Рыцарь
Шрифт:
— Ну, пожалуйста! Пожалуйста, Николас, не женись на ней! Пожалуйста, умоляю тебя!
Встревоженная Гонория подошла к ней и пощупала ее лоб.
— Да вы горите! — сказала она. — Вам нужно лечь, — вы больны!
— Я уже переболела! — пробормотала Дуглесс, позволив Гонории уложить себя в постель. Она как в тумане чувствовала на себе руки Гонории, расстегивавшие лиф ее платья, а потом забылась тяжелым сном.
Через несколько часов она открыла глаза и увидела, что в комнате уже темно. Она лежала в постели Гонории, и на ней была лишь
— Николас! — прошептала она. Да, теперь он уже женат! Женат на женщине, которая убьет его, а со временем погубит и всех Стэффордов! Она закрыла глаза и снова задремала, а когда Проснулась, уже наступила ночь и в комнате было совсем темно. Гонория спала рядом с нею.
Что-то не в порядке! — подумала Дуглесс. — Очень и очень не в порядке! Она вспомнила, что леди Маргарет требовала от нее утром покинуть дом Стэффордов, но кроме этого явно случилось что-то еще!
— Николас! — прошептала она. — Я нужна Николасу! Она встала с постели и прошла на лестницу. Там все было тихо. Босая она спустилась вниз, переступая через лужицы, оставшиеся на полу после уборки, вышла через заднюю дверь и направилась в сторону парка, следуя инстинкту и какому-то внутреннему голосу, который вел ее.
Пройдя кирпичную террасу, она спустилась по ступенькам в сад, прошла по насыпной дорожке и свернула к садику со сложным переплетением дорожек. На небе виднелась лишь четвертушка луны, вокруг царил мрак, но ей и не нужно было ничего видеть, ибо ее вело внутреннее зрение.
Приближаясь к садику, она услышала плеск фонтана, где до отъезда Николаса ежедневно принимала душ. Но с того дня, как уехал Николас, она даже не выходила из дому.
В фонтане стоял Николас — совершенно голый, и тело его было покрыто мыльной пеной!
Дуглесс даже не успела что-то понять или о чем-то подумать! Только что она была перед фонтаном, а в следующее мгновение уже трепыхалась в мокрых руках Николаса и, обнимая его, целовала со всем отчаянием и страхом за него!
Все произошло настолько внезапно, что у нее просто не было времени хоть чуточку подумать. Вот она в объятиях, а вот они оба уже на земле, и при этом она без одежд! И они слились воедино с таким нетерпением, какое бывает у вырвавшегося на волю узника, так что Дуглесс даже взвизгнула. И Николас не слишком нежно, о нет, вовсе не нежно, выгнул ее тело, распластав ее на каменной скамье, и резко, будто слепящая молния, вошел в нее. Дуглесс же, вцепившись ему в плечи, впиваясь ногтями в его тело, обхватила ногами его талию, целиком отдаваясь ему!
Быстрыми, бешеными, сумасшедшими толчками они рвались навстречу друг другу, и тела их, залитые потом, впиваясь одно в другое, поднимались и опускались одновременно — снова, и снова, и снова!
Когда все уже шло к концу, Николас, подсунул под нее свои сильные руки, приподнял ее за ягодицы, чтобы в последнем толчке проникнуть в нее еще глубже! В глазах у Дуглесс потемнело, и тело ее напряглось в последнем пароксизме страсти: что-то выкрикнув, она почувствовала, что напряжение наконец-то отпустило ее!
Лишь спустя какое-то время она начала приходить в себя. Николас улыбался ей, и его зубы белели во тьме. Даже во мраке она могла видеть, как он счастлив.
Теперь к Дуглесс вернулась способность соображать.
— Что же мы наделали? — прошептала она. Высвобождаясь из ее плотно обхвативших его ног, Николас, приподняв, поставил ее рядом с собой и ответил:
— Мы только-только начали!
Она, моргая, растерянно глядела на него и все пыталась побудить свой разум работать лучше, но все тело ее еще трепетало от близости с ним. Соски подрагивали, прижимаясь к его груди.
— Отчего же ты здесь? — наконец проговорила она. — Боже ты мой! Николас, что же мы с тобой натворили?! — Она хотела было сесть на скамью, но он крепко обнял ее.
— У нас еще будет время для слов, — сказал он. — А сейчас я хочу сделать то, чего всегда хотел больше всего на свете!
— Нет! — воскликнула она, отшатываясь от него и шаря в темноте в поисках своей рубашки, вернее, того, что от нее осталось. — Нет, сейчас мы должны поговорить! Другого случая у нас не будет. О Николас! — воскликнула она — и голос ее делался все громче, — у нас больше не будет времени!
Он привлек ее к себе и сказал:
— Так ты все же настаиваешь на том, что вот-вот исчезнешь, да? — спросил он. — Ну, вот же, гляди! Мы лишь попробовали — право же, только попробовали! — друг друга, а ты осталась здесь!
Ну как объяснить ему?! Она рухнула на скамью и, понурив голову, сказала:
— Я знала, что ты тут, я чувствовала. А сейчас знаю, что это — наша последняя ночь!
Николас ничего не ответил, постоял некоторое время, потом сел рядом с нею, близко-близко, но не прикоснулся к ней и тихо сказал:
— Я-то всегда тебя чувствовал! Этой ночью ты услышала мой зов, но со мной так было всегда. И после того, как я уехал… — помолчав, он продолжил:
— Я чувствовал твои слезы. Я ничего не слышал, кроме твоих рыданий. Я не мог даже смотреть на Летицию, потому что все время видел лишь тебя, в слезах! — Он сжал ее руку. — Я расстался с Летицией — никому ничего не сказал, даже Киту, просто взял лошадь и уехал. В тот момент, когда я должен был произносить слова клятвы, я мчался к тебе! И вот только что добрался…
Именно этого она и добивалась, но сейчас ей стало страшно. И, глядя на него, она спросила:
— Что же теперь будет?
— Будет… — задумчиво начал он, — …будет… взрыв возмущения! Да… взрыв… с обеих сторон: Кит… и моя мать… — Не договорив, он отвернулся от нее.
Дуглесс видела, как он мучается, разрываясь между долгом и любовью. И ведь ее уже не будет, чтобы ему помочь! Сжимая его руку, она спросила:
— Ты не женишься на ней, даже когда я уйду? Он глянул на нее, глаза его блестели: