Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
— Жёны диаконов что ли?
— Нет. Диакониссы — древний институт Православной Церкви — женщины, посвятившие себя служению ближним, по-нашему говоря, социальному служению. Позднее диакониссы по неведомым причинам исчезли, хотя никто этот вид служения не запрещал. И вот великая княгиня Елизавета решила порадовать православный мир возвращением диаконисс. На свои деньги она отстроила помещение и создала общину. Это были сёстры во Христе, вели полумонашеский образ жизни, ходили в особой одежде, напоминающей монашескую, но не были монахинями. Работали в больницах и другое в том же роде. Сама великая княгиня исполняла роль игуменьи, носила деревянный крест, напоминающий игуменский. В общине у неё были в основном вдовы, то есть всем было хорошо —
— Раз она смогла исполнить свой замысел, значит её благословили?
— Благословили. А знаешь почему? Потому что она принадлежала к правящему императорскому дому. Не так-то легко было её не благословить. Но даже то, что она входила в круг ближайших родственников государя-императора не уберегло её начинание от неприятия со стороны значительной части иерархии. Что это такое? Вроде бы обитель, а не монастырь. Вроде бы сестры во Христе, а не монахини, вроде бы игуменья, но и сама монашеских обетов не давала. Многим всё это очень не нравилось, и если бы подобную общину диаконисс решила создать безвестная дворяночка или купчиха — никто бы не позволил. Ты понял, куда я клоню?
— Да уж как не понять. Никаких внятных вероучительных препятствий к возрождению института диаконисс не было.
— …И даже более того — существование диаконисс — древняя, исконно православная традиция, освящённая авторитетом святых отцов. Тут, казалось бы, и спорить не о чем, а не приняли, исходя из простой логики: сомнительно нам всё это, не было такого на нашей памяти. Хочешь быть монахиней — иди в монастырь, не хочешь идти в монастырь — оставайся мирянкой, а это что ещё за диаконисса? Давайте, бабоньки, как-нибудь по-нормальному. А теперь прикинь, что ты предлагаешь. Во-первых, тамплиеры — изобретение католическое. Во-вторых, само слово «тамплиер» ныне охотно используют масоны и даже сатанисты. В-третьих, тут затрагивается один из очень болезненных нервов православия — право на применение силы в интересах веры. Сие есть предмет бесконечной полемики, и никто не захочет переводить эту полемику в практическую плоскость. А, кроме того, насколько мне известно, ты не являешься племянником Горбачева. Итак, очень простой вывод: никогда ни один православный священник или епископ не благословит создание русского ордена воинов-монахов. Никакие аргументы из области канонического права или нравственного богословия, никакие ссылки на преподобного Сергия Радонежского не только не помогут, но и вообще не понадобятся. Никто с тобой полемику на эту тему вести не станет, тебе просто скажут: это всё не наше, нам это не надо, и разговор на этом закончится.
— И вы тоже не благословите?
— Разумеется, не благословлю.
— Боитесь начальства?
— Дурак ты, Серёга. При чём тут «боюсь»? Неловко даже слышать такую чушь от умного вроде бы человека. Я — представитель иерархии. Для того, чтобы благословить начинание даже куда более традиционное, я должен сам испросить благословение. Иерархия — от Бога, а без послушания иерархии не существует. Не из страха земного, а из страха Божьего я не считаю себя вправе таким образом своевольничать.
— Батюшка, почему иерархия такая косная?
— Не косная. Консервативная. И это не зло, а благо. Тебе кажется странным, почему это ленивые и ограниченные попы не хотят принять твою замечательную мысль? Но Церковь вот уже две тысячи лет переживает непрерывные атаки реформаторов. То хотят вероучение реформировать, то новые институты учреждать, то обряды изменить. Если бы мы каждый раз шли на поводу у таких реформаторов, от Церкви и вовсе бы ничего не осталось. Вот скажи, почему бы сейчас священникам не служить в костюмчиках с галстучками? Ведь никаких канонических препятствий к этому нет. А может богослужение на русский язык перевести? К этому тоже нет канонических препятствий. Тебе этого хочется?
— Нет.
