Рыцаря заказывали?
Шрифт:
— Костик, ты устал? — хитрила канюча она.
— Устал? Да я могу рассказывать хоть до утра. Пока язык не отвалится, — хмыкал он. — Но с тебя достаточно.
Юлия что только не делала и к каким женским хитростям не прибегала, но уговорить его в тот раз ей так и не удалось. Продолжение последовало не скоро.
Жизнь складывалась плюсуя дни, как здание по кирпичику. В ней было всякое. Тайга, степи, грозы, бури… Ох и страшны в степи песчаные бури. Это когда всё в один миг начинает темнеть, а сильный ветер подняв грязную тучу пыли вместе с песком несёт её бросая на всё живое и не живое, главное попадающееся на пути. Несутся по воздуху брёвна и крыши. Окна дрожат под напорами ветра. О стёкла со свистом бьют песчинки. Она прикрывала собой дочь и ждала конца такому бешенному союзу ветра и песка. Который раз Юлия попадала под такой вой природы,
Ссорились? Немного да. Юлия надувала губки из-за Ады. Он позволял ей всё. Считая, что ребёнку можно делать что угодно, пока он ребёнок. В его понятии детство — не сознательный возраст. После его рассказа о себе Юлия понимала, что рано лишившись детства, он балует дочь, но смириться с этим не могла. А он своё: "Когда вырастит, с ней можно будет говорить серьёзно, а пока пусть тешится получая удовольствие от детства". Естественно, Юлия считала делать всё время только то, что нравится — не правильным и не педагогичным. Рутковский сначала спорил с женой. Потом видя её надутые губки стал действовать хитрее. Он улыбался жене, соглашался с её доводами, но продолжал действовать в том же духе. Захотела она коньки, пошепталась с отцом — пожалуйста. Самокат — получи. Мячик — да ради бога. Гулять — пока не приплетётся домой. Купаться — аж до синевы. Наряд — какой хочется. Адка расплачивалась безумной любовью. Отец для неё был солнцем, иконой, воздухом… Когда он задерживался на службе или был в командировке уложить её спать было проблематично. Она бежала на каждый стук в дверь, торчала у окна в надежде в темноте рассмотреть его. Ей важно было обнять его, поцеловать, потереться о щеку, понежится в его тёплых руках. Потом она держала полотенце и поливала на его руки из ковшика воду. В глазах её прыгало счастье. Уединившись они долго сюсюкались. И только отправив дочь спать, пожелав сладких снов и поцеловав на ночь, он попадал в объятия Юлии. Юлия по началу пеняла на такую вседозволенность, но потом выдохшись махнула рукой. Тем более после его слов: "Люлю, я хочу, чтоб она была счастлива и радовалась каждому дню. Ведь это важно. Чем бы она не занималась". Конечно же, Ада любила Юлию, но с Костей всё выглядело по-другому. В восемь, десять лет, она тянула ручки и утверждая, что устала требовала её понести. Юлия мигала, мол, ни в коем случае, а он подставлял плечи и оба радовались неизвестно, кто больше. Костя с азартом изображал коня, а Адка во всё горло кричала: — Но!
Ах! Время, время, оно так летит… Юлия много раз пыталась вернуться к разговору о его жизни до неё. Но не удачно. А ведь выучила даже разговорный польский язык, чтоб подластиться к нему. Не помогло. Настаивать не могла. Пришлось опять надеяться на случай, когда сам. Только это случилось не скоро.
Почти каждый отпуск ездили отдыхать. Это стало уже традицией. Непременно к морю и солнцу. Так решил Костя. Там они были рядом, принадлежали только семье. Любили сидеть на камне и смотреть, как кроваво — оранжевый диск солнца заходит за горизонт. Темнело. В корпус возвращаться не хотелось. Море стало тоже тёмным: о берег разбивались чёрные глыбы волн, с шумом затаскивая в море гальку. Юлия ёжилась: точно дышал огромный дракон. Заметив это Костя забирал её в свои жаркие руки и они обнявшись сидели. Вздыхали солёный пахнущий водорослями и рыбой воздух. Топя в ласках друг друга, думали что весь мир у их ног, а счастье вечно. Понятно, что нежность была хозяйкой их отношений, а радость за обладание другого захлёстывала их. Вот там, у моря, встретив однажды сослуживца, с которым воевал в гражданскую, проведя полдня в воспоминаниях с ним, он вечером на прогулке, не отойдя от прошлого и разоткровенничался вновь с Юлией. После её слёз, тогда в тайге, был сдержан. Решил: конечно, Люлю повзрослела и подросла, но ещё слишком слабы её плечики, чтоб нести на себе такое напряжение.
Был тёплый вечер, они брели босые по самой кромке воды. На щиколотках, как кружево застыла морская пена. Юлия украдкой бросала на него тревожные взгляды. Ведь он был так молод ещё, а уже успел хлебнуть столько лиха и увидеть вагон страданий и ужасов. Не заметить тревоги было невозможно. Эта встреча с однополчанином разбередила его. И угораздило его здесь встретить… Он был немного скован. Было видно, что воспоминания всколыхнув, не просто расстроили его, а кружили не отпуская. Чтоб вернуть мужа на грешную землю, Юлия наклонилась и, зачерпнув пригоршню воды, шаловливо плеснула ему в лицо. Вероятно, от
— Ещё хулиганить будешь?
