Рык Посейдона
Шрифт:
Они задержались в горах. Один из грузовиков едва не сорвался в пропасть. Его развернуло поперёк дороги и они провозились с ним несколько часов, пока отремонтировали и поставили в колонну. И теперь им приходилось возвращаться ночью, хотя это было небезопасно. Ночью караваны часто грабили. Нападавшие расстреливали первую и последнюю машины, запирая караван в ущелье, забирали груз и уходили. Но Кандагар был уже рядом и никто не хотел останавливаться.
Внезапно яркий свет вспыхнул за стеклом боковой дверцы, осветив ущелье снизу до самых вершин. Талгат почувствовал, как его машину разворачивает поперёк дороги и она, не теряя скорости, летит прямо на ограждения. За ними была пропасть. «Напоролись на мину» —
Он очнулся от резкой боли, когда было уже светло и кто-то, не обращая внимания на стоны, безжалостно тянул его вверх. Это были водители его машин. Они всю оставшуюся ночь простояли здесь, боясь напороться на мины.
Его привезли домой, в Кандагар. Сосед, духанщик Гулям, позвав жену и сыновей, втащил его в дом. Нестерпимая боль во всём теле, то и дело отключала его сознание. Когда в очередной раз он приоткрыл глаза, то увидел наклонившегося к нему Гуляма. Тот прикладывал влажную тряпку к его лбу. Талгат смог произнести только два слова — «русский госпиталь».
Время было около двенадцати, когда в кабинет к хирургу заглянул заместитель начальника госпиталя.
— Наташ! Там, у ворот госпиталя, привезли какого-то басмача. Говорят, упал в пропасть. Посмотри, пожалуйста!
В госпиталь часто приходили афганцы, и это не было какой-то неожиданностью.
Когда Талгата внесли в операционную, то его тело представляло собой один большой кровоподтёк. При каждом Наташином прикосновении, он издавал стон, но глаз не открывал. Она распорядилась сделать ему рентген.
Через некоторое время ей в кабинет принесли снимки. Они были ещё сырыми. Она вставила их на просмотр и долго стояла перед ними, покачивая головой. Вернувшись в операционную, мельком ещё раз взглянула на лицо человека, лежавшего на столе. Оно показалось ей знакомым. Высокий открытый лоб, чуть вьющиеся волосы на висках и едва приплюснутый нос. Левая половина лица была залита кровью, которая, смешавшись с волосами, корочкой присохла к коже. Она попросила сестру обмыть лицо и готовить больного к операции. Когда всё было готово и бригада вошла в операционную, чтобы начать работу, её взгляд упал на вымытое и очищенное от крови и грязи лицо… Да, несомненно, это был он.
После той встречи, наверное, случайной, в её памяти иногда воскресал портрет молодого мужчины, оттуда, из Ташкента. Но туман давности затягивал его и он исчезал, как и сотни других, прошедших за это время перед её глазами. И вот он перед ней и от неё во многом зависит сейчас — будет он жить или нет. Пальцы рук предательски задрожали, но она сцепила их в кулак и, крепко сжав, с силой встряхнула. Её команды пошли громко и чётко.
Когда через пару дней он открыл глаза, то первое, что увидел, было чъё-то склонившееся над ним лицо. Сквозь пелену лёгкого тумана оно постепенно обретало контуры, пока не стало таким, каким он помнил его с той первой и единственной встречи. Она улыбнулась ему, слегка прикоснувшись пальцем к кончику его носа. Он понял, что она узнала его. Попытался освободить руку из под одеяла, но она покачала головой и погрозила пальцем. В ответ он изобразил что-то подобие улыбки и медленно опустил веки.
