Рыжая птица удачи
Шрифт:
Ни тени удивления не отразилось на красивом лице.
— Почему я должен это сделать?
— Просто послушайтесь доброго совета, молодой человек. Надеюсь на вашу сообразительность, я не повторяю дважды.
Парень молчал. Орест уже собрался уходить — он всё сказал. Но Крымов вдруг улыбнулся. Такой понимающей, насмешливой улыбкой, что ясно было — этот не уйдёт. Ну, что ж, посмотрим.
Орест вернулся на крыльцо, снова оглянулся в сторону джунглей. Нику конечно уже видно не было, но он точно знал, куда она поехала. Джунгли для неё были как дом родной, благо девочка выросла на Каджеро, но всё же надо подстраховать. Растрёпанные чувства могут мешать здравому смыслу
— Реньер?
Из тяжёлых раздумий Дэна вывел раздражающий голос Реньера.
— Даниэль, ты нужен в джунглях. Хозяйская дочка на скутере уехала прокатиться по просеке. Барышня не первый раз гуляет по Каджеро, но Босс так озабочен её сохранностью, как будто она хрустальная. Говорит, она укатила почти в истерике, мало ли что может случиться. Надо проконтролировать.
Дэн принял координаты, где в эту минуту находилась дочь Ревнёва, и быстро собрался. Феникс не спал, но бодрствованием его состояние трудно было назвать. Дэн понимал, что его присутствие сейчас ничего не изменит, но всё равно уходил с тяжёлым сердцем. Он потихоньку впадал в отчаяние, потому что командир умирал у него на глазах. Звать врача из медцентра нельзя, но Дэн чувствовал, что вот-вот будет готов рискнуть. Феникс умрёт без медицинской помощи, а если привезти врача, ещё есть шанс, что он выживет. Конечно, врач мог попросту сдать его сотрудникам «Дианы», но это для командира ничего не меняло — всё равно смерть.
— Дэн, ты иди, если надо, — вдруг тихо сказал Феникс. В отличие от Дэна, он был совершенно спокоен — а может быть, просто равнодушен уже ко всему, и только голос звучал непривычно. Он умирал вместе с хозяином.
— Я оставил передатчик на столе рядом, как всегда, — ровно сказал Дэн. — Зови, если что. Я ненадолго.
Феникс молча прикрыл глаза, соглашаясь. Но уже на лестнице Дэна догнал почти прежний голос командира:
— И не вздумай сдавать меня вашим врачам-вредителям. Я сам!
— Чего сам? — не выдержал Дэн. Он резко обернулся, так что чуть не упал с лестницы. — Сам загнёшься? Да, это ты талантливо делаешь.
Он снова спустился вниз, подошёл к кровати, присел на краешек, устало опустил голову.
— Паша, я знаю, что сам тебе всё время рассказывал, как опасно связываться с нашими медиками. Тут очень небольшой медцентр, и, возможно, все его служащие работают на Кледнера. Они сразу сообразят, откуда ты такой «красивый и здоровый», рана специфическая, да и лихорадка со слепотой. И Аристов никак не вернется, я бы попытался к нему пробиться. В общем, остается надеяться только на то, что человек попадётся с совестью.
— Это здесь вряд ли, — вдруг зло рассмеялся Феникс, но смех тут же перешёл в натужный кашель.
Дэн помолчал, ожидая прекращения приступа, а потом тихо сказал:
— Понимаешь, у нас очень нехорошие перспективы практически в любом случае. Или я привожу врача, он окажется сволочью и сдаст тебя. Тогда… Тогда тебя, скорее всего, ликвидируют, а я, думаю, не буду дожидаться, пока они сделают это и со мной, я и сам могу, — он движением руки остановил возражения Феникса. — Только даже если я врача не привезу — ты же всё равно умираешь, и сам это знаешь. Или, как внезапный вариант, врач окажется нормальным человеком, и ты, возможно, поправишься. Вот и весь выбор.
Феникс мрачно усмехнулся, но промолчал.
