Рюриковичи или семисотлетие «вечных» вопросов
Шрифт:
Человека средних веков, воина, трудно представить себе без его верного спутника — коня. Но и здесь нас ожидают некоторые разочарования. В XI–XII веках небольшую, так называемую «лесную» лошадь еще только начинают систематически применять на сельскохозяйственных работах. Постепенно выводятся более крупные, верховые породы, но до настоящего коневодства еще очень и очень далеко. Кинематограф приучил нас к прекрасным лошадям, скачущим «лавиной». На самом деле лошадь — животное очень хрупкое, уязвимое, невыносливое. Применение кавалерии в боевых действиях крайне ограничено. Для того, чтобы пустить «лавину», необходимо предварительно выровнять местность, иначе лошади рискуют сломать ноги. Впрочем, средневековые боевые действия представляют собой цепочку поединков, о настоящих тактических и стратегических приемах еще речи нет…
Рассматривая «свидетельства современников» — западноевропейские, арабские, византийские — можно отметить любопытную динамику: первоначально собственно славяноязычное население именуют «славянами» («склавины» и прочие произносительные варианты), «антами», «тавроскифами»; «русами» явно именуют скандинавов; постепенно происходит следующий процесс: «русы» растворяются в славянской среде, «отавроскифиваются», само «русы» начинает означать славян Киевской Руси…
В VI веке византиец Прокопий уже отличает гуннов и готов от говорящих на «одном наречии» антов и склавин. Все это для него дикие «варварские» племена, хаотически, «дико» нападающие на Византию. Для Фотия, автора жития Георгия Амастридского; для автора «Записки готского топарха» «русы» — воинственные
Вертинские летописи (или анналы), относящиеся к IX в., и Лиудпранд Кремонский еще идентифицируют «русов» с «нордманнами». Но это еще IX–X века. В начале XI в. Титмар, епископ Мерзебургский, именует Владимира Святославича «королем русов», уже явно подразумевая подвластные Владимиру славянские земли. Исландские саги (самая ранняя — Сага о Вёлсунгах — создана не ранее середины XIII в.) уже различают «Гардарики» — северные укрепленные крепости — Новгород и Псков — и южную «Руссию» — Киевскую Русь. Зачастую саги рассказывают о «давних временах»; так, в Саге о Хальвдане Эйстейнссоне читаем: «…ко двору конунга Эйстейна пришли два человека. Они оба были высокого роста, но плохо одеты; никто ясно не видел их лиц, так как они скрывались за глубоко надвинутыми капюшонами. Они подошли к конунгу и говорили с ним с уважением… Он спросил их, кто они. Они рассказали, что их обоих зовут Грим, родом они из Русии…» Далее пришельцы оказываются не теми, за кого они себя выдают, но любопытно, что никого не удивляет их характерное средневековое скандинавское имя… Исследователи выделяют более поздние «викингские» и более ранние «королевские» саги; в последних также различаются северная и южная Русь и содержится много сведений об интенсивных контактах Киевской и Новгородской Руси со скандинавским миром…
Очень интересные, колоритные описания русов, изобилующие яркими этнографическими деталями, оставил Ахмед ибн-Фадлан, возглавлявший посольство от халифа аль-Муктадира, везшее волжским болгарам ислам. Русов-корабельщиков встретил он на Волге (на реке Атиль). По описаниям ибн-Фадлана это воинственные работорговцы. Любопытно, что всех обитателей «севера» Ибн-Фадлан называет «сакалиба» («славяне»), даже явно тюрские племена. Его путешествие на Волгу происходило приблизительно в 921–922 годах. Значит, оно приходится на княжение Игоря-Ингварра. В сущности, не совсем ясно (или вернее, совсем неясно), кого описывает ученый араб — «русов»-«нордманнов» или уже славянизированных «русов». По мотивам описаний ибн-Фадлана написана картина известного русского художника Семирадского «Похороны руса». Многие эпизоды из «Книги» ибн-Фадлана вошли в роман современного шведского писателя Артура Лундквиста «Рабы для халифата» — о походах викингов… Описанные ибн-Фадланом похороны знатного «руса» представляют собой… свадьбу. Умершего сжигают вместе с одной из его рабынь. Любопытны подробности внешнего вида фадлановых «русов». В частности, он сообщает, что «от края ногтей до шеи» кожа их покрыта татуировкой. Татуировка эта, по всей видимости, представляла собой систему родовых, племенных знаков, означала принадлежность субъекта к тому или иному родовому, племенному образованию, общности. Женщины «русов» носят на груди нож, активно участвуют в языческом обряде «похоронной свадьбы». Отмечается, что поверх платья груди прикрыты «чашечками», деревянными, серебряными или золотыми. Вспомним легенду об амазонках, выжигавших одну молочную железу, чтобы легче было стрелять из лука. «Чашечки» — рудимент того времени, когда женщины принимали участие в военных действиях?..
