Рыжее братство. Трилогия
Шрифт:
– Не слишком умно, – почесала я чуток пригоревший вчера на солнце нос. – Маскироваться не желали, они б еще клейма лепить додумались, сектанты недоделанные. Вот только вдруг этот мужик не преступник, а жертва? Вдруг ему враги специально такую прическу навертели, чтобы любой проезжий без суда и следствия прирезал.
– Ты в это самато веришь? – Скепсис, звучащий в вопросе Гиза, можно было разливать по бутылкам и продавать вместо уксуса. Один раз огретый по рукам, он больше за оружие не хватался, но всем своим видом демонстрировал ироничное неодобрение.
– Не подкрепленные неопровержимыми вещественными доказательствами голословные обвинения не могут служить основанием для вынесения приговора, – упрямо повторила я. – И вообще, пока мы тут права
– Что ты хочешь сделать, Оса? – спросил Лакс. – Проверить его своей магией?
– Сначала лечим, потом проверяем и, если надо, калечим, – выдвинула программу действий, нагнулась над «инвалидом» и невольно сморщила нос.
Нет, я не слишком брезглива, вот только запахи – мое слабое место. То, что любому другому покажется нормальным или хотя бы терпимым, способно вызвать у меня неудержимый позыв к рвоте. Причем любую природную или химическую гадость я выношу спокойно, зато запах человеческих нечистот и болезни вытерпеть не в состоянии. Ничего не могу с собой поделать, если амбре слишком сильно, не помогает даже дыхание через рот. Как прикажете колдовать в таких условиях? Я пораскинула мозгами и слазила в шкатулкусундук. В его недрах покоилось два огромных банных полотенца. Вытащила одно. Даром что тонкое, почти прозрачное на просвет, оно замечательно впитывало влагу и быстро сохло. Колдовали ли эльфы над ним или просто такова была особенность плетения нитей загадочной ткани, не знаю.
Встряхнув заструившуюся на ветерке ткань, я накрыла слабо постанывающий и уже почти неподвижный объект с головой, как полагалось бы трупу. За все время нашей беседы человек не произвел никаких осознанных действий, только стонал, вот как сейчас, и судорожно подергивался под полотенцем. На ткани, словно в насмешку, мгновенно начали проступать краснокоричневые пятна. Процесс сопровождался скорбным комментарием запасливого Кейра за моей спиной: «Такую вещь на мерзавца переводить!»
Кроме полотенца я достала еще маленькую фарфоровую баночку и кисточку. Быстро обмакнула ворс в густую красную краску и размашисто вывела на светлозолотистой ткани рунную комбинацию. К привычному набору исцеляющих рун, из которых пришлось убрать урус– призыв к внутренним силам больного (какие силы, если он на ладан дышит?), на сей раз я прибавила еще одну руну – лагу– руну воды и магии, облегчающей, смягчающей и очищающей. Моему грязному пациенту с почти стопроцентной вероятностью сепсиса она была весьма кстати.
Едва завершила рисунок, руны полыхнули, обдав почти невыносимым жаром и светом. Я невольно зажмурилась, заслонила лицо рукой, все отшатнулись, восхищенно затрубил Фаль. На секунду показалось, будто в горниле магии переплавилась сама реальность, вернее, ее маленький кусочек у самого края ежевичных зарослей. Из света и силы родилась новая форма.
Мужчины утирали слезящиеся глаза, сильф продолжал петь в экстазе, точно соловей. Я поморгала, чтобы убрать мельтешащие перед глазами точки, и изумленно охнула. Мое любимое полотенце было девственночисто – ни кровавых пятен, ни рун. Под импровизированным покрывалом все еще ктото был. Почему я сказала «ктото»? После такой вспышки магии нельзя было поклясться, что под тканью находился все тот же человек. Вдруг я, как волшебная шляпа в мультике про Мумитроллей, сотворила с ним чтонибудь несусветное? Положила на траву кисточку, баночку и ухватила за краешек полотенца. Медленно потянула. Уфф! Во всяком случае, он остался человеком.
– Невероятно! – выпалил потрясенный Кейр.
– Магия! – уважительно прибавил Лакс.
– Сияющая магия! – выдал трель Фаль.
