Рыцари морских глубин
Шрифт:
— Спали… рыцари морских глубин? — вглядывается в наши мятые физиономии Тушин.
— Никак нет! Приборкой занимались…
— Простите, киса… Уши притирать будете своим мамзелям… Приборку они делали… А ветошь сухая. И альпак разостлан на «зипе». Ох, друзья, заловлю я вас… Будете иметь бледный вид и макаронную походку.
Командир БЧ-2 поднялся палубой выше, а мы снова прилегли на «зип». Но Тушин разогнал сон, и мы тупо сидели, ожидая утра.
— Может, приборку в трюмах сделаем? — предложил Петруха. Я молча кивнул, зябко поёживаясь от мысли, что придётся лезть в сырую, холодную выгородку. По переборкам, оклеенным пробкой, скатывались капли конденсата.
— Открывай все три выгородки. Начнём с носовой, — разматывая кабель переноски, сказал Петруха. Свет в целях экономии электроэнергии аккумуляторных батарей был сокращён до минимума. Тускло светили аварийные фонари. Наши тени косматыми чудищами метались по стенкам ракетных шахт, по мокрым переборкам и корпусам электродвигателей.
Я снял дюралевые листы поёл с проёмов трюмов. Вдвоём мы забрались в первую выгородку, негромко переговариваясь и посвечивая себе переноской, принялись шоркать тряпками по вентилям кингстонов и покатым, крашенным суриком, бортам. Вдруг возле кормовой выгородки, расположенной напротив трапа, загремела дюралевая поёла. Мы сразу поняли, что кто–то, не разобрав в темноте раскрытую железную яму, влетел в неё. Протяжный, болезненно–тягучий то ли стон, то ли вой донёсся из неё. Кого черти принесли? Неужели…?
Мы выскочили из трюма и бросились на помощь пострадавшему. Наши худшие подозрения подтвердились: в выгородке корчился, наглаживая ушибленные, ободранные бока и ноги, наш уважаемый Николай Алексеевич Тушин. Мы помогли ему выбраться, чувствуя себя заподлянщиками.
— Простите, киса… Ы–ы–ы… О–о–о… А–а–а… — хромая к трапу, простонал старший лейтенант. — Вы, что, засони, специально подстроили мне ловушку?
— Как можно, тащ старшнант? Мы не думали, что кому–то взбредёт в башку среди ночи шарабориться у нас тут…
Обошлось… Но больше к нам командир БЧ-2 не спускался.
Осенью мы ушли во Владивосток. На ремонт в 178-й завод.
Жили в казарме–кубрике БСРК — бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей. К радости годков из БЧ-2 в соседнем кубрике ещё раньше обосновалась команда «Буки-89» — подводной лодки, оснащённой парой ракет «Р-11 ФМ». Здесь я встретил сослуживца по «учебке», замечательного парня с Кузбасса Володю Пронина. Он приходил в большую комнату, заваленную всяким хламом. Разворачивал меха аккордеона, блестевшего малиновым перламутром, играл «Под небом Парижа», «Чардаш», «Цветы Дуная», «Вернись в Палермо», вальсы Штрауса, полонез Огинского и другие классические музыкальные произведения. Исполнял Вовка мастерски, виртуозно, вдохновенно. На «Буки-89» во время приборки старпом усаживал его в центральном посту с аккордеоном у микрофона для создания экипажу приподнятого настроения. А здесь, в БСРК, в свободные от нарядов вечерние часы отдыха, Вовка настраивал на лирический лад всех нас. В запыленную комнату набивались матросы и старшины, молча слушали, думая о своём. Однажды, привлечённый звуками аккордеона, в комнату заглянул наш замполит капитан третьего ранга Зуев. Чихая, спросил:
— Пронин, и охота вам играть в этом пыльном и грязном складе? Шли бы лучше в кубрик с аккордеоном…
— Юрий Павлович! А что, если выбросить отсюда ломаные стулья и столы? Подмести, покрасить палубу — чем не комната отдыха? — предложил я, забыв одну из заповедей военной службы: инициатива наказуема!
— Старые стенды обновить — получится «ленинская комната», — хитро сощурился замполит. — И с улыбкой похлопал меня по плечу:
— Вот и займитесь серьёзным делом. Это не то, что в резервном экипаже боевые листки рисовать. Как? Справитесь? Материал дам. На время работы по оформлению комнаты от участия в ремонте корабля освобожу.
— Сделаем… Если ещё кого в помощь дадите.
— Не вопрос, выделю нужных вам людей. За пару месяцев управитесь, товарищ старший матрос?