— А многим хочется. И как быть? А сохраняем всё пока, как есть. Потому что мы ленивые и косные. И слава Богу. Или вот иные говорят, что в Русской Православной Церкви решительно необходимо учредить святейшую инквизицию. Требуют, добиваются, богословскими обоснованиями фонтанируют. Хочешь инквизицию?
— Нет.
— Надо же. А другие твоего Ордена не захотят. И почему же инквизиция не нужна, а Орден нужен? Потому что ты такой красивый? Ты в Церкви — без году неделя, а уже норовишь священноначалие учить. Ничего, впрочем, удивительного — обычная болезнь неофита. У нас таких «учителей вселенских» — каждый третий. Некоторые в раскол уходят, потому что «попы тупые». Хочешь в раскол?
— Я нашу Церковь никогда не оставлю.
— Слава Богу. Значит ты не безнадёжен. Учись, чадо Сергие. Учись думать, чувствовать, жить, дышать, как чадо церковное. Тогда тебе многое станет понятно в церковной жизни. Иерархия — священна, но она состоит из людей, а люди несовершенны. Иные иерархи проявляют спасительный консерватизм, а иные — губительную косность. Внешне это почти неотличимо. Так как же быть? Как мы с тобой рассудим, какой иерарх прав, а какой — не прав? Богословские аргументы можно подтянуть под что угодно. Вот так и родились все ереси и расколы.
— Так как же на самом-то деле быть?
— Торопиться не спеша. Никогда ничего не проламывать нахрапом. Воздух нюхать, землю слушать. Самое главное — ни в коем случае не отрываться от Церкви. Это путь всяких Лютеров и Аввакумов, а не наш. Если останешься в Церкви, если твоё начинание благое — Бог благословит, и всё устроится. А, может быть, оно и благое, да время не пришло, и тогда твоих правнуков Бог благословит.
— А мне показалось, вам обидно, что многие иерархи враждебно отнеслись к возрождению института диаконисс.
— По-человечески — обидно. Вроде бы начинание исключительно благое и совершенно бесспорное. Но почему же диакониссы в Русской Церкви так и не прижились? Я ведь не знаю. Может быть, были в этом деле некие соблазны, которых я не чувствую? Мне, конечно, очень хочется, чтобы воля Божия в точности совпадала с моим представлением о том, что есть благо, но я понимаю, что такое совпадение — отнюдь не обязательно.
— А как лично вы относитесь к идее Ордена? Не как представитель иерархии, а просто как мыслящий христианин?
— В чём-то эта идея мне даже симпатична, во всяком случае, не стал бы с порога её отвергать. Мне кажется, в церковной жизни надо развивать нечто такое, на что может опереться мужская душа. И всё-таки идея Ордена представляется мне весьма соблазнительной. Боюсь, если в православии появятся воины-монахи — многие соблазнятся и вреда может выйти куда больше, чем пользы.
— Значит, мне надо об этом забыть?
— Я этого не сказал. Не уверен, что ты пришёл по адресу. Конечно, грешному попу Владимиру Бог дал кой какой умишко и некоторые знания, а может быть и талант проповедника, полемиста, о чём с удовольствием тебе сообщаю. Но иногда мне кажется, что я очень неглубокий, немудрый человек. Мыслю вроде бы не слабо, а как-то линейно, поверхностно, схемами. Наверное, это потому, что я слишком мирской человек. Люблю хороший коньячок, по разным симпозиумам таскаюсь. Блистаю в свете, одним словом. А вопросы, подробные тому, какой ты поставил, надо прозревать духовно, надо чувствовать волю Божию. Моё недостоинство на это не дерзает. А вот знаю я одного священника. Дивный старец. Человек очень сложной, трагической судьбы. Вроде бы и грамоты не великой, а только начнешь с ним говорить, и такая глубина чувствуется, такая мудрость богоданная! Я с ним советуюсь иногда. Ты, конечно, сам смотри, но если он мне говорит «нет», я уже не рыпаюсь. К тому же он недавно ушёл на покой, за штат, может говорить свободнее, без большой оглядки на священноначалие, хотя, конечно, сильно своевольничать он тебе никогда не посоветует. А ты помолись хорошенько о том, чтобы через старца тебе открылась Божья воля.