Рыцари былого и грядущего. Том I
Шрифт:
— И в Святой Земле — тоже?
— Конечно.
— Там мы просто пронзаем сердца острой сталью. Про тамплиеров говорят, что мы чаще моемся в крови, чем другие — в воде. Я вспоминаю убитого мной предводителя бандитов — Ходжу. Это был великий человек. Хотел бы иметь такого друга. Но как, интересно, я мог завоевать его сердце? Был только один вариант — убить.
— Битва за сердце Ходжи была проиграна задолго до того, как ты с ним встретился. Я знаю про этого человека достаточно. В детстве он был рабом у христиан в Триполи. Его били и морили голодом, обращались хуже, чем со скотиной. Как, по-твоему, он должен был после этого относиться ко всем христианам?
— Он отказывался принять христианство?
— А ты думаешь, ему предлагали? Если бы раб принял христианство, его пришлось бы освободить. Выбор между имуществом и Христом хозяева мальчика сделали в пользу имущества. Кто-то когда-то проиграл битву за их сердца, а, вероятнее всего, никто за них и не сражался. Ты понимаешь теперь суть и смысл той работы, которую тебе предстоит делать? Либо Орден приобретает сердца, либо теряет всё.
— Значит, мои противники — не люди, а драконы.
— Разумеется, — отрезал Эсташ, похоже нисколько не удивлённый такой постановкой вопроса.
— Вы были в Святой Земле? — Эмери перескочил на другую тему, пожалуй, слишком резко, но Эсташ не удивился:
— Только в Аскалоне. А потом… южнее Аскалона. Гораздо южнее.
— Но южнее Аскалона ничего нет, точнее — там уже сарацинские земли — Аравия, Египет.
— А что южнее Египта?
— Не знаю. Наверное, пустыня.
— Верно. А за той пустыней — великое христианское государство.
— Быть не может! Я слышал про царство пресвитера Иоанна, но думал, что это сказка. Ещё слышал, что там — земной рай.
— Если перед тобой — ангел, значит, там — рай. Однако, перед тобой — великий грешник.
— А пресвитер Иоанн — тоже выдумка?
— Да как тебе сказать. Оставь за финансистом право на тайну. Скажу только, что там правит могучий христианский император. Об этом тоже много не болтай. А то у нас народ впечатлительный.
— Что же вы делали при дворе этого императора? Занимались финансами?
— Не без этого, но это, как всегда, не главное, а главное везде одно и тоже — битва за сердца. Негус, таков титул императора, вёл войну с сарацинами. Он укрылся в горах, а сарацины захватили побережье. Надо было пробудить в прибрежных племенах дух сопротивления, зажечь пламя веры в их сердцах. Мне пришлось это делать чуть ли не в одиночку.
— Значит, вы служили негусу?
— Я всегда служил только Ордену. Благодаря восстанию прибрежных племён, мы сковали огромные силы сарацин, которые иначе могли быть переброшены в Святую Землю и тогда уже сейчас в Палестине не было бы ни одного христианского государства.
— Вы открываете передо мной новый мир.
— Мир везде один и тот же. Те же сердца, те же драконы. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз. У меня сейчас несколько деловых встреч, хочу, чтобы ты при них присутствовал. Сядь-ка вон там в уголке. Люди уже ждут, пока мы болтаем о всякой ерунде.
Первой зашла маленькая пожилая женщина, опиравшаяся на палочку. На её морщинистом лице светились удивительные лучистые глаза. После того, как Эсташ предложил ей присесть, она начала свой обстоятельный и немного монотонный рассказ:
— Зовут меня Лауретта, родом я из Дузена. Мой муж, благородный рыцарь Жоффруа де Борн, скончался несколько лет назад. Я много плакала о том, что осталась в этом мире совсем одна и нет у меня больше защитника, потому что Господь не дал нам детей. Я молилась Пресвятой Владычице нашей Богородице о том, чтобы она подсказала, как мне жить дальше, и милосердная Матерь Господа нашего Иисуса Христа не оставила меня без наставления и вложила в сердце моё единственное правильное решение — отдать святому рыцарству Храма Соломонова всё моё имение, все мои замки, как доставшиеся мне от родителей в качестве приданного, так и перешедшие в моё владение после смерти мужа моего, благородного рыцаря, мир его праху.
Эмери заметил, что по лицу порывистого Эсташа пробежала тень нетерпения, не укрылось это и от посетительницы:
— Я что-то не так говорю, сеньор благородный рыцарь Храма Соломонова?
— Нет, что вы, моя госпожа, то что вы говорите — очень важно, я весьма внимательно вас слушаю, — спохватившийся Эсташ скроил надлежащее выражение лица. Ободренная им дама продолжила:
— Имение у меня большое, и доходы приносило немалые, пока всем распоряжался мой мудрый супруг, но, оставшись без его неустанных забот, оно очень быстро начало приходить в упадок. Соседи наши стали озорничать, ведь им теперь было совсем не трудно обидеть бедную вдову, — сеньора Лауретта замолчала, готовая разрыдаться, по её лицу сбежала первая слезинка — предвестница бури чувств, но под пристальным и доброжелательным взглядом Эсташа ей оказалась не так уж сложно с собой совладать, она вновь продолжила:
— Наставленная Пресвятой Владычицей нашей, я подумала: много ли надо бедной вдове? Гораздо меньше, чем может принести моё имение, если, конечно, им хорошо управлять, как это умеют делать справедливые и мудрые, честные и добрые рыцари — тамплиеры. И вот благородные рыцари согласились в обмен на пожертвованное мною имение снабжать меня пищей и одеждой в соответствии с моей нуждой. Теперь моим защитником стало воистину святое рыцарство, я оставила себе маленький домик, где мне живётся очень хорошо. Если что-то надо отремонтировать, приходит брат-сержант вашего Ордена, он во всём мне помогает, этот добрый и набожный юноша. Он мне теперь, как сын, — старушка, кажется, вновь готова была залиться слезами, и Эсташ решил, наконец, перехватить инициативу:
— Скажите, почтенная госпожа, может быть вас что-то не устраивает, и у вас есть некоторые претензии к нашему Ордену?
— Нет, что вы! — старушка чуть не подскочила на стуле от одной только мысли о претензиях к Ордену. — Всё просто замечательно! Лучше и быть не может! А какой хороший у нас в Дузене командор! То есть он ваш командор у нас в Дузене. Почтенный, распорядительный, очень важный. Его у нас все уважают. Он всем нам, как отец, не только людям Ордена, хотя, если позволите так считать, я теперь тоже человек Ордена.