— Ни-ни, — замотала она головой.
— Искренне звучит, но по твоим хитрым пуговкам не скажешь…,- засомневался он, посмеиваясь и поочерёдно целуя, каждый глазик.
— Обидно, мне не доверяют, — смеясь, скорчила она гримасу. — Хотя у тебя есть шанс закрепить победу и купить моё послушание.
— Ну-ка, ну-ка… послушаем…
— Во-первых, — начала она и закрыв глаза, выпятила для поцелуя губы, догадается или нет? Догадался, горячий поцелуй долго держал в плену головы и тела.
— А во — вторых? — целуя её подбородок, улыбался так, что она б только за одну эту улыбку пошла за ним на край света.
— Расскажи мне о том, как ты попал в армию? Ты же обещал? — для убедительности проканючила она.
— Ты права, Люлю, обещания надо выполнять. А то как-то неудобно. Где будем предаваться воспоминаниям?
Юлия на миг задумалась: "Далеко уходить нельзя, ещё помешает кто или раздумает".
— А давай здесь. Свежо. Морем пахнет. Звёзды. Куст лавра, как будто воском облит. Это луна старушка ему так удружила, выкупав в своём мистическом свете и ни души…
Он сел на большой валун, и она пересев к нему на колени, утонула в его объятиях. Поёрзав и устроив голову на его широкой груди, благосклонно разрешила: — Начинай.
— Ладно, будь по — твоему. На чём мы закончили тогда? Ах, да… Грянула война с Германией. Газеты трубили о зверствах пруссаков. На кону стоял1914 год. Я начал хлопотать, чтобы меня приняли на военную службу. Хотелось в конницу. С конём обращаться умел… И тут в польский городок вступил 5-й Каргопольский драгунский полк. По всегда тихой мостовой зазвенели подковы кованых лошадей. Надо было выбирать. Либо точу камень, либо ищу свою долю. Шагнув в лодку жизни, я не собирался быть там пассажиром, вот и решил добровольно, не ожидая призыва, идти на фронт. Я пошёл в армию, потому что сам выбрал такую судьбу. Всё решилось само собой, раз и навсегда.
"Интересно, где же он научился "обращаться" с конём? Не говорит. Наверняка тайна, но в чём она?" — отметила она сама себе.
— Милый, всё непросто, вопрос в том, благодаря какому ветру ты выбрал эту судьбу. Что тебя заставило? — побледнев влезла не утерпев Юлия. — Участь сироты и беспросветная тяжёлая работа — это всё что было уготовлено тебе.
— Ты права, золотко. В гражданской жизни меня ничего не держало и больших благ не обещало. А там был шанс. Я мог добиться что-то сам. К тому же конь, ладно сидящая форма на бравых гусарах, жажда героического, сыграли не последнюю роль. Призывали с 21 года, но я был рослый и широкоплечий малый, меня взяли. Только попросился в кавалерию. Лошадей любил. Вернее они мне нравились. Отправили в драгунский полк. Кавалерия в те годы была красивым и боевым родом войск.
— Ну, да, барышни с тротуаров и окон кружевными платочками махали, — поддела Юля.
— И это тоже, — хмыкнул он. — Гусарские, драгунские, а так же многочисленные казачьи полки вызывали восторг. Рад был несказанно. Там и прошёл курс подготовки. Военному делу учился с огромным интересом: оно поглощало меня всего. Науку военную постигал быстро и легко. Вскоре к винтовке, пике и шашке получил и грызущего удила своего первого коня. В джигитовке и рубке я быстро добился немалых успехов, хотя приходилось не раз побывать под конём. Но это ерунда. Неудачи воспитывали силу и ловкость. Учение скоро закончилось, и понеслась жизнь. Под треск барабанов и грохот громких военных маршей вошёл я в военный год. Войну принял, без заумных рассуждений: с простой и прямолинейной горячностью, ну и конечно не обошлось без романтизма. Уезжали под плачь, длинные напутственные речи, свист, песни и пляс. Это была, Люлю, первая в моей жизни война. Первое боевое крещение получил на реке Пилице. Я переоделся в гражданский костюм и пошёл в разведку в занятый немцами городок.
— Что же ты там делал? — не утерпела Юлия.
— Просто гулял и болтал с девушками?
— Неужели? Отчего же со мной столько молчал… — Ей всё-таки кое-что было не понятно и она тут же попробовала разобраться.
— Люлю, с тобой завязала мне язык узлом любовь, а здесь же дело… — Смущаясь, пойманный на горячем, оправдывался он.
— Хорошо, считай, поверила. Отмоли грех… — Пожала она плечами.
— Как?
— Поцелуй. — Смеялась она, прижимаясь к его горячему телу, пробегая быстрыми пальчиками по спине.