Рюрик
Шрифт:
Источником для этого послужила Библия. Дело в том, что в библейской Книге пророка Иезекииля упоминается предводитель народов севера Гог: «Ты же, сын человеческий, изреки пророчество на Гога и скажи: так говорит Господь Бог: вот, Я — на тебя, Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала! И поверну тебя, и поведу тебя, и выведу тебя от краев севера, и приведу тебя на горы Израилевы. И выбью лук твой из левой руки твоей, и выброшу стрелы твои из правой руки твоей. Падешь ты на горах Израилевых, ты и все полки твои, и народы, которые с тобою; отдам тебя на съедение всякого рода хищным птицам и зверям полевым» (Иез. 39, 1–4). Пришествие Гога, возглавляющего народы севера, по наущению Сатаны на Иерусалим должно ознаменовать собой конец света: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их — как песок морской. И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспослал огонь с неба от бога и пожрал их» (Откр. 20, 7–9). Итак, страшные народы севера, возглавляемые Гогом из земли Магог, должны обрушиться на христиан. Именно так и воспринимали в Византии нашествия русов, погубленных, кстати говоря, «греческим огнем», горючей смесью, разливаемой греками по воде. Но что за народы возглавляет Гог? Мешех и Фувал — это тибарены и мосхи Геродота (или земли Табал и Муски ассирийских надписей), помещаемые на юго-восточном побережье Черного моря. Народ рош же — плод переводческого недоразумения. Дело в том, что в древнееврейском оригинале Библии это место звучало как «наси-рош», то есть «верховный глава», буквально «верховный глава Мешеха и Фувала». А в греческом переводе Библии, так называемой Септуагинте (выполненном
236
Там же. С. 91–94.
К VI веку относятся первые упоминания о славянах у арабских авторов. Арабы называли славян ас-сакалиба, но у них было и наименование русов — ар-рус. О русах, применительно к VI–VII векам, свидетельствуют историки, работавшие на территории арабской Персии, однако не вполне ясно, насколько эти сведения достоверны. Писавший по-арабски персидский историк и филолог Абу Мансур аль-Хусейн ибн Мухаммед ас-Са'алиби около 1021 года создал труд под названием «Лучшее из жизнеописаний персидских царей и известий о них». Много внимания в нем он уделил истории сасанидского Ирана и в рассказе о постройке Дербентской оборонительной стены шахом Хосровом I Ануширваном (правил в 531–579 годах) среди враждебных северных народов упомянул наряду с турками и хазарами русов. Другой историк, Захир ад-дин Мар'аши, который в конце XV века написал «Историю Табаристана, Руйана и Мазандарана» (земли на южном побережье Каспийского моря), где поместил русов в VI веке к северу от Кавказа.
Еще один автор, везир державы Саманидов Мухаммад Бал'ами, в 963 году составил на персидском языке сокращенное и переработанное изложение «Истории пророков и царей» арабского ученого Абу Джафара Мухаммеда ибн Джарира ат-Табари (838–923). Среди других событий в этом труде рассказывается и о том, как в 643 году в период арабских завоеваний правитель Дербента Шахрийар прибыл в лагерь арабского полководца Абд ар-Рахмана ибн Раби'а и признал себя вассалом халифата. Шахрийар добился для себя освобождения от дани взамен защиты Дербентского прохода от северных соседей. Среди этих соседей Бал'ами дважды называет русов, хотя в сохранившейся краткой арабской редакции «Истории» ат-Табари таковыми названы только хазары и аланы [237] . Возможно, поздние авторы, писавшие о событиях трехсотлетней и более давности, переносили сведения о современном им народе русов на события VI–VII веков. Применительно к сообщению Бал'ами важно помнить, что его труд создавался тогда, когда память о разорительных походах Руси на Каспийское море в первой половине X века была еще жива. И поэтому он мог поместить русов среди народов, угрожавших на Каспии персам и арабам еще в VII веке [238] . Недоразумением можно считать и упоминание «русских кораблей» в составе флота византийского императора Константина V в 774 году, которое содержится в «Хронографии» византийского историка Феофана Исповедника, составленной в 810-х годах. На самом деле в тексте упомянуты не «русские» корабли, а «пурпурные, багряные» — именно так нужно понимать это прилагательное [239] . Так неверное понимание одного слова может привести к неверным историческим выводам.
