Рыцари пятого океана
Шрифт:
Штурман ведущего экипажа забеспокоился: что делать? Пробивать облачность или бомбить вслепую? По расчету времени цель вот — вот должна показаться под крылом. Снижаться, не зная высоты нижней кромки облаков, было рискованно, бомбить на авось не позволяла совесть.
О своих сомнениях ведущий штурман доложил командиру группы. Тот ответил не сразу. И вдруг — «окно». Всякие колебания отпали.
По сигналу флагмана ведомые приглушили моторы и начали снижаться. Вот он, аэродром, как на ладони! На серой бетонной полосе — длинная вереница собранных
В глубоком тылу японцы чувствовали себя в полной безопасности и, судя по всему, не принимали никаких мер предосторожности. Во всяком случае, по нашим самолетам не было сделано ни единого выстрела, в небе не появился ни один истребитель.
В строгой последовательности, один за другим наши экипажи сбросили бомбовый груз на стоянку и ангары. Вздыбились фонтаны взрывов, засверкало пламя, аэродром окутался дымом.
Воспользовавшись «окнами» в облаках, бомбардировщики незаметно отошли от цели и взяли курс на запад. Японские зенитчики спохватились, когда было уже поздно. Спустя несколько часов на аэродроме Ханькоу мы обнимали наших мужественных летчиков, штурманов и воздушных стрелков — радистов, поздравляя их с блестящей победой.
Беспечность дорого обошлась японцам. Мы же липший раз убедились, как важно в боевой обстановке хранить тайну, делать вое скрытно, незаметно для постороннего глаза.
В этот день мы потеряли один экипаж. Произошел и другой неприятный случай.
Как-то вечером, дня за два до операции, в штабную комнату приходит один из командиров групп бомбардировщиков и просит дать ему автомашину.
— Хочу завтра с утра пораньше поехать на аэродром, проверить, как идет подготовка к вылету, — объяснил он.
Машину ему, конечно, разрешили взять, только попросили не задерживаться, потому что нам предстояла поездка в другое, более дальнее место.
— Хорошо, — не совсем уверенно пообещал К.
Я обратил внимание на его лицо. Оно было бледным. Говорил летчик так, словно его лихорадило. Глаза почему-то отводил от собеседников.
— Не больны ли вы? — спрашиваю.
— Немного нездоровится. Но это ничего…
И опять неопределенность, какая-то отрешенность в голосе. Как это не вязалось с могучей фигурой К. и его былой бравадой. В свое время он успешно окончил школу слепой подготовки, считался превосходным мастером пилотажа и немало этим гордился. А тут вдруг скис.
Признаться, я не придал этому особого значения и вскоре лег спать. Рано утром слышу тревожный стук в дверь и голос дежурного:
— Разрешите?
Входит и докладывает:
— На командира группы К. совершено покушение. Он ранен.
— Когда? — встревожился я.
— Минут двадцать назад.
«Что за чертовщина! — в сердцах подумал я. — Перед самым вылетом на боевое задание — и такой случай».
Захватив с собой врача, срочно выехал на аэродром. Раненого уже увезли в госпиталь. Приезжаем с Журавлевым туда.
— Что случилось?
— Да вот, — морщась от боли, стал рассказывать К., — приехал я на стоянку рано, никого нет. Только подошел к крайнему самолету, как со стороны домика прозвучал выстрел. Пуля обожгла левое плечо. Я упал. Вижу: кто-то метнулся за бугор. Выхватил пистолет — и по беглецу…
— Интересно, кто бы это мог быть? — задумчиво спросил Журавлев.
Раненый скривил губы, пе ответил.
Врач снял повязку, осмотрел плечо, смазал рану йодом.
— Ничего страшного. Кость не затронута.
Посоветовавшись с Журавлевым, мы решили поехать на место покушения. И у меня и у него появилось сомнение: что-то тут не так.
Мы прошли за угол дома, откуда якобы стрелял злоумышленник. Зеленая, посвежевшая за ночь трава нигде не была помята. Не нашли мы и стреляной гильзы.
— Странно, очень странно! — качая головой, сказал врач. Взяв меня за руку повыше локтя, он добавил: — Не верится, чтобы кто-то в него стрелял.
Я внимательно посмотрел на Журавлева:
— Вы это всерьез говорите?
Тот развел руками и подкрепил свое предположение выводами из практики.
— Рана на выходе пули слишком большая. Так бывает, когда в человека стреляют в упор. К тому же на комбинезоне я заметил подпалины.
«Неужели самострел?» Теперь уже и я начал сомневаться в объяснениях К.
— Дайте-ка ваш пистолет, — попросил Журавлев и продемонстрировал, как это могло произойти.
Дело принимало серьезный оборот. Среди наших летчиков объявился второй трус. Значит, опять мы что-то недосмотрели.
Подошли к дежурному на КП, спрашиваем:
— Сколько слышали выстрелов?
— Один.
— Может быть, ошиблись? Припомните, — допытывался я. Если бы он сказал, что было два выстрела, все выглядело бы по — другому.
— Я не мог ошибиться, — стоял на своем дежурный.
— Что же вы предприняли, услышав выстрел?
— Как что? — удивился он. — Бросился туда. Смотрю, командир группы стоит па коленях, ухватился правой рукой за плечо и корчится. «Из-за бугра…» — сказал летчик, отвечая на мой вопрос. Я, понятно, сразу к бугру, но там никого не оказалось. Потом попросил подъехавших механиков отвезти раненого в госпиталь. Вот и все, — закончил дежурный.
«Врач прав, — подумал я. — Командир группы сам прострелил себе плечо. Но зачем?»
На обратном пути я много думал об этом. И тут на память пришли отдельные моменты поведения К. в прошлом. Он не раз высказывал упаднические взгляды, хныкал о семье, сожалел о том, что согласился поехать в Китай.
Я и другие товарищи пытались разубедить его. Тогда он замыкался в себе и подолгу ни с кем не разговаривал. И вот страх перед боевым вылетом на далекий Тайвань обнажил его нутро, вывернул наизнанку. Он не верил, что из такого полета можно вернуться живым. Чтобы не испытывать судьбу, трус предпочел самострел.