Рыцари морских глубин
Шрифт:
— Да, действительно, — соглашается Солодовников. — Пора, товарищи, дать решительный бой нарушителям воинской дисциплины. Как сказал министр обороны маршал Советского Союза Малиновский, «надо выжечь пьянство калёным железом». А в нашем экипаже, товарищи подводники, ещё имеются недостатки. Матрос Пушкарёв явился из увольнения в нетрезвом виде… А как подчеркнул Леонид Ильич Брежнев в своём выступлении на Ивановской сапого–валяльной фабрике, необходимо повысить роль коллектива в воспитании молодёжи… Пленум ЦК КПСС, товарищи, в своём решении по укреплению трудовой дисциплины…
И Остапа понесло!
Посмотреть со стороны — не Солодовников зачуханный, а Цицерон! Шпарит, невпопад, газетными штампами, но о чём талдычит — поди и сам не знает.
В море выйдем, там и подавно без замполита обойдёмся. Всё равно ни бельмеса не смыслит в подводной службе. Уж лучше ему, действительно, не вмешиваться не в своё дело. Солодовников так и делал. По отсекам пройдёт, с картинной значимостью напомнит о своём существовании.
— Вы кем были до призыва на флот, товарищ матрос?
— Каменщиком…
— Фу-у… Каменщиком… — насмешливо протянул Солодовников. — А вот матрос Пушкарёв был помощником машиниста экскаватора. Шагающего! А то — каменщик…
О том, кем я работал на «гражданке», меня ещё в «учебке» комвзвода главстаршина Осинников спрашивал, заполняя графу «специальность до призыва».
Я на стройке кирпичи таскал, постеснялся сказать, что не имел профессии. Вот и ляпнул, что на ум пришло.
А мог представиться, к примеру, сталеваром, шахтёром–забойщиком, монтажником–высотником. Или глюкольщиком, каковым назвался баламут Полищук. Осинников в его служебной книжке так и записал: «глюкольщик».
— Это что за профессия такая? — спросил я однажды Полищука.
— Пустых консервных банок насобираю на берегу и в воду бросаю. Они тонут и — глюк, глюк, глюк… пошли ко дну, — расхохотался Полищук.
Вот и мне надо было глюкольщиком записаться. Или, на худой конец, выколотчиком–доводчиком. И непонятно, и звучит. И не посмеялся бы надо мной Солодовников.
А тот дальше по отсекам двинулся, разговор «по душам» повёл.
— Так вы, значит, товарищ Петров, вахту стоите на боевом посту?
— Иванов я, товарищ капитан–лейтенант…
— Да–да… Как же, знаю… Лучший гидроакустик дивизии…
— Радиометрист я, товарищ капитан–лейтенант…
— А-а… Ваш почин освоить смежную специальность должны поддержать и другие члены экипажа.
— Вы меня с Петровым спутали, товарищ капитан–лейтенант…
— Н–да–а… Не забывайте: гидроакустик — уши корабля.
— Радиометрист я…
— Вот–вот… Радиометрист — глаза корабля. Помните об этом всегда, товарищ Петров.
— Иванов я… Извините, тащ кап–нант, мешаете.
Старшина первой статьи Иванов вежливо отодвигает замполита в сторонку и припадает к экрану локатора. А тот, выполнив таким образом миссию по воспитанию личного состава экипажа, удаляется в свою каюту досматривать сон, прерванный учебно–боевой тревогой.
Безмятежно дрыхнувший «партиец–ленинец» Солодовников как нельзя лучше походил на образ замполита из армейских анекдотов. Из такого, например:
Сидит замполит в кабинете, от нечего делать мух бьёт линейкой.
Только замахнулся на одну, а она ему пропищала:
— Не бей меня, три желания исполню.
— Ладно, — говорит замполит. — Первое: хочу море водки.
Глядь: он уже на благоуханном острове под пальмой сидит. Море у ног плещется. Зачерпнул ладошкой — точно, водка!
— Второе желание, — кричит. — Всех красивых женщин сюда! Пусть целуют меня и обнимают…
Не успел молвить — девицы облапали, ласкают, прелести свои ему показывают. Тащится замполит от блаженства. Спохватился:
— Третье желание! Хочу сидеть и ничего не делать…
Только сказал, как снова очутился в кабинете. Сидит, мух бьёт линейкой…
Я стенгазету рисовать закончил. Солодовников проснулся, пробормотал:
— Нос деду-Морозу перекрась. Безыдейный получился. В политотделе неправильно поймут. Чего доброго, на вид мне поставят. Скажут: «Куда смотрел?» В отсутствии соцреализма обвинят. Дуй на берег в магазин. Вот, возьми на баночку гуаши.
И сунул мне смятый рубль.
У борта «Саратова» постукивал дизелем катер.
Я выбежал на верхнюю палубу и у трапа лицом к лицу столкнулся с командиром БЧ-2 с К-136.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — бодро и радостно приветствовал я Тушина.
— Простите, киса, не надоело вам гарсонить на «Саратове»? — вместо ответа на приветствие строго спросил Тушин. Подражая Остапу Бендеру, он частенько обращался так: «Простите, киса…».
— Так меня же в медсанчасть сюда определили, а вы в автономку без меня ушли, — начал я оправдываться.
— Слиняли вы, киса, а то бы взгрел я вас за нарушение техники безопасности при работе с ракетным топливом. Впредь, киса, заправку горючим приказываю делать в резиновых перчатках. И не увлекайтесь игрой в карманный бильярд. А сейчас, киса, живо в кубрик за манатками! Катер в Лахтажный через десять минут отходит. Приказ о твоём переводе на К-136 у меня в кармане. Командир резервного экипажа в курсе. Всё! Тарахти, боец, сандалиями да поживее, чтобы до спины доставали!
Не чувствуя под собой ног от радости, я опрометью ломанулся в кубрик за вещмешком со своими матросскими пожитками. По пути заглянул в каюту Солодовникова. Шлёпнул на стол бумажный рубль, ошарашил «зама» новостью:
— До свидания, тащ кап–нант! На сто тридцать шестую возвращаюсь! Тушин за мной приехал…
Солодовников в недоумении заморгал сонными глазами, а я уже пулей летел на спардек, где меня поджидал боевой старлей. Дед — Мороз на стенной газете резервного экипажа «40041» так и остался с лилово–синим носом.