В заключение, вот любопытный диалог, происшедший между арабом-мосульманином и «русом» после сожжения знатного покойника на сооружении наподобие корабля, «рус» противопоставляет сожжение закапыванию в землю… «Потом подул ветер, большой, ужасающий, и усилилось пламя огня, и разгорелось его пылание. Был рядом со мной некий муж из русов. И вот я услышал, что он разговаривает с бывшим со мной переводчиком. Я спросил его о том, что он ему сказал. Он сказал: «Право же, он говорит: «Вы, арабы, глупы». Я же спросил его об этом. Он сказал: «Действительно, вы берете самого любимого вами из людей и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его во мгновение ока, так что он немедленно и тотчас входит в рай» Потом он засмеялся чрезмерным смехом. Я же спросил об этом, а он сказал: «По любви господа его к нему, (вот) он послал ветер, так что он (ветер) возьмет его в течение часа». И в самом деле, не прошло и часа, как корабль и дрова, и девушка, и господин превратились в золу…»
Первые рюриковичи
Итак, мы переходим к первым Рюриковичам, еще язычникам, еще сохраняющим свое «нордманнство». Сведения о них носят легендарный и полулегендарный характер. Это IX–X века. Сведения, сообщаемые западноевропейскими хронистами, создателями саг и древнерусскими летописцами, как правило, несовременны происходившим событиям. Наиболее объективны, поскольку наиболее близки к написанию «собственно истории», византийские историки, унаследовавшие стиль и методологию историков Рима, поздней античности. Саги, западноевропейские хроники, древнерусские летописи еще не вполне дифференцируют «собственно историю, изложение событий» и легенду…
Наиболее легендарной личностью является сам Рюрик, о котором нам фактически неизвестно ничего, кроме самого факта его появления, прихода, «с дружиной и родом», и княжения на северных землях (вероятнее всего, Старая Ладога). Историки и до сих пор не оставляют попыток идентифицировать Рюрика с кем-либо из Хродриков, Родериков, Рориков скандинавской и западноевропейской средневековой письменной традиции. Но едва ли подобные попытки могут увенчаться успехом. Дело в том, что основным критерием идентификации здесь является имя. А это весьма специфическое «имя». В сущности, это вовсе и не «имя собственное», а «титульное прозвание» — «хродр рикр» — «славный правитель». Пытаться отыскать, руководствуясь этим «именем», какую-либо конкретную личность, все равно что идентифицировать какого-либо позднейшего короля по обращению «Ваше величество». Возможно также, что будучи «простым» предводителем воинского союза (дружинной корпорации), Рюрик имел другое «прозвание», а титуловаться «славным правителем» начал лишь, закрепившись на княжении. Любопытно, что среди раннесредневековых Хродриков, Родериков, Рориков и датский Рорик, отец известного принца Гамлета, об этом читаем в «Деяниях датчан» Саксона Грамматика, о которых еще будем говорить. Но покамест пусть нас не соблазняют эти соблазнительные идентификации; пока еще «славный правитель» — это и есть славный, прославленный правитель; «обыкновенным именем частного лица» это титульное прозвание сделается много, много позднее… Мы можем предположить, что «славным», «прославленным» правителем титулует себя правитель, ведущий победоносные завоевательные войны. Собственно говоря, правитель времени раннего средневековья — это прежде всего полководец, в состоянии войны он обретается постоянно. Почему же наш Рюрик титуловался «Рюриком», «славным правителем»? Потому что подчинил своей власти земли славянского севера? Никоновская летопись, год 866 (в пересчете на летоисчисление от Рождества Христова; будем помнить, что древнерусские летописцы считали «от сотворения мира»): «…того же лета оскорбишася Новгородцы, глаголюще, яко быти нам рабом и много зла всячески пострадати от Рюрика и от раба его. Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих изби Новгородцев советников его». По предположениям Татищева, не подтвержденным никакими подлинными письменными свидетельствами, сочиняется целая легендарная история о Вадиме, старшем родиче Рюрика, потому имевшем «больше прав на престол». Надо сказать, что вымыслы В. Н. Татищева в обеих редакциях его «Истории Российской», над которой он работал, вероятно, около пяти лет (с 1745 по 1750), до своей смерти; являются весьма любопытной иллюстрацией к «становлению государственной идеологии» во второй половине XVIII века. Разумеется, никаких «древних источников», подтвердивших бы утверждения Татищева, не существует. Современные историки, анализирующие труды Татищева, тоскливо вопрошают: «Ну хорошо, а зачем ему было лгать?» Но ведь это вторая половина XVIII века, время становления «национальностей» как таковых, в современном смысле; время интенсивного поиска «дохристианских корней», охватившего Европу (и Россию в том числе) и закономерно приведшего к «массовому производству» фальшивых «грамот», «летописей», «хроник» и «поэм о языческих божествах». Впрочем, об этом мы будем говорить подробнее в связи со «Словом о полку Игореве»… Надо заметить, что измышления Татищева по-своему милы наивностью, ярка на них печать столетия восемнадцатого. Так, например, Рюрика он наделяет славянизированными родственниками — Гостомыслом и Умилой, одной из жен Владимира Святославича придумывает имя — Милолика. Все это характерные «именные конструкции», характерные именно для второй половины века XVIII с его стремлениями отыскать «достойные дохристианские корни», измыслить «красивую и величавую» древность… Более логично предположение С. М. Соловьева о том, что рассказ о Вадиме — вымысел, позднейшая вставка, долженствовавшая как бы «обосновать» недовольство новгородцев варягами, приглашенными Ярославом Владимировичем Мудрым… Стоит, кстати, заметить, что для русской литературы легендарный Вадим Новгородский стал символом свободолюбия, борьбы против тирании… Так, но все же, был или не был? И если был, то что же он был?.. Древнерусский глагол «вадити» означает «сеять смуту», стало быть, и «Вадим» не имя в том смысле, в каком мы это понимаем, не имя собственное; но «прозвание». Стало быть, один титуловался «славным правителем», а другой — «храбрым смутьяном». И если «славный правитель» — явный скандинав, то его противник, «храбрый смутьян» — столь же явный славянин…
Попробуем, опираясь на эти два «имени», немного заняться реконструкцией событий. Но сразу оговоримся, это всего лишь возможность «построения версии». Итак, Рюрику не было «просто» укорениться на «русском севере», пришлось бороться с местной славянской знатью. Возможно, именно в этой борьбе он наделяет себя правом называться «славным правителем», то есть победителем. Любопытно здесь то, что первоначально укоренившись на славянском севере, Рюриковичи уже при преемнике легендарного Рюрика, Олеге, двинулись на юг, на славянский юг. Почему? Не были ли они все же вытеснены? Почему в дальнейшем мы видим север фактически свободным от власти Рюриковичей? Новгородцы нанимают князя-Рюриковича с дружиной именно в качестве наемного полководца, подписывают с ним «ряд» — договор, воспрещающий ему вмешиваться в дела правления. Система вечевого правления, то есть когда вече (аналог — скандинавский тинг) — мужское племенное собрание — избирает «выборный управленческий аппарат», оказалась на севере продуктивной и надолго вытеснила Рюриковичей. Окончательно сломать север удалось даже не Ивану III, но лишь его внуку, Ивану Грозному. А впрочем, восстания в Новгороде и Пскове мы видим даже и при первых Романовых…