— А чего тянуть? За один постараюсь…
— Так завтра с утреца и начнём? — обрадованно потёр замполит белые, ухоженные руки. Ещё бы! Он и думать не мог, что подвалит такая удача: всеми забытое помещение, загромождённое бочками с засохшей известью, краской, ржавыми койками, истрёпанными матрацами, фанерными щитами, превратить в «ленинскую комнату». Побелить в духе тогдашней моды с добавлением красителей: одна стена розовая, другая синяя, напротив жёлтая и зелёная. Навешать на них портреты членов Политбюро ЦК КПСС, стенды с фотографиями и журнальными вырезками, с картинками на военные темы, лозунги, плакаты, планшеты. У замполита дух захватило: приедет член военного совета флота вице–адмирал Захаров, посмотрит, оценит, поощрит: верная дорога в академию Генштаба.
— В таком случае, завтра и начнём? — окидывая глазами напослед неприглядную комнату, уточнил Зуев.
— Как скажете, тащ капитан третьего ранга…
Наша «сто тридцать шестая» стояла в доке. Грязной работы на ней невпроворот: соскрести ржавчину с наружной обшивки лёгкого корпуса, вычистить, покрасить цистерны главного балласта, ограждение рубки и ракетных шахт, поменять поршневые группы дизелей, отремонтировать трубопроводы масляных, воздушных и водяных систем, обновить приборы и механизмы, выправить погнутые штормами листы надстройки и ещё многое другое нужно сделать в 178-м заводе. На многоярусных лесах, опоясавших подводный корабль, снуют заводчане в брезентовых робах. Визг, вой пневмотурбинок. Стук и скрежет скребков по металлу. Грохот кувалд. Треск электросварки. Шипение ацетиленовых горелок. Лязганье лебёдок плавкрана. Пылища. Мазутная грязь. Бьющие в нос едкие запахи растворителей. В отсеках путаются под ногами шланги маляров и газорезчиков, кабели электросварщиков и телефонистов. Проходы загромождены ящиками, бочками. Везде валяются болты, гайки, остатки электродов, куски стеклоткани, асбеста, резины, фанеры, пенопласта, линолеума. Толкотня и суета матросов, офицеров, заводских инженеров и рабочих, прикомандированных специалистов. Шум, гам, возня. Загазованность и собачий холод. Пронизывающие сквозняки гуляют по лодке через распахнутые переборочные двери и аварийные спасательные люки.
Нарисованная мною картина ремонта и докования корабля далеко не полностью отображает обстановку хаоса и бедлама в тот период. На самом деле всё гораздо хуже. Приятного мало, поёживаясь в шинелёшке, идти в морозное утро на корабль. Переодеваться там в грязную, извазюканную в тавоте и красках робу. Напяливать на лицо запыленный респиратор и скоблить ненавистную ржавчину. И потому на утреннем построении, перед уходом команды в завод, многие, особенно, молодые матросы, смотрели на меня с надеждой, упрашивая взглядами взять их в помощники для оформления «ленкомнаты». Некоторые ещё с вечера убедили меня воспользоваться их умением выпиливать, красить, выжигать по дереву. Чаще других я брал Игоря Ставицкого, того самого, чей пуховик спасает меня в холодные ночи на реке. Симпатичный, весёлый и общительный земляк из Новосибирска делал на стендах надписи красивым чертёжным шрифтом. Моторист Коля Пироговский отлично выпиливал лобзиком. Сексуальная мечта женщин Гена Терёшкин неизменно и сноровисто орудовал молотком и ножовкой. Торпедиста Ваню Герасимова я представил замполиту как умелого маляра, хотя тот о красках и кистях имел представление не больше моего. Зато играл на гитаре, пел блатные песни в то время, как мы работали. Своих годков из БЧ-2 я взять в помощники не мог. Тушин не позволял. А мне выговаривал:
— Гусь лапчатый! Простите, киса, но знал бы, что у вас прорежется оформительский талант, не взял бы на лодку. Здесь в отсеке своей работы по самые «не хочу», так вы ещё замполитскую умудрились прихватить… Ладно, малюй, художник от слова «худо». Придём на Камчатку — поможешь панели в моей квартире покрасить?
— Ещё спрашиваете, товарищ старший лейтенант!
Как я и обещал, через месяц «ленкомната» открылась. Вдоль стен мы расставили рядами стулья, а для аккордеониста Володи Пронина ребята где–то умыкнули старое кожаное кресло.
Приехал грузный, с большой пузенью вице–адмирал Михаил Николаевич Захаров, начальник политуправления Тихоокеанского флота. Прошёлся по ленинской комнате, посмотрел бегло на портреты партийных кремлёвских бонз и к выходу направился. В дверном проёме остановился, как на косяк наткнулся. Не поворачиваясь спросил строго:
— Кто делал?
— Старший матрос Гусаченко, товарищ адмирал, — торопливо ответил Зуев, следуя по пятам за важной начальственной персоной.
— Поощрить… Десять суток отпуска, — небрежно, через плечо, бросил член военного совета флота, и пыхтя, удалился.