Грязный, вонючий, лохматый, оборванный и полудохлый мужик мирно спал на травке, широко раскинув руки. Только теперь он не был ни грязным, ни вонючим, даже лохмотья рубашки слились в абсолютно целую вещь, каковой и были… лет эдак …дцать назад. Заодно обрела целостность и плоть человека. Если б я не видела его несколькими минутами раньше, ни за что бы не поверила. Даже волосы и те отросли до равномерной длины. Словом, висельник выглядел теперь как вполне обычный зажиточный хуторянин, спокойный сон разгладил искаженные мукой черты лица, никакой свирепой воинственности и кровожадности в них не читалось. Впрочем, маньяки в моем мире тоже часто выглядели невинными овечками, а число их жертв измерялось десятками. А значит, надо было довести работу до конца. Роль доктора исполнена, настала очередь следователя и судьи. Укрепив сон обвиняемого очередной порцией рунной магии, я начала действовать.
Руна тейвази наложенная на нее кано– путь к истине, прозрение сути – возникли перед моим внутренним оком, я повернулась в сторону пациента и разочарованно признала: Кейр, как и в большинстве случаев, оказался прав. Мужик был «романтиком с большой дороги», и ничего понастоящему доброго в его прошлом не имелось. Резал, грабил и спускал награбленное в притонах, не задумываясь ни о будущем, ни о прошлом. Впрочем, и особого зла в душе разбойника не находилось: из родной деревни ушел заодно со старшим братом – единственным близким родичем, как привык всю жизнь по его указке шагать, так и в банду Шалого потащился, не задумавшись даже, хорошо ли, плохо ли сделал. Он был как медяк, втоптанный в грязь. Как жил бесцельно, так и помер бы под кустом, толком не почувствовав даже, что живет, что он есть, – отправился бы на тот свет следом за братцем, кабы не вездесущий разведчиксильф. Прикусив губу, я отвернулась, с молчаливой благодарностью отпустив силу рун.
– Ну что, магева, невинного барашка вылечила? – в снисходительнопокровительственном тоне спросил Кейр.
– Нет, конечно, он разбойник, – нехотя согласилась с телохранителем. – Только всетаки больше дурак, чем кровопийца, всю жизнь на чужом поводке проходил, не умеет своим умом жить, оттого и в дурное дело влип по самое «не балуйся».
Отчаянное конское ржание, переходящее в хрип, раздалось с той стороны, где оставили лошадей. Мужчинам потребовалась доля секунды, чтобы обменяться быстрыми взглядами и распределить обязанности. Гиз и Лакс остались со мной, Кейр рванул назад, пара мечей бесшумными бабочками впорхнула в руки воина. Фаль отважно ринулся следом. Лошадь уже даже не ржала, кричала почти человеческим голосом, полным неизъяснимой муки, будто с нее кожу живьем сдирали, ей вторили бэквокалом остальные животные. Я собралась следом за Кейром, гдето в глубине души гаденько радуясь: «Слава богу, не Дэлькор! С ним все в порядке!» Гиз заступил мне тропу, коротко приказал:
– Подожди, там может быть опасно.
– Тем более! – против воли тормознув, перебила его. – Вы – мечи, я – магия, для сражения может понадобиться и то и другое! Пусти!
Гиз отрицательно качнул головой, уступать он не собирался. Лошадь перестала надрываться, и это молчание показалось страшнее плачаржания, я зыркнула по сторонам, прикидывая, не свистнуть ли Дэлькора, чтобы помчаться через ежевичник напролом. Но принципиальный спор клинка и волшебства прервался, едва начавшись. Несколько мгновений напряженного ожидания, и изза ежевичника послышалась брань. Кейр возвращался, на плече у него сидел Фаль и взахлеб рыдал. Телохранитель отрывисто выпалил:
– Лист, коняга мой, околел. На красную язву в траве наткнулся. Еето копытами подавил, да поздно, тварь подлая куснуть успела. И как только угораздило? Они ж от своих лесных ям далеко не уползают. Эх… Хорошо хоть никто из нас на нее не напоролся. Я лошадок подальше отвел, чтобы смерти не чуяли.
– Красная язва? – недоуменно переспросила я, все еще слабо знакомая с опасной фауной и флорой здешних мест.
– Змейка такая приметная, черная в красных точках, в здешних краях водится, редкая и ядовитая очень, – печально объяснил Лакс. – Если человека куснет, нужно яд вовремя отсосать, тогда еще ничего, а животина домашняя сразу дохнет.