— Поэтому я всё-таки наведаюсь сегодня к одному человеку. Попробую, — закончил Дэн и решительно поднялся. — Я пошёл, а то опоздаю. Попытайся заснуть.
Да он и так всё время полуспал. Мутный туман вокруг раздражал и угнетал невыносимо. Со слепотой Феникс так и не смирился, поэтому ему проще было лежать с закрытыми глазами. Шевелиться не хотелось — даже простой поворот головы требовал таких усилий, которые он сейчас просто не мог приложить. Он ненавидел чувство беспомощности и безнадёжности, когда от него ничего не зависело. А сейчас он уже чёрт знает сколько дней валяется бревном и, кажется, собирается загнуться именно в таком состоянии. Чёрт, как душно…
…Душно и жарко. Как в джунглях. Опять джунгли?! Темнота отступила на шаг назад, и его плавно окружило ядовито-зелёное переплетение трав, листьев и колючек. Колючки были особенно раздражающими, их уколы заставляли кожу гореть изнутри. А откуда-то сверху палило невидимое светило, обжигая чёрными лучами горячечного жара. И снова надо было куда-то идти, и единственное, что он помнил — там, за этими зарослями, должна быть Ника…
…Ника, почему она не ответила? Или Димка. Почему они не отвечают? Неужели они так и не знают, что он жив и ему нужна помощь? Никогда Феникс не ждал ничьей помощи, а вот сейчас она была ему просто необходима. Умирать не хотелось. А ещё больше не хотелось умирать от глупой лихорадки в подвале на чужой проклятой планете, не имея возможности увидеть Нику, дотронуться до неё, услышать её голос, не пожать руку Димке, не сказать им обоим, как он их любит. Ника, он никогда не говорил Нике, что любит её…
…С Фойзе они никогда не говорили ни о той его давней операции, после которой впервые встретились, ни о родителях Павла, ни о семье самого Фойзе, о которой, к слову сказать, Павел не знал ничего — даже того, а была ли она, эта семья? И только однажды, подписывая при нём приказ об увольнении одного из «динозавров», Фойзе, тогда ещё майор, сказал:
— Знаешь, когда человек приходит ко мне с рапортом об увольнении по причине… Ну, словом, если он женится, то я подписываю этот рапорт с удовольствием.
Поймав мимолётную улыбку, скользнувшую по губам Павла, он покачал головой.
— Не только потому, что я рад за очередного окольцованного парня или готов с ним легко расстаться. Просто я считаю, что он правильно делает, что уходит, — он опустил глаза, внимательно разглядывая собственные руки, неподвижно лежащие на столе. — Жена, семья, дети… Это хорошо, и, в принципе, совместимо со службой даже в ВКС. Но для каждого из нас такой багаж за плечами — это тяжёлый груз. Потому что если сейчас ты отвечаешь только сам за себя и перед собой, то когда у тебя появляется близкий человек, появляется и ответственность перед ним. За твою жизнь. — Фойзе поднял задумчивый взгляд, но смотрел не на Павла, а мимо и сквозь, как будто говорил уже не с ним. — За твою собственную жизнь. За то, что ты у него… у неё есть. За то, что если завтра ты не вернёшься или станешь калекой, больнее, чем по тебе, это ударит по ней. За то, что ты месяцами не появляешься дома и лишь раз-два в неделю выходишь на связь. А голограмма не может заменить ей тебя.
Он явно говорил уже не свои слова. Когда-то ему сказал так человек, которого… которую Валентин Фойзе считал близкой.
Тогда Павел до конца не осознал, о чём говорил командир. Зато в эту минуту он не просто понял, он прочувствовал каждое слово. Если он не вернётся, Нике будет очень больно. Конечно, больнее, чем ему, потому что ему будет уже всё равно.
И, наверное, впервые в жизни, он почувствовал, по-настоящему почувствовал, что хочет вернуться домой. Дом — это там, где ждёт его она. А раз ждёт, раз он ей нужен, так же как нужна ему она сама, значит, он выиграет. Не имеет права проиграть.