237
См.: Новосельцев А. П.Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв. //Древнейшие государства Восточной Европы. 1998 г. М., 2000. С. 268–273; Коновалова И. Г.Состав рассказа об «острове русов» в сочинениях арабо-персидских авторов X–XVI вв. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1999 г. М., 2001. С. 177.
238
Коновалова И. Г.Восточные источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 1999. С. 204.
239
Бибиков М. В.Византийские источники // Там же. С. 92–93.
В византийской и славянской житийной литературе есть два рассказа о нападениях росов на Византию в конце VIII — начале IX века. Но опять-таки неясно, насколько этим сообщениям, представленным к тому же в таком своеобразном источнике, как жития святых, можно доверять. Первое известие содержится в «Житии Стефана Сурожского» и носит откровенно легендарный характер. Стефан Сурожский в VIII веке был епископом крымского города Сугдеи (по-славянски Сурож), который тогда входил в состав Византийской империи (позднее генуэзцы называли этот город Солдайя, а сейчас это Судак). Стефан умер вскоре после 787 года. Его мощи находились в алтаре храма Святой Софии в Суроже, а сам епископ со временем был признан святым. «Житие Стефана Сурожского» существует в двух редакциях — краткой греческой (XIV–XV века) и пространной древнерусской. В краткой редакции интересующий нас рассказ отсутствует, а в древнерусской имеется. Время создания древнерусской редакции определяется примерно как XV век. В этой редакции текста есть раздел «О прихождении ратию к Сурожу князя Бравлина из Великого Новаграда», то есть Великого Новгорода, в некоторых текстах Жития князь именуется также как Бравалин или Бранлив. По житийному рассказу спустя немного лет после смерти Стефана (то есть в конце VIII — начале IX века) пришла рать великая русская из Новгорода во главе с князем Бравлином, которая пленила крымское побережье от Корсуня (Херсонеса) до Корча (Керчи) и подступила к Сурожу. Через десять дней осады воины Бравлина ворвались в город, «изломив» железные врата. Они вошли в церковь Святой Софии, разбив двери храма, и ограбили его, взяв кадила, золотые сосуды, золото, жемчуг и дорогой покров с гробницы Стефана. После этого Бравлин «разболелся», его лицо повернулось назад, а изо рта пошла пена. Князь закричал, что это святой человек ударил его по лицу, и велел своим «боярам» вернуть все, награбленное в храме. Они положили все назад и хотели вынести князя из церкви, но Бравлин сказал, что святой старец так притиснул его к полу, что его душа «изыти хощет». Бравлин приказал своему войску покинуть город, не беря с собой ничего награбленного. Однако князь все равно не смог подняться и распорядился вернуть все церковные сосуды, взятые в Корсуни, Керчи и других местах, и принести все на гробницу святому. Даже после того, как это было сделано, святой сказал князю: «Если не крестишься в церкви моей, не возвратишься и не выйдешь отсюда». После чего князь вместе с «боярами» был крещен архиепископом Филаретом, и его лицо встало на место («но еще шея его болела» — отмечено в Житии).