Только через два месяца Талгат вернулся в свой дукан. С Наташей они виделись почти каждый день, но она всегда делала вид, что он для неё такой же больной, как и десятки других. Он не мог знать тогда, что она была в курсе его пребывания в этой стране. Человек, приехавший из Кабула, имел с ней разговор и предупредил о нежелательности близких контактов с этим больным. Она сначала удивилась его осведомлённости о её внимании к Талгату, но потом вспомнила, что ещё в Кабуле имела разговор с его другом Павлом, в котором интересовалась его местонахождением и службой. Она же и сообщила ему о болезни Талгата. Она лишь попросила
Поправив свои дела, пришедшие за эти два месяца в некоторый упадок, Талгат вошёл в прежнюю жизнь, но никак не мог расстаться с мыслью, что может больше никогда не увидеть этого милого, ставшего почти родным, лица. Запах лёгких духов, которые всегда сопровождали её, не покидал его даже ночью, будоража и гоняя его молодую кровь. Тогда наступала такая тоска, что готов был всё бросить и умчаться в Кабул, куда она вскоре вернулась после его выписки. Он хорошо помнил этот день…
Утром пришёл Гулям и принёс ему новую одежду. Они долго говорили о своих делах, о войне, которая с каждым днём становилась всё более и более кровавой. Наконец дежурная сестра позвала его в корпус. Она показала ему, чтобы он переодевался и шёл к врачу. В знак понимания, только кивал головой. Для них он был Хасан Хаккани.
Когда вошёл в кабинет Наташи, она что-то записывала в журнал. Подняв голову и увидев его, улыбнулась. За эти два месяца они обменялись по-русски лишь несколькими ничего не значащими фразами. Вот и сейчас, войдя в кабинет, Талгат плотно закрыл за собой дверь и, подойдя к столу, сел напротив.
— Здравствуйте, Наташа! — тихо сказал он.
— Здравствуй, Талгат….
– с какой-то особенной нежностью произнесла она в ответ. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально…, - он понимал, что надо продолжить фразу, но нужные слова вдруг исчезли из лексикона, а на языке крутилась какая-то банальность. Он в упор смотрел на неё и не мог отвести взгляд. Это немного смутило её и она, достав из стола тонометр, сказала:
— Давай я измерю тебе давление.
Талгат закатал рукав рубахи и положил руку на стол. Наташа подвинула кресло ближе к столу и, слегка наклонившись, стала пережимать его руку. Он ощутил как её грудь мягко легка в его раскрытую ладонь. Сквозь тонкий халат невидимые кровеносные жилки, где-то там под соском, мягко застучали по подушечкам его пальцев. Он почувствовал, как запылало его лицо, и лоб покрывался испариной, но боялся пошевелить даже пальцем. Перед ним сидела женщина, ради которой он готов был сейчас совершить любые безумства. Еле уловимый запах знакомых духов, делал его сейчас неподвластным никаким ограничениям, будь то служебные или моральные. При каждом её вздохе лацканы халата чуть расходились, приоткрывая белоснежный, ажурный лифчик, в который были упрятаны слегка тронутые загаром груди этой молодой и, как сейчас казалось, доступной ему женщины. Против воли он начинал клониться всем корпусом к этому телу. Но Наташа, кажется, и не замечала всего этого. Она спустила давление в тонометре и стала собирать его.
— В космос, конечно, не годишься, но для начала неплохо… Думаю, через недельку всё будет в порядке.
Он хотел что-то сказать, но дверь резко открылась и сестра почти выкрикнула:
— Наталья Сергеевна! Тяжело раненых привезли!
Прошло около месяца, как Хасан Хаккани вернулся из русского госпиталя. Почти каждый вечер, после закрытия дукана, он приходил к своему соседу Гуляму и подолгу играл с его сыновьями. Это отвлекало его от той тоски, что навалилась на него после отъезда Наташи в Кабул. Вот и сегодня, он уже собирался закрываться и идти домой, как вдруг услышал звук остановившейся около его дукана машины. Вслед за этим в открытую дверь вошли два человека. На вид это были простые горожане, которые в этот поздний час могли зайти разве только за спичками или керасином. Один из них, что помоложе, остался стоять в дверях, второй прошёл к прилавку. Талгат поинтересовался, что им нужно. Стоявший у прилавка мужчина пристально посмотрел на него и, отвернувшись, проводя взглядом по полкам, спросил: