Рыцаря заказывали?
Шрифт:
Злоба распирала и он буркнул:
— Ты ничего, мать, не понимаешь…
— Где уж мне. Пойдём, Юлия.
Они шли. Лукерья всё говорила и говорила, а Юлия за разговором наблюдала за противником.
Вечером, за ужином, она увидела Настиного мужа. С хмельными глазами казак, много ел, хохотал и с жаром цеплялся к Насте. Та то и дело посматривая на поджатые губы матери отбивалась от него полотенцем. Юлии не понравился его горячий пристальный взгляд. Лукерья спросила её не собирается ли Юлия замуж. Юлия смеясь замотала головой.
— Нет. Учусь.
— А кто-то приезжал…, батюшки, запамятовала кто и сказывал, что вроде как бы собиралась?
У Юлии похолодела спина, но она быстро нашлась.
— Сватали, но не пошла. Мало ль чего народ ни наврёт…
— Оно и правильно, оно и ни к чему, — отпивая с блюдца чай одобрила такой её ход Лукерья. — Людских речей не переслушаешь. Приврать у нас любят. Наплетут только уши развесь. — И стрельнув острым глазом по зятю сквозь зубы процедила: — Не спеши, ангел мой, вот такое сокровище накачается… Душу свою погубишь, коль в проклятый род попадёшь!
Настя недовольно фыркнула и отвернулась,
— Как же ты прошла красавица, через красные посты? — ухмыльнулся казак. — Враг рода человеческого тебе помогал, аль Ангел под крыло спрятал?
— Так же как и через ваш. Кому я нужна… Проверили документы и пропустили.
— И ты их, краснопузых, никого не видела?
— А зачем они мне. Их в городе завались. В крепости полк стоит. Была охота по дорогам на них смотреть.
— Что ты с неё хочешь? — ухмыльнулась жена.
— Вот думаю, может сводить её к забору, где солдатики лежат, авось узнает кого…
— Ну узнает и что, — прыснула Настька.
Он почесал в затылке и правда чего дальше-то… Ему страшно хотелось остаться с этим цыплёнком наедине и он искал причину и придумывал разговор.
— Пустое городишь… Отчепись, окаянный от девчонки, — стукнула кулаком по столу Лукерья. — Анафема, а не человек.
Но он опрокинув в себя ещё стаканчик, закусив огурцом и слизнув с коротких пальцев текущий по ним рассол, родил ещё один вопрос:
— Говорят: отрядом красных командует голубоглазый дьявол? Не видела?
Юлия посмотрела на Лукерью. Та, громыхнув кулачищем ещё разок, поднялась.
— Голова с ушами, он что на дороге стоит, документы проверяет, чтоб она его видела.
Тот хихикнул, а Лукерья, зная повадки зятя, потянула Юлию за собой.
— Ляжешь со мной. Не совсем удобно, но зато надёжно.
Обошлось. Казак топтал половицы под дверью, но к Лукерье не сунулся. Сна доброго всё равно не было. Вместе с ней не спала и хозяйка. Вымучившись поднялись. Поблагодарив за заботу и помощь собрались в дорогу, выезжали они по самой рани. До заставы их навялился провожать зять. Мол, чтоб без проблем. Юлия переглянувшись с возницей сжалась в комок. "Ясно, неспроста!"
Если для Юлии операция выявилась игрой. То Костя всё это время не находил себе места. Спать он не мог, сидеть тоже. Ходил, курил и ругал себя последними словами за легкомыслие. Оставалось одна надежда на маленькое утешение: дочери Бармина не может угрожать опасность. Но сделав в голове немыслимый разворот мысли вдруг становились паническими: "А вдруг там будет кто-то знающий, что она замужем за красным командиром? Это конец. Я, пойдя на поводу этой легкомысленной девчонки, сам обрёк её на беду. Где была моя голова. Мне нет прощения. Ей положено торчать в лазарете вот пусть и торчит и не ей решать что ей хочется и чего нет, а мне, мне. Только я теперь всегда против. И ни какими бабскими штучками меня не уговорить". И он припускался вновь курить и ходить, ругая себя на чём свет стоит что подвёл её, как пить дать, под крупную неприятность. Он боялся произносить: расстрел, смерть… Такое самобичевание и самоистязание продолжалось до возвращения Юлии. Он так резко вырвал её из брички, что она не успела даже охнуть. Сердца оглушительно колотились, когда лица оказались рядом. Пальцы сошлись в один кулак. Обычно он редко публично проявлял чувства, а тут отбросив смущение, на глазах у всех обняв целовал жену. Целовал как хотел и так долго что у неё закружилась голова. Бойцы, кто постарше отвернулись, кто помоложе стояли с открытыми ртами посмеиваясь. Всем понятно: у командира камни стопудовые с плеч свалились. То напряжение, в котором он прожил эти дни, разрядилось. Плохо верилось, что беда минула и они опять рядом. Радостно было осознавать, что всё кончилось удачей… Она жива и это само по себе уже чудо!
