Рылеев
Шрифт:
В конце 1824-го — начале 1825 года в планы Рылеева неожиданно вторглась большая международная политика: были приняты Русско-американская и Русско-английская конвенции о разграничении владений этих государств в Северной Америке. Руководство Российско-американской компании выступало против принятия конвенций, мотивируя тем, что конвенции наносят ущерб компании. В протестах принимал участие и Рылеев, даже получивший за чрезмерную активность выговор от императора{664}. Возражения не были приняты во внимание. Между тем последствия принятия этих конвенций могли оказаться самыми
С принятием конвенций для компании заканчивалась эра дорогостоящих исследовательских кругосветных экспедиций — их государственное субсидирование сворачивалось, ибо освоение новых территорий, ставших, согласно конвенциям, чужими, воспрещалось. Самой же компании было не под силу часто отправлять корабли из Кронштадта в Америку. Голоса о том, что ежегодные кругосветки обходятся слишком дорого, стали звучать и внутри самой компании{665}. При подобном положении дел могла создаться ситуация, когда, случись удачный переворот, царскую семью просто не на чем было бы вывезти за границу.
Между тем в Петербурге стало известно, что Англия готовила последнюю «большую» экспедицию в свои американские колонии; в 1826 году английский шлюп отправился к берегам Северной Америки. Соответственно, летом 1825 года Россия также начала готовить к отправке подобную экспедицию. Специально для нее на Охтинской верфи в сентябре были заложены два брига, имевшие до получения официальных названий номера 7 и 9. Экспедиция должна была завершить эпоху научных кругосветных путешествий русских военных кораблей{666}. Ходили слухи, что отправка ее должна состояться в конце весны — начале лета 1826 года.
Четвертого января 1826 года штабс-капитан Вятского пехотного полка Аркадий Майборода, конкретизируя свой первый донос на полкового командира Пестеля, сообщил: восстание было запланировано на весну 1826 года «при Белой Церкви, где, говорят, наверное будут в сборе 3-й и 4-й корпуса»{667}. Следователи без труда выяснили, что сбор двух корпусов 1-й армии, на котором предполагалось присутствие императора, должен был проходить в мае. Многим членам Южного общества, в том числе и Пестелю, был задан вопрос о существовании «майского» плана — и большинство опрошенных ответили утвердительно.
Исследователи обычно трактуют этот план как один из череды сценариев, разрабатывавшихся Васильковской управой Южного общества. Эта управа во главе с подполковником Сергеем Муравьевым-Апостолом славилась своими фантастическими замыслами, связанными с появлением государя на том или ином армейском смотре. Действительно, и в этом случае инициатива принадлежала Васильковской управе. Однако Пестель, на предшествовавшие планы реагировавший скептически, на этот раз согласился с Муравьевым{668}.
Дата восстания возникла не случайно и была связана не столько с присутствием государя на южном смотре, сколько с ситуацией в Петербурге и, в частности, в Российско-американской компании в связи с отправкой последней кругосветной экспедиции.
Летом 1825 года на Украину отправился отставной полковник Александр фон дер Бриген, получивший от Рылеева несколько поручений. В частности, он должен был встретиться с Сергеем Трубецким, с начала этого года служившим в Киеве. Побывав в Киеве, Бриген действительно увиделся с Трубецким, своим «старым знакомым»; во встрече участвовали также Сергей Муравьев-Апостол и его друг, сопредседатель Васильковской управы Михаил Бестужев-Рюмин. Бриген рассказал собеседникам о планах Северного общества{669}.
«Меры, предполагаемые Северной Директорией, были: лишить жизни государя, а остальных особ императорской фамилии отправить на корабле в первый заграничный порт», — показывал на следствии Бестужев-Рюмин. Муравьев-Апостол «считал больше всего на общество, которое Рылеев составил в Кронштадте». Именно Бестужев-Рюмин сообщил информацию, привезенную Бригеном, Пестелю{670}.
Таким образом, именно конец весны — лето 1826 года стали для северных и южных заговорщиков общей датой начала революционного выступления. Очевидно, предполагалось, что южным заговорщикам удастся в ходе смотра «истребить» или арестовать царя. Затем должен был наступить черед их петербургских единомышленников — им предстояло заниматься вывозом «фамилии» за границу.
В связи с началом строительства двух военных кораблей для кругосветного плавания пошли слухи и о том, что капитаном одного из них будет назначен капитан-лейтенант Константин Торсон{671}. Участник знаменитого кругосветного плавания Фаддея Беллинсгаузена и Михаила Лазарева слыл среди современников личностью почти легендарной: он был автором многих проектов преобразования флота, его имя к началу 1820-х годов уже носил остров в океане. «Торсон был баярд идеальной честности и практической пользы; это был рыцарь без страха и упрека на его служебном и частном поприще жизни»{672}, — писал о нем близкий друг, участник заговора Михаил Бестужев. В середине 1820-х годов Торсон служил адъютантом начальника Морского штаба адмирала Антона Моллера.
Вступить в тайное общество Торсона, очевидно, заставило общее недовольство состоянием флота, помноженное на несправедливость, проявленную морским начальством лично к нему. В марте 1824 года Торсон получил под свое командование корабль «Эмгейтен», который должен был переделываться в соответствии с его собственными предложениями. В мае «Эмгейтен» был назначен для плавания великого князя Николая Павловича с супругой в немецкий Росток, но буквально накануне отплытия корабль у Торсона отобрали, назначив другого капитана{673}. В конце 1824-го капитан-лейтенант стал членом тайного общества, однако поначалу активного участия в делах заговора не принимал.
Михаил Бестужев писал в воспоминаниях, что назначение Торсона командиром одного из отправлявшихся в кругосветное плавание кораблей должно было стать компенсацией за лишение «Эмгейтена». «Предложение было так заманчиво, — писал Бестужев, — так хорошо соответствовало его (Торсона. — А. Г., О. К.) постоянному направлению к пользе наук и славе отчизны, что он согласился и дал обещание молчать. Но накипевшее негодование не могло скоро уходиться. В частых беседах со мною Торсон раскрывал душевные раны». Согласно этим же мемуарам, капитан-лейтенант должен был составить инструкцию, определявшую цель и даже маршрут нового кругосветного плавания; ему было предоставлено право самому набирать офицеров на корабли{674}.