Рыцарство
Шрифт:
– 'Ты влек меня, Господи, - и я увлечен, Ты сильнее меня - и Ты превозмог...'15- рассмеялся ди Романо.
– Ничего я не избирал, Чино. Сын богатого человека, я никогда не ценил деньги, у меня с колыбели было все - но ничто не удовлетворяло. Я видел ваши мальчишеские шалости, но и они не влекли. Мне всё время казалось, что должна быть иная жизнь, подлинная, вечная. Потом... мне было семнадцать. Ночь Воскресения. Я стоял на ступенях храма и вдруг Он, Воскресший, посетил меня. Я оказался в ином мире, божественном и вечном, в неизреченном свете приобщился Вечности.... Потом всё погасло. Я остался здесь, - он помрачнел, - с измененным рассудком, познавшим закон
– И что?
– сумрачно вопросил Феличиано. Он внимательно слушал.
Раймондо ди Романо улыбнулся, пожал плечами.
– Все силы собираются на сообразовании движений сердца с познанным законом, и начинается Крестный путь. Свет отошел, уязвив сердце и оставшись в уме отблеском вечности. Просвещённый ум начинает созерцать великую трагедию падения человека - в мире и в своем сердце, и оказывается, нет такого зла в мире, которого не было бы во мне... Кругом мрак. Изначальный свет погас, в душе - мучительное томление. Господи, когда же... доколе?
– Но ты... живёшь? Я же видел, ты живой.
Раймондо снова улыбнулся.
– Помнишь праздник урожая винограда? Ты же видел, как давят виноград?
Чентурионе кивнул. В первое воскресенье октября церковь отмечала день Мадонны дель Розарио. В субботу проходили богослужения в честь Мадонны и благословение винограда, весь город украшался лозами с виноградными гроздьями: они свешивались со стен и балконов, оплетали входы в таверны и лавчонки, змеились на заборах и статуях городских фонтанов.
– Ты можешь ходить по навозу, а потом - давить виноградные гроздья. Грязь твоих ног будет уничтожена брожением виноградного сусла, всё перебродит в сладость вина. Так и мы... в нас много дерьма. Но дай нам Бог перебродить Его благодатью и очиститься. Я чувствую, в самые горькие минуты чувствую в себе это брожение. Бог не оставляет меня вразумлениями. Я понял и больше. Горе тебе, если ты лишен вразумлений от Него, тогда ты - подлинно погибшее дитя.
Чентурионе смерил друга долгим взглядом. Он не был лишен вразумлений, но чувствовал себя погибшим.
'Господи! услышь молитву мою, внемли молению моему, услышь меня по правде Твоей и не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих. Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших, - и уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое. Простираю к Тебе руки мои, душа моя - к Тебе, как жаждущая земля. Услышь меня, Господи: дух мой изнемогает; не скрывай лица Твоего от меня, чтобы я не уподобился нисходящим в могилу. Укажи мне путь, по которому мне идти, ибо к Тебе возношу я душу мою. Ради имени Твоего, Господи, оживи меня; ради правды Твоей выведи из напасти душу мою, ибо я Твой раб...' - Феличиано повторял слова царя-псалмопевца, с верой в Господа, но, не имея веры в помощь Его, ибо не считал уже себя достойным помощи. Дух его изнемог, он гнал от себя дурные мысли, но чувствовал глубокое утомление и гнетущую тяжесть на сердце. На душе была ночь.
За что? Феличиано мучительно искал ответ. Он был послушным сыном, и никогда не выходил из воли отца, пока тот был жив, уважал и ценил его за непреклонную силу духа, глубокий ум и огромный опыт. Он мечтал уподобиться отцу и жадно впитывал отцовские слова, скупые, умные, глубокие. Умение управлять, знание подводных камней политики, основанные на понимании сокровенного в людских душах - всему этому он был обязан Амброджо Чентурионе. Он был верен в дружбе, не нарушал рыцарского кодекса. Не предавал, ни разу не дрогнул в бою. За что же он наказан,
– Я не прелюбодей, женам не изменял. Но ты не думаешь, Раймондо, что смерть брата - кара мне за распутство? За блуд молодости?
– Для живущего в грязи и распутстве слова 'смертный грех' пусты, блудник, растлевая свою плоть развратом, теряет благодать Духа Божьего. Тяжесть блуда в помрачении ума, потери смысла бытийного, подверженности духу уныния и печали, в неверии в чистую любовь, это цинизм и опустошение, мертвенность сердца к страданиям ближних... Законченные блудники в бою трусы. О тебе ли это?
Феличиано молчал, опустив голову. Кое-что было о нём.
– Наказание за распутство в бесшабашные годы - отсутствие мира в семье. 'Злая жена, - учит нас премудрый царь Соломон, - достается мужу за грехи его молодости'
Феличиано вздрогнул, но промолчал.
– Большинство блудников обречены на унылое одиночество, но хуже то, что развратник забывает Господа. Но ты - молишься и помнишь Бога. Кайся в грехах юности и не повторяй их - и Господь сжалится над тобой.
Феличиано молчал, потом тихо спросил.
– Но почему? Мы гуляли вместе с Энрико. Почему за одни и те же прегрешения...
– Неисповедимы пути Господни, но Энрико, поверь, тошнит от его былых грехов. Но мудрее всех вас был Амадео. И награда его за целомудрие, за хранение чистоты до брака - ясность ума и мирное сердце, мудрое слово, способность любить, единомыслие в браке, здоровые дети, счастье в призвании, долголетие, добрая слава при жизни и любовь потомства.
Феличиано кусал губы и умолкал.
Неделю спустя под вечер, вернувшись от Энрико, с которым обсудил заботы дня святого Мартина, Чентурионе стоял у лестничного подъема на сторожевую башню. С горестью вдохнул становящийся уже прохладным ноябрьский воздух. Вздохнул. Он не любил зиму. Поднялся по ступеням наверх - несколько минут оглядывал город, суетливую рыночную площадь, снующих торговцев, монахов, горожан. Взгляд его ушёл вдаль, к тонущим в туманной дымке очертаниям мужского монастыря, затронул абрис соседних гор и ушел в небо. Друзья женаты, Амадео и Энрико ждут потомства, и только он, бесплодная смоковница, мертв и пуст. Это была не зависть - Чентурионе не был завистлив. Это был нестерпимый и унижающий помысел жалости к себе, так истомивший душу, что Чентурионе едва не завыл. 'Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены и душа моя потрясена. Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей. Утомлен я воздыханиями моими: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою. Иссохло от печали око мое, обветшало от всех врагов моих...'
Но небеса молчали.
Феличиано думал над словами Раймондо. Он блудил, но не считал себя распутником, ибо не интересовался женщинами и не любил их... Слова 'смертный грех' пустыми для него не были, он не замечал в себе помрачения ума, но все остальное... 'Потеря смысла бытийного, подверженность духу уныния и печали, неверие в чистую любовь, цинизм и опустошение, мертвенность сердца к страданиям ближних...' Да, он не знал, зачем живет, ничего не замечал, был погружен в печаль, тоска сжимала сердце. Он не мог быть один - наедине с этой невыносимой тяготой, ну, а про какую-то там любовь, да еще чистую, что и говорить-то было?