Осознав, что порядочный отрезок времени остаётся на людских гляделках мужского кольца в его объятиях, она сконфузилась и отступила. Юлия горела. Жаль что прильнули друг к другу только на долю секунды при встрече. Какой-то миг. Нет, он совсем не каменный, как иногда кажется. Привезённые ей сведения помогли спланировать операцию. Она, конечно, промолчала и просила помалкивать возницу, что на обратной дороге за ней увязался казак, зять Лукерьи отчего всё пошло кувырком. Он вывел их за секреты и выхватив Юлию из возка поволок в лес. Вознице, отнёсшемуся серьёзно к просьбе Костика присматривать за ней, пришлось схватиться с ним в рукопашную. Силы были не равные. Оружия на руках не было, так положено по легенде, а про существовании ножа она забыла. И когда опомнившись вложила вознице его в руку и схватив корягу что было сил трахнула по лохматой голове раз, другой, третий… Вот тебе! Вот!… Ужас! В общем, обошлось и ладно. Костику лучше не знать. Он проторчал в штабе вечность. Она видела как ушли разведчики. Потом, обмотав ноги лошадей мешковиной, ждущий приказа наступать отряд. Наступать и жестоко биться. Идут один к одному бойцы отряда. Ведёт их голубоглазый командир. Ей осталось самое трудное — ждать. Ночью взяли секреты, сняли часовых, уничтожили пулемётные гнёзда, рассеяли и принудили сдаться банду, сонные враги метались по улицам, становясь лёгкой добычей, а ещё захватили организаторов мятежа. Ракеты с шипением взвивались в небо и рассыпались там синими искрами. Гремели револьверные выстрелы и строчили пулемёты. Казалось, что голубоглазый дьявол наступал со всех сторон. Какая-то часть безусловно ушла, но тот мизер погоды не сделает в крае и скорее всего будут пробиваться за кордон или залягут на чьей-то заимке. Шуму-то было, шуму… станица гудела: кричали, рассказывали, целовались… красноармейцы и те кто ждал их. Прятались за заборами другие — которые помогали банде. Бабы вопили причитая над труппами и там и там. Картина насколько радостная, настолько и ужасающая. Рыли две ямы. Одну за околицей в овраге — для бандитов, другую в центре станицы — для геройски погибших в борьбе. Юлия смотрела
Весь день она его видела только издалека. У него был вагон разных неотложных дел. Первое, — разобраться с живыми бандитами. А это отправить пленных и вытрясти из них сведения. Похоронить мёртвых красноармейцев и навестить раненных. Помочь в станице восстановить власть и наладить жизнь. А вот ночь плотная, почти беззвёздная, тёплая, накрывшая точно одеялом станицу, была только их… В дом родных, чтоб не подставить никого, не пошла. Так будет правильно. Ни Костику о них, ни им о её муже знать не стоит. Она, разместившись в ладном домике с палисадничком у одинокой женщины, ждала. Да ждала у открытого окна, прячась за горшком с пушистой геранью. Узнала по топоту коня, по говору с адъютантом. Сорвалась с места… У двери встала. Нет, нельзя бросаться при чужих на грудь, не солидно. Надо подождать. Пока топталась на месте раскрылась дверь, на пороге Костя и она потеряв голову метнулась ему на шею…
Потихоньку жизнь в освобождённых от банд станицах входила в мирное русло. Люди успокоились.
Стояли жаркие дни. Сущие тропики, старожилы не помнили такого лета. Иногда по небу бродили даже тучи, били молнии, гремел гром. Было, шёл дождь, но такой, что не освежал даже землю. Не успевала упасть последняя капля, как вновь становилось душно. Мятеж подавили. Банды уничтожили. Остатки рассеяли и вытеснили за линию границы. Отряд отдыхал. Косте захотелось купаться. Здесь много леса и река рядом — красиво. Скоро они опять вернуться в степи. Там жёсткая трава, изрытая зверьками земля и мало деревьев. Их вновь ждут казармы гарнизона с полуметровыми стенами, военный городок с деревянными одноэтажными на два крыльца домиками…
Решив использовать свободное время для отдыха, отправились на реку. С берега река казалась прозрачно — синеватой. Издали даже тихой и доброй. Хотя знали, что в действительности это не так. Сибирские реки не спокойны и даже буйны. Шли вдоль неё, всё дальше и дальше, уходя из-под обстрела чужих глаз. Встали, потянулись к солнцу: "Красота-то какая, красота!" От реки веяло прохладой и немного тревогой. Вода — стекло. Бежит, булькает у камней. Гложет берег быстрая волна, обнажая корни деревьев. Прислушались… Всё поёт. У каждого своя песня: у ветра, дерева, реки. Стрекот кузнечиков и тот дополняет песню. Пахло смородиновым листом и нагретой солнцем травой. Под ногами стелилась пахучая многоцветная мелкота. От запахов кружилась голова. На круче белели переливаясь листвой стройные берёзы. Над головой летали крупные пёстрые бабочки. Юлия бы, конечно, не прочь припустить за ними, но это не по взрослому. Она всё-таки замужняя дама. Стараясь помнить об этом терпела. На бугорке забелела полянка беленьких семицветиков. Перелетая с цветка на цветок, звенит пчела. "Глаз не оторвать какая прелесть!" Им так обоим понравилось это место. В тайге сосны и ели, непроходимый бурелом, а они вот стоят себе красавицы в окружении цветов, радуя глаз, выбалтывая свои девичьи тайны шаловливому ветерку. Напугав её с криком вспорхнула с ветки зазевавшаяся птица. Метнувшись к мужу, Юлия смеялась: "Ох, противная!" Взявшись за руки, сбежали вниз к реке. В этом месте Костя заметил прибитые к берегу плоты. Он перешагнул на покачивающиеся брёвна, а Юлия медлила. Страшно…Топталась до тех пор, пока Костя шутя не втянул её, как рыбёшку к себе. Она взвизгнула для порядку, когда он пригрозил, что бросит её в волну и метнулась в жар его рук. "Хорошо!" Разделись и, подставив тело палящему солнышку сели на плюхающих брёвнах. Хотелось искупаться. Для этого собственно и пришли. Юлия пополоскала руку. Вода холодная. Спустила ноги: холод погнал от ног к сердцу. Зябко передёрнув плечиками, она отказалась от такого удовольствия. Решив обойтись освежением, обтерев себя мокрым платком. А Костя, сложив лодочкой ладони, подпрыгнул, как будто под ним не скользкие брёвна, а пружина и бросился вниз головой, обдав её холодными брызгами. Юлия заверещала. Быстро, как поплавок, вынырнул на поверхность и поплыл, выбрасывая вперёд сильные руки. Юлия, с замиранием сердца тревожась и любуясь, не спускала глаз. Долго плавал. Потом, опрокинувшись на спину лежал без движения, отдыхал. Глядел в небесный простор, на Юлию. Она, посиживала себе, болтая ногами, корчила ему рожицы и наблюдала. Он звал, но она, усердно мотая головой, не рискнула. "Простите, простите, пан офицер, мне и здесь хорошо!" Сказать ему, что плавать не умеет постеснялась. Поплескалась чуток, чтоб сбить жар и достаточно. Из воды он вылез синий, постукивая зубами. И в такое удовольствие тянул ещё её! Юлия попыталась набросить на него простыню и растереть, а Костя, прижав её разгорячённое тело к своей мокрой и холодной груди, хохотал на её визг, глуша его поцелуем. Отпустив Юлию и схватив полотенце усердно и не жалея себя растирал грудь, руки, ноги. Вероятно террор тела продолжался до приятной теплоты разлившейся по телу. Юлия решив, что Костя непременно сдерёт с себя всю кожу, потянула за край полотенца, он словно только этого и ожидая камнем упал вниз. "Ага, попалась?!" Они лежали на плоту, с удовольствием подставив расслабленные тела горячему солнцу и нежно ворковали… Потом он задремал, а она рассматривая редкие облака собирающиеся, как птицы в стайки и плывущие неизвестно куда, мечтала о днях отпуска, когда они будут только вдвоём. Она представила эти ночи и утро, и день проведённые в любви и неги… Счастливо засмеявшись чмокнула мужа в плечо. Совсем скоро, скоро всё это наступит. Её нежность разбудила его. Потянувшись и поиграв могучими плечами, он промурлыкав жене, что скоро вернётся, отправился на берег. По запаху нашёл красную смородину, набрав полные ладони выложил перед Юлией. "Ешь!"