Олег, один из приближенных Рюрика, двинулся на славянский юг, далее совершенно естественно определилась политическая, «устремительная» направленность будущей Руси — на Балканский полуостров, откуда естественно проистекают походы Олега на Византию. (Интересно, что территории Балканского полуострова вошли в сферу влияния СССР как модифицированной имперской модели только… в 1944 году!)… Первые Рюриковичи, как и все «нордманны», — «люди дружины», «люди» корпоративного воинского союза, объединения; завоевание — их «работа»… Но что же такое эта самая «дружина»? Как ни странно (или и вовсе не странно), но элементы «дружинной», воинской корпоративной организации сохранились и в наше время; элементы эти легко вычленяются при анализе структуры любого криминального объединения. Это «прием в члены» после инициации («испытания») новичков, эти «испытания» носят болезненный и унизительный характер (впрочем, рудимент болезненной и унизительной инициации мы находим и по сей день в религиозных структурах иудаизма и мусульманства; это обрезание; и, вероятно, не случайно у мусульман мальчика после обрезания начинают звать «воином Пророка»; любопытно, что унизительные и порою болезненные испытания сопутствуют своеобразному «ритуалу» приема в современные мальчишечьи и даже и девчоночьи группы, «компании»), кроме инициации следует указать «сферы влияния», «корпоративную замкнутость», порождающую особый язык общения, следует указать и татуировку как «признак принадлежности»… В сущности, эти элементы заимствованы еще из родоплеменной структуры. Но воинские корпорации отличались тем, что их членом мог сделаться фактически «каждый», «любой», «человек со стороны», прошедший необходимые «испытания» (вспомним позднейшую архаически организованную воинскую корпорацию — Запорожскую Сечь). Воин, дружинник — уже не был «человеком своего рода, племени», он становился «человеком своего полководца, своей дружины». Воинская корпорация становилась важнейшим элементом структуры общества, хотя «основной единицей» общества оставался род-клан. Но уже из рода-клана возможно было «уйти в дружинники»; вот, кстати, одна из причин быстрого растворения «варягов» в славянской среде. Осталась, закрепилась воинская корпорация как институт, а скандинавский язык, обычаи, верования постепенно уходили.
Роль воинской корпорации как бы суммирует в легендарной форме ибн-Фадлан, честно оговариваясь, впрочем, что рассказывает с чужих слов; запомним также и то, что приводимые числа являются «эпическими», традиционными для восточной письменной традиции…
«Он сказал: Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком дворце постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него (вероятно, имеется в виду обычай ритуального убийства и самоубийства для погребения приближенных вместе с умершим вождем-полководцем — Ф.Г.). С каждым из них имеется девушка, которая служит ему, моет ему голову и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, которой он пользуется как наложницей в присутствии царя. Эти четыреста мужей сидят, а ночью спят у подножия его ложа. А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он пользуется как наложницей одной из них в присутствии своих сподвижников, о которых мы выше упоминали. И этот поступок они не считают постыдным. Он не спускается со своего ложа, так что если он захочет удовлетворить некую потребность, то удовлетворяет ее в таз, а если он захочет поехать верхом, то он подведет свою лошадь к ложу таким образом, что сядет на нее верхом с него… И он не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться с девушками, пить и предаваться развлечениям…». Описание очень колоритное, интересно, что далее Ибн-Фадлан устами своего информатора утверждает, что функции полководца и собственно правителя выполняет не сам «царь», а его «заместитель». К Рюриковичам это едва ли было применимо; по свидетельствам добросовестных византийских историков, Рюриковичи сами исполняли полководческие функции, а также и собственно управленческие (сбор дани, например)… Но симптоматично то, что правителя окружают не родичи его, а именно «приближенные богатыри» — «дружина». Интересно, что еще нет речи и о супруге правителя, о его «парной ему правительнице»; правитель является в окружении многих женщин, количество женщин и воинов-приближенных, богатство убранства призваны символизировать прочность и силу власти…