Этот рассказ, как и само имя князя, обнаруживает явно позднее происхождение. Скорее всего, Бравлин (Бранлив) принадлежит к тому же кругу вымышленных персонажей, что и Гостомысл и другие герои ранней русской истории в изложении XV–XVI веков. Однако такой выдающийся византинист, как В. Г. Васильевский, полагал, что древнерусская редакция Жития была создана на основе достаточно раннего византийского источника X века. Соответственно, рассказ мог отражать факт какого-то нападения русов на крымское побережье Черного моря в начале IX или даже в конце VIII века [240] . Некоторые историки даже пытались увидеть за этой историей какие-то реальные черты событий того времени, связывая, например, одну из форм имени Бравлин — Бравалин с легендарной скандинавской битвой при Бравалле (!). Другие искали упомянутый в Житии Новгород, полагая, что имелся в виду не Новгород Великий (хорошо, конечно, известный в XV веке), а крымский Неаполь Скифский (который, впрочем, прекратил свое существование уже в III веке), центр позднескифского государства. Эти примеры показывают, насколько далеко могут зайти размышления при некритическом обращении с историческими источниками. Между тем никаких реальных оснований относить историю с мифическим новгородским князем, дошедшую до нас в произведении XV века, к столь древним временам в общем-то нет. Житийная литература изобилует различными
240
См.: Рапов О. М.Русская церковь в IX — первой трети XII в. Принятие христианства. М., 1998. С. 68–69.
Присутствует он и в другом Житии, причем по сходному поводу — «Житии святого Георгия Амастридского», сохранившемся в рукописи X века. Георгий был епископом Амастриды, города византийской провинции Пафлагония на южном побережье Черного моря. Он умер в начале IX века и почитался жителями Амастриды как избавитель города от нападения арабов. По мнению В. Г. Васильевского, поддержанному и другими историками, «Житие» Георгия Амастридского было создано диаконом Игнатием, будущим митрополитом Никейским, до 842 года, и, следовательно, события, описанные в нем, относятся ко времени примерно 820—830-х годов. О нападении «росов» на Амастриду рассказывается в Житии следующим образом: «Было нашествие варваров, росов — народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они — этот губительный и на деле, и по имени народ, — начав разорение от Пропонтиды (Мраморного моря. — Е. П.)и посетив прочее побережье, достигнул наконец и до отечества святого, посекая нещадно всякий пол и всякий возраст, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но противу всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде пронести гибель, сколько на это у них было силы».
Когда варвары вошли в храм и увидели гробницу Георгия Амастридского, они, вообразив, что там спрятаны сокровища, ринулись к ней, чтобы раскопать ее. Но тут они почувствовали себя расслабленными в руках и ногах, словно связанные невидимыми узами, и не могли пошевелиться. Тогда предводитель росов, по требованию святого, прекратил грабежи и насилие и отпустил на свободу пленных христиан: «И вот устраивается щедрое возжжение светильников, и всенощное стояние, и песнопение; варвары освобождаются от божественного гнева, устраивается некоторое примирение и сделка их с христианами, и они уже более не оскорбляли святыни, не попирали божественных жертвенников, уже не отнимали более нечестивыми руками божественных сокровищ, уже не оскверняли храмы кровью. Один гроб был достаточно силен для того, чтобы обличить безумие варваров, прекратить смертоубийство, остановить зверство, привести более свирепых, чем волки, к кротости овец и заставить тех, которые поклонялись рощам и лугам, уважать Божественные храмы» [241] .
241
Cм.: Бибиков М. В.Византийские источники. С. 90–91.
Если предположение о составлении «Жития Георгия Амастридского» до 842 года верно, то перед нами первое упоминание о нашествии росов (русов) на византийские владения — правда, не на сам Константинополь, но на Амастриду, крупный торговый город, славившийся своими богатствами. Более того, получается, что о русах уже к тому времени в Византии знали, ведь в Житии говорится, что их дикость и грубость всем известны [242] . Однако сам рассказ Жития носит традиционный для таких памятников характер, и различить за сказанием о чудесах святого черты исторической реальности весьма сложно. Существует и другая точка зрения. В Житии отразился не отдельный, «самостоятельный» поход русов на Византию, а известный поход на греков князя Игоря Рюриковича в 941 году. Тогда русы разорили большую территорию и дошли в том числе и до Пафлагонии, всюду творя насилие и грабежи. Возможно также, что в Житии говорится о походе русов на Византию 860 года [243] . Это предположение ставит под сомнение раннюю датировку упомянутых в Житии событий. В любом случае однозначно признать реальность нападения русов на Амастриду в 820—830-х годах не кажется возможным [244] .
