Рыцари удачи. Хроники европейских морей

Снисаренко Александр Борисович

Тут надо заметить, что человек, прибывавший к пиратам для переговоров о выкупе, не только был всегда в безусловной безопасности (как и его кошелек), но и пользовался почетом и гостеприимством «по выс­шему разряду». Пираты очень дорожили своим дело­вым реноме. Если даже переговоры оканчивались ничем, гостю иногда давали охрану, чтобы он мог беспрепятственно выйти за пределы «территориаль­ных вод». Однако в данном случае не понадобились ни деньги, ни охрана. Оказалось, что молодая жена Ладжи Амета, без памяти влюбившаяся в пригожего невольника, только о том и мечтала, чтобы переме­нить господина. Сговорившись обо всем, молодые люди назначили время, и мавританка, «собрав предвари­тельно изрядный запас золота, серебра и иных дра­гоценностей»,

однажды утром отправилась с Никколо на прогулку в сторону гавани. Само собой, шикар­ный корабль Коппо, покачивавшийся у причала, при­влекал всеобщее внимание, и ничего нет удивитель­ного в том, что любопытная женщина (а женщина Востока любопытна вдвойне) выразила желание осмот­реть его. Вышколенные матросы подняли паруса и отда­ли швартовы тотчас же, как только она и Никколо сту­пили на палубу, и ее свите, замешкавшейся на берегу, осталось только призывать гнев Аллаха на головы «не­верных». Пока Ладжи Амет организовывал погоню, корабль Коппо "был уже в Мессине.

Разумеется, весь этот рассказ - выдумка Фиренцу-олы, умело осовременившего одну из новелл Геродота и добавившего в нее эпизод из «Одиссеи», но выдумка эта выглядит очень правдоподобной благодаря обилию точных деталей. Еще правдоподобнее концовка этой истории. На беду беглецов, почти одновременно с ними в Мессину прибыл королевский двор со всем дипломатическим корпусом. Среди послов был и представи­тель Туниса, только что получивший письмо эмира с подробным описанием случившегося и категорическим требованием во что бы то ни стало разыскать беглую жену и вернуть ее безутешному мужу. Встретив и уз­нав ее, посол ударил челом королю, и тот повелел не­медленно восстановить справедливость. Всю троицу привели под конвоем на корабль Коппо, «который король отдал под командование своего человека», и уже показались берега Берберии, когда действие начало раскручиваться в обратном направлении: внезапный шквал отбросил корабль от Карфагенского мыса (мыса Картаж) в Тирренское море. Недалеко от Ливорно его захватили пизанские корсары, и, легко откупившись от них, все трое прибыли наконец во Флоренцию.

Другую байку того времени можно было бы считать документальной, если бы она упоминалась еще где-нибудь, кроме сборника новелл доминиканского монаха Маттео Банделло. Автор, лично знакомый с Леонар­до да Винчи, вкладывает в его уста повесть о прослав­ленном флорентийском живописце, монахе-кармелите фра Филиппо Липпи, чья беспутная жизнь была, по свидетельствам современников, полна невероятнейших приключений. Может быть, это широко известное об­стоятельство и побудило Леонардо (если только этот рассказ не назидательная выдумка) избрать своим героем именно Липпи.

Когда Липпи, рассказывает Банделло вслед за Леонардо, осмотрел музей Марке в городе Анконе на Адриатическом побережье Италии, ему вздумалось ос­вежиться, и он с несколькими друзьями отправился покататься на лодке по морю. Неожиданно у анконского берега появились галеры Абдул Маумена - «великого берберийского корсара того времени». Скорее всего, мавры подстерегали в этом месте ко­рабли венецианских купцов, но веселая прогулка шум­ной ватаги переменила планы пиратов. Лодка была без труда захвачена, а ее пассажиры закованы в цепи и отвезены в Берберию.

Последующие полтора года фра Филиппо, поневоле забросив кисть, в поте лица осваивал искусство гребца на мавританской галере. Выручил его нечаянный слу­чай. Однажды ему пришла в голову счастливая мысль нарисовать на стене портрет Абдул Маумена, и сходство так поразило мавров, как известно, вообще не знавших портретного искусства, что Липпи и. его друзья перешли с того дня на куда более приятное положение друзей пирата. «Много еще написал кра­сками прекраснейших картин фра Филиппо для своего господина, который из уважения к его таланту одарил его всякими вещами, в том числе и серебряными ваза­ми, и приказал доставить его вместе с земляками целыми и невредимыми в Неаполь»,- так заканчивает Леонардо свой рассказ.

Вероятно,

эта история произошла (если она вообще произошла) примерно в 1440 году, когда фра Филиппо едва перевалило за тридцать: дальше Леонардо упо­минает о его женитьбе и рождении сына - тоже зна­менитого живописца Филиппино Липпи, появившегося на свет около 1457 года. К этому времени и следует отнести деятельность «великого берберийского корса­ра» Абдул Маумена - первого мавританского пира­та, известного нам по имени, и к тому же лица явно реального, если даже вся история выдумана Леонардо.

Вызывает сомнения и еще один рассказ, относящий­ся к 1470-м годам и изложенный в книге Фернандо Колона «Жизнь Адмирала», посвященной своему отцу, прожившему жизнь не менее штормовую, чем фра Филиппо Липпи.

Отец Фернандо был, как чаще всего считают, сыном генуэзского ткача Доминико Коломбо, его звали Кристобаль. В четырнадцатилетнем возрасте (тоже предположительно) Кристобаль поступил юнгой на ко­рабль, совершавший каботажные рейсы между Генуей и полуостровом Портофино, изобилующим селениями и монастырями, а иногда ходил и на Корсику.

В 1473 году двадцатидвухлетний Кристобаль, по его собственным словам, нанялся капитаном на служ­бу к анжуйскому герцогу Репе и прирабатывал капер­ством. Вероятно, он кое-чего добился на этом почтен­ном поприще: в прошлом веке обнаружен документ, где «морской суд Венеции предостерегает относительно пирата Коломбо», как сообщает известный географ Карл Всйле Надо, правда, заметить, что Венеции и Генуя находились в состоянии чуть ли не непрерывной войны, так что речь может идти с равными основания­ми и о пиратстве, и о каперстве.

Фернандо Колон не жалея красок расписывает, как герцог отправил Кристобаля в Тунис, чтобы зах­ватить там галеру «Фернандина». Выйдя из Марселя и добравшись до островка Сан-Пьетро, в двух милях к северо-западу от западного побережья Сардинии, Коломбо и его люди узнали, что в тех водах появились еще два мавританских судна - галера и каракка. Команда потребовала возвращения в Марсель за под­могой, но бесстрашный Коломбо проделал какие-то манипуляции с компасом вроде тех, какие описал Жюль Верн в «Пятнадцатилетнем капитане», и утром его судно было уже у тунисского мыса Картаж - того самого, где шквал отбросил корабль Коппо в Тирренское море. Если верить всему этому, корабль Коломбо за одну ночь отмахал примерно триста двад­цать пять морских миль в обход Сардинии, то есть летел со скоростью свыше сорока узлов, как лидер эсминцев типа «Ленинград»! Завидный сюжетец для барона Мюнхгаузена!

Должно быть, пиратская жизнь показалась черес­чур хлопотной для «капитана» Коломбо, так как три года спустя мы видим его на борту мирного фламанд­ского «купца» в роли простого матроса. Странная метаморфоза, не правда ли? 31 мая 1476 года это судно вышло из Лигурийского порта Ноли (недалеко от Генуи) в составе каравана с грузом хиосской мастики и взяло курс на Гибралтар. Караван прод­вигался медлительно, пролив прошли лишь в первых числах августа.

13 августа (роковое число!) корабли, ловя попут­ную струю сильного южного течения, обогнули ска­листый мыс Сан-Висенти - юго-западную оконечность Пиренейского полуострова, расположенную в каких-нибудь пяти-шести километрах севернее мыса Сагриш, где еще витала тень принца Энрики. И тут появились пираты - целая эскадра французских кораблей (если верить их флагам) под началом итальянца Гийома Казановы, то ли эмигранта, то ли искателя приклю­чений за счет короля. Этого кондотьера именуют иног­да адмиралом, но его прозвище Колон может навести на другую мысль - что Казанова еще не успел запо­лучить патент на этот чин: скорее всего, это общепри­нятое фамильярное сокращение французского слова «колонель» (полковник), подобно тому как практичные американцы вместо слова «доктор» предпочитают короткое «док». Самое же забавное заключается в том, что и самого Коломбо называли точно так же на испанский лад, а для его потомков это была уже уза­коненная фамилия.