Рыжая 2. Дело одинокой канарейки
Шрифт:
Полюбовавшись еще некоторое время своей работой, Герман принялся изучать автобиографию Чуладзе, написанную тем собственноручно. За хвастливыми, тщательно подобранными строками вставал образ одинокого, всем недовольного скупердяя и законченного эгоиста. Семьи никогда не было, вероятно, боялся лишних расходов и волнений. Родители давно умерли. Отец грузин, мать абхазка, эмигрировал из Тбилиси пять лет назад.
«Как ему это удалось?» К автобиографии были подколоты образцы прошений о предоставлении политического убежища. «…По матери я числился
«…Когда меня голодного на улице останавливали грузины, то заставляли мыть им машины и чистить обувь, плевали мне в лицо…»
«Сволочной, однако, тип, этот Виктор Шалвович, – решил Лозенко. – Надо с ним поосторожнее. А ведь показался таким простачком…»
2
Когда Герман переступил порог небольшой, заставленной какой-то нелепой, ширпотребовской мебелью квартиры, первой мыслью было, что проблем возникнуть не должно.
– Думаю, не ошибся, остановив свой выбор на вас, – откровенно признался он хозяину, осматривая обстановку.
Все вещи были типичны для советского переселенца – яркие, дешевые и безвкусные.
Чуладзе расплылся в самодовольной улыбке.
– Постараюсь вас нэ разочароват, – говорил Виктор Шалвович с характерным грузинским акцентом, не спеша, словно распеваясь или восхищаясь. – Только я должен знать конкрэтно: что от меня хотите?
Лозенко кивнул и протянул удостоверение.
– Мы снимаем фильм, скорее сериал о судьбах наших людей, в разное время оказавшихся за рубежом. Разумеется, нас интересуют не все, а только самые выдающиеся.
– Что правда, то правда, – Чуладзе самодовольно огладил усы и взял удостоверение гостя. Внимательно изучив каждую строчку и сличив фотографию с лицом владельца, он склонил голову на бок и слегка прищурился. Затем брови его приподнялись, а на лице появилось алчное выражение радости и опаски, какое вдруг появляется у скряги, заметившего на дороге пятерку. – Так вы хотите узнать про моя судьба?.. – Чуладзе вернул документ и снова расплылся в улыбке. – Спрашивай, спрашивай, дарагой, целый роман тебе расскажу…
– Вот и прекрасно, – Герман заметил его реакцию и мысленно поздравил себя с победой. – Тогда начнем с самого начала, – он включил диктофон. – Вы родились…
– Давно родился. Пятьдесят лет назад родился, в Тбилиси.
– А сколько детей было в вашей семье?
– У меня была сестра, но она умерла. – Виктор Шалвович сокрушенно вздохнул. – Еще совсем дэвочка был…
– А ваши родители? – Лозенко прекрасно знал ответ на вопрос, но ему не хотелось проявлять излишнюю осведомленность.
– Родители тоже умерли. – На этот раз в голосе Чуладзе не прозвучало ничего – простая констатация факта. – Отэц в 1977 году, а мать в 1992. Вот как она умер – я сразу подал документы.
– Неужели у вас больше нет живых родственников? – сочувственно переспросил Герман.
Чуладзе почесал лохматую бровь, то ли вспоминал, то ли раздумывал, говорить ли ему правду.
– Нэт, – наконец ответил он. – Я ни о ком нэ слышал. Хе-хе, да откуда у бедного человека родственник взяться? Был бы миллионер, тогда, конечно, все родственниками будут! И там, – Чуладзе махнул рукой за спину, видимо, имея в виду бывшую Родину, – и здэсь. Пойду по улице и каждый спросит: «Здравствуй, дарагой, как твое здоровье?»
Герман улыбнулся, показывая, что оценил шутку.
– Нет, уважаемый, никого у меня не осталось. Вот раньше у нас как было: остался пожилой человек один, за ним все село ухаживает. Кто одэжду постирает, кто еду приготовит и ни копейки не попросит. А здэсь я вещи в прачечную понес: одэжду, там, белье – что, я помню! – так знаешь, сколько с меня, одинокого мужчины, этот… дохлый женщина – вот такая фигура, – Чуладзе выставил мизинец, – хотел содрать? Два раза прибавь и машинка стиральная будет. Для кого она так придумал? Я скажу: для дураков. Или кто дэньги, как табак в трубку положит и курит…
Герман слушал, не перебивая, изредка кивая и показывая, что полностью разделяет точку зрения собеседника. Чуладзе, повествуя о своей нелегкой судьбине, сетовал, негодовал, раздавал нелестные характеристики и бывшему советскому руководству, и нынешнему грузинскому, голландцам, соседям, словом, всем, о ком успел вспомнить.
– У меня еще такой вопрос будет… – Виктор Шалвович замялся, но не от смущения, а просто не знал, как перейти к главному. – Вот я вам тут говорит буду, а время идет…
– Как раз и хотел обсудить этот вопрос, – поспешил успокоить его Герман. – Ваш гонорар в дальнейшем будет зависеть только от вашего желания. Если, к примеру, у вас нет времени или вы не хотите лишних хлопот, мы сами все делаем и вам будет выплачена некая сумма. Скажу честно, довольно условная. Однако, если вы согласны принять более активное участие, – повисла многозначительная пауза, – то сумма гонорара увеличится пропорционально затраченным усилиям.
– Это сколько? Приблизительно? – Чуладзе заерзал. – Так, ради интереса, ради шутки…
– Ради шутки? – Лозенко усмехнулся. – Ну, если ради шутки… Тот, кто принимает непосредственное участие в проекте, сам ездит по стране, где живет, фотографирует, берет у других эмигрантов интервью, то сумма общего гонорара может достигать двадцати тысяч долларов.
– Хм, – Чуладзе поскреб щеку, покрытую жесткой щетиной. – А что для этого нужно? Только ездыть и записывать?
– Нет, не только. Во-первых, эта работа достаточно ответственна – человек должен полностью отвечать за свой сектор, во-вторых, и что мало кого устраивает, необходимо сохранять лояльность и конфиденциальность.