Рыцари морских глубин
Шрифт:
После завтрака каждый член резервного экипажа, будь то матрос, старшина, мичман или офицер, становился на один картофельный рядок. До обеда доходил до конца огромного поля. Там обедали на природе с неуёмным аппетитом. После приёма пищи и часового отдыха двигались в обратном направлении.
После ужина переодевались в форму «два»: чёрные брюки, подпоясанные чёрным кожаным ремнём с латунной бляхой, хромовые ботинки, белая форменка и бескозырка с белым чехлом. Шли в сельский клуб. Две гитары, два баяна. На всю улицу, во всю ширь мехов и здоровых лёгких неслось:
Сладкая-я исто–о–ма-а, Черё–ёмухи цве–ет, Усиди–ишь ли дома-а В восемнадцать ле–ет…В совхозном клубе полно молодёжи. В основном, местные девчата и солдаты гвардейской танковой части. Гражданских парней нет. Солдаты давно вытурили их отсюда.
Поначалу содружество армии и флота проявлялось в подчёркнуто–хозяйском поведении солдат: мы здесь быки, тёлки наши, соперников не потерпим. Но вот морячки ударили по струнам, развернули баяны. И грянули:
Севастопольский вальс Помнят все моряки. Разве можно забыть мне вас, Золотые деньки?Никто из матросов и старшин не двинулся с места.
А щемящая сердце мелодия вальса зовёт, манит приобнять девичью талию, закружить в танце.
Солдаты подтянули ремни, одёрнули гимнастёрки. Начикские дамы в ожидании кавалеров прихорашивались, сбившись кучками, скромно теребили платочки.
Моряки выжидали на правах гостей. Пусть начинают солдаты. Возьмут своих зазноб, с которыми дружат, а нам какие останутся. Моряк потому и моряк, что отличается от других родов войск галантностью и порядочностью. Не будет отбивать девушку у парня. Тем более, у солдата, и без того обиженного судьбой. Если, конечно, сама девчонка не отдаст предпочтение моряку. Ну, тут, извините…
Итак, стоим, ждём. Пошли солдаты. Первый, высокий бравый сержант с лицом кавказской национальности, с погонами и петлицами танкиста подошёл к местной джульетте с поклоном — шаркнул кирзовым сапогом — фуражка чуть не слетела с кучерявой головы. Джульетта глазки в пол: не танцую. Отставка танкисту. Сержант громко, чтобы все слышали:
— Ах, извините, не заметил, что вы беременны…
Второй пошёл. Розовощёкий крепыш–ефрейтор. Пилотка набекрень на лысой голове. Вразвалочку подрулил: прошу на танец, мамзель!
В ответ ужимочка робкая: не танцую. Ефрейтор — парень битый. Коробок из кармана вынимает, спичку достаёт, мамзели подаёт:
— На, в зубах поковыряй, коли не танцуешь…
Третий солдат, увешанный значками, пышногрудую деваху за руку схватил, силком на круг потянул. С визгом вырвалась, убежала. Отлуп солдату. Не помогли значки.
Четвёртый, пятый, шестой на заходе: отвал танкистам. Не хотят танцевать с ними деревенские красотки. В чём дело? Столпились у дверей клуба солдаты. Курят. Маракуют. Об чём–то живо поговорили, приосанились, на новый штурм ринулись. Нет, не повезло бронетанковым войскам и на сей раз. От ворот поворот!
А вальс завораживает, льётся песней, раскачивает девчонок, увлекает на середину зала, и подружки начинают танцевать сами с собой. Ну, простите, это уже непорядок. Пора! Теперь наш выход.
Неторопясь подходим к танцующим, разнимаем пары, приглашаем стоящих в сторонке. Отказов нет! Правая рука на гибкой девичьей талии, в левой хрупкая маленькая ладонь. В вихре вальса кружатся, мелькают синие гюйсы, белые форменки, ленты бескозырок, чёрные клёши, узкие, короткие юбки. Накрашенные губы девиц, подведённые чёрной тушью глаза, надушенные волосы, тугие груди в тесной близи — всё пьянит, будоражит моряцкую кровь.
Севастопольский вальс, — Золотые деньки; Мне светили в пути не раз Ваших глаз огоньки.Счастливы девчонки совхоза «Начикский». Надоели им грубияны–солдафоны. Да и понять их можно: не сравнимы пыльные солдатские кирзачи с флотскими хромовыми ботинками.
— Полундра! Наших бьют!
В дверном проёме нарисовался матрос с фингалом под глазом и с разбитым носом. Побоку девчат. Выбегаем за дверь и сразу из темноты прилетает: бац, бац! Кому в ухо, кому по зубам.
— Ах, вы так, медь вашу! Пехота необученная, зелень галифешная, кирза дембельная! Не танкисты, а танкетчики!
Влетаем обратно в клуб, задраиваем переборку, то бишь, дверь. Ножку стула в дверную ручку: на–кося, выкуси!
— Видали мы таких водителей броневиков! Вам на танкетках по тундре волков гонять, кони педальные! — кричим через дверь, сотрясаемую ударами кованых солдатских сапог. Да нам–то до этих душеизъявлений! Девки с нами. Два баяна, две гитары. Составили полукругом стулья, придвинулись поближе друг к другу, обнявшись и раскачиваясь, поём задушевно:
Когда после вахты гитару возьмёшь И тронешь струну за струной Ты словно опять ненадолго зайдёшь к К любимой и самой родной. Шумит волна, звенит струна, Гитара поёт и поёт…За окнами бегают разъярённые танкисты. Орут. Угрожают. Раскатать гусеницами обещают. Не долго бегали славные гвардейцы. Приехал на бортовой машине усиленный патруль, загнал ухарей в казарму. Больше мы не видели конкурентов на танцплощадке начикского клуба.
Проводив до калиток девчонок, к полночи возвращались в свои палатки. А утром снова в поле с тяпкой.
Погода стояла солнечная, жаркая. Все загорели. Как на юге побывали. Да жаль, всего за неделю с тем полем управились.
Совхозное начальство, в благодарность, организовало выезд на горячие ключи, в долину гейзеров. Из–под земли там среди камней вырываются струи кипятка и пара. Рядом, в расщелинах клокочет, бурлит вода. Туристы, экзотики ради, наложили в сетки–авоськи картошку, варят её в таком природном котле. Чуть дальше озеро. Вода в нём слоями. Ноги сводит холодом, грудь обжигает. Сместился на пару шагов — ноги пришпаривает — спину холодит. Но всё равно такое необычное купание стоит недели, проведённой в поле с тяпкой. К тому же, мало кому воочию доведётся увидеть однажды то, о чём рассказывалось на уроках географии.