242
Кузенков П. В.Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение руси в средневековых письменных источниках //Древнейшие государства Восточной Европы. 2000 г. М., 2003. С. 5.
243
Там же. С. 91–92.
244
О возможной достоверности сообщений обоих Житий см.: Литаврин Г. Г.Византия, Болгария, Древняя Русь (IX — начало XII в.). СПб., 2000. С. 24–35.
Еще более неопределенный характер имеет рассказ из византийской «Хронографии» так называемого Продолжателя Феофана. Уже упоминавшийся Феофан Исповедник в начале IX века создал свою «Хронографию», которая заканчивалась описанием событий правления Михаила I, то есть доходила до 813 года. Этот труд был продолжен несколькими авторами и был доведен до царствования Романа II, сына Константина Багрянородного. Рукопись этой «Хронографии» обрывается на описаниях событий 961 года; соответственно, наименование автора этого произведения Продолжателем Феофана — условно. В жизнеописании императора Михаила III содержатся сведения о константинопольском патриархе Иоанне Грамматике, который занял патриаршую кафедру в 837 году. Иоанн был человеком весьма ученым и даже, как полагали, занимался предсказаниями и колдовством. Одно из его предсказаний и было связано с нападением на Византию какого-то языческого племени. Этим племенем известный византинист, академик Федор Иванович Успенский считал русов. Особых оснований для этого сам текст источника не дает, но этот отрывок так интересен, что стоит привести его целиком.
«Иоанн… был сопричислен к дворцовому клиру и завоевал горячую любовь Михаила Травла (императора Михаила II. — Е. П.) то ли потому, что с ним одним разделял эту ересь (иконоборчества. — Е. П.), то ли потому, что заслужил славу необыкновенной ученостью. Как бы то ни было, Михаил любил его и назначил учителем Феофила (сына и преемника Михаила II на императорском престоле. — Е. П.). А тот, взяв в руки бразды правления, сначала возвел его в сан синкелла (буквально «сокелейник», один из высших духовных санов. — Е. П.), а позже поставил патриархом Константинополя за те предсказания, которые он ему давал при помощи колдовства и гаданий на блюде. Вот его колдовство. Когда оно неверное и жестокое племя во главе с тремя вождями напало и подвергло грабежам ромейскую землю, естественно приводя в уныние Феофила и его подданных, Иоанн дал совет не унывать, но преисполниться радостью и надеждой, если только захочет последовать его совету. Совет же заключался в следующем. Говорили, что среди сооруженных на барьере ипподрома медных статуй есть одна с тремя головами, которые он с помощью каких-то магических заклинаний соотнес с предводителями племени. Он велел доставить огромные железные молоты, числом столько, сколько было голов, и вручить их трем мужам, силой рук отличным. В определенный час ночи они должны были с занесенными молотами в руках приблизиться к статуе и по его приказу разом с огромной силой опустить их на головы так, чтобы одним ударом отбить их от статуи. Обрадованный и изумленный его словам Феофил распорядился все исполнить. Когда глубокой ночью явились мужи с молотами, Иоанн, скрывшись, чтобы не быть узнанным, под мирской одеждой, принялся шептать про себя магические слова, перевел в статую сущую в вождях силу, изгнал ту, что вселили в нее магическими заклинаниями прежде, и приказал ударить со всей мощью. Два мужа, ударив со всей силы, отбили от статуи две головы. Третий же, ударив слабее, только немного отогнул голову, но не отбил ее целиком. Подобное случилось и с вождями. Между ними началась сильная распря и междоусобная война. Один из вождей умертвил двух других усекновением головы, в живых остался только один и то не в целости и сохранности. Впавшее же в ничтожество племя в беде и горести бежало на родину» [245] . Как следует из логики повествования, это нападение если и было, то произошло еще до 837 года, то есть до того времени, как Иоанн стал патриархом. Предположение о том, что здесь имеются в виду русы, заманчиво, но недоказуемо.
245
Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. СПб., 1992. С. 68–69, 289.