнул вниз, во двор замка. Кто-то тут же облил меня водой. Шипение, облако пара… Черт, надо было сначала кольчугу снять, а потом уж лезть наверх! Но все мы задним умом крепки…
Снял пояс с мечом, стянул кольчугу и капюшон. Щит у меня все-таки хватило ума скинуть, прежде чем полезть на стену — вот он, валяется в сторонке. Положил рядом остальное железо — и снова наверх.
Будем надеяться, никто не сопрет. Оказавшись на стене, заметил, что, хотя дым и стал гуще, пламя вроде бы немного опало. Наверх как раз подтягивали средних размеров бочку. Мы с каким-то долговязым малым вдвоем вытянули ее на стену. Я снова поразился силе Андрэ де Монгеля — в моем родном времени такой аттракциончик мог проделать разве что старина Шварц в «Терминаторе». А здесь: поднатужился — и на раз-два… Долговязый, надо отдать ему должное, тоже не подкачал. Положили бочку на парапет, наклонили вниз. Аккуратно наклонили. Залив один участок стены, перешли к другому. Там было посвежее. Я увидел, что с другой стороны рва суетится куча народу. Не только горожане — много и наших солдат. Кто-то закидывал огонь землей, кто-то таскал ведра, выстроившись в такую же, как у нас, живую очередь.
Когда бочка опустела, я поднял ее над головой и чинно спустился по лестнице, мимо людей, передававших ведра с водой. На самом верху стояла молодая женщина. Она была очень красива. Это было заметно, несмотря на то что волосы ее, мокрые от пота, липли к щекам, а дорогое платье растрепалось и испачкалось в саже.
Я отдышался и полез на стену в третий раз. Мог бы и не лезть — борьба с огнем, в общем и целом, увенчалась победой. Но мы еще долго выливали вниз воду. Я даже подумал: может, местные хотят заодно и ров водой наполнить?
Наконец наверх пошло последнее ведро. То есть не самое последнее — отдельные энтузиасты еще тащили воду, но только лишь для того, чтобы не выливать ее посреди двора. Пожар был потушен. По-прежнему, конечно, омерзительно воняло гарью, но воздух более-менее очистился от дыма, и огня уже и в помине не было.
Только собрался — в последний уже раз — спуститься с лестницы во двор, как заметил, что рядом со мной стоит тот самый долговязый малый, с которым мы втягивали наверх бочку. Судя по его взгляду, он меня тоже узнал. В руке долговязый держал факел (только при его свете и можно было хоть что-то разглядеть в наступившей темноте). На вид ему было лет тридцать пять — сорок. Черт лица толком не разглядеть — вся рожа в саже. Бороды у него не имелось, но зато наличествовали усы. Красивые, наверное… были. Пока не обгорели.
Внезапно я понял, что испытываю к этому человеку какое-то необъяснимое теплое чувство. Наверное, все дело было в совместном вытягивании бочки.
В общем, сразу уходить со стены я раздумал, а вместо этого сказал, кивнув в сторону парапета:
— Не понимаю, что тут могло гореть? Сплошной же камень…
Чумазый долговязый покачал головой.
— Не совсем, — сказал он. И начал, помогая себе руками, обстоятельно объяснять: — Понимаете, стена как делалась? Два частокола (ладони напротив друг друга), между ними — земля (горизонтальное движение кистями), ну а поверх — камень (тут долговязый сделал руками такое движение, будто бы брал в руки невидимый шар). Только стена старая, давно починить надо было, камни кое-где отвалились, а кое-где держались только на честном слове. Ну а под ними — древесина. Да и к тому же, пока они в первый раз лезли, мы их сверху кипящим маслом угостили. Вот потому оно потом так хорошо и занялось…
Я кивнул:
— А, ну тогда понятно…
Мы стали спускаться вниз. Львиную долю внимания я тратил на то, чтобы не поскользнуться на мокрой лестнице. Чтобы избежать этого, приходилось вцепляться в перила. Как я по ней с бочкой шел — уму непостижимо…
Но вот наконец твердая земля. Во дворе — темно, как у негра в… за пазухой.
— Ты не мог бы мне посветить? — попросил я своего долговязого спутника. — Я тут где-то оставил свое оружие. Хотелось бы найти, но чувствую — будет непросто.