Рыжее братство. Трилогия

Фирсанова Юлия Алексеевна

– Если все трусливые дураки будут нас кормить дармовыми завтраками, я за то, чтобы таких козлов было побольше, – вставил Лакс с самым невинным видом и уселся за стол. Целиком согласный с приятелем Фаль нырнул в миску с мелкими колбасками, обхватил одну и аппетитно зачавкал. Пес стоял с виду невозмутимо, но жадно ловил запахи расширившимися ноздрями.

– Тогда всем приятного аппетита, – решила я тоже воспользоваться плодами своего колдовства и заняла стул.

Мужчины спокойно присоединились к трапезе, никто из них не испытывал ни малейших угрызений совести от способа получения бесплатного завтрака путем запугивания несчастных торговцев. Они, как и я, впрочем, были уверены в справедливости обвинения,

навешенного на рыжего, но обвинитель являлся чужим, а Лакс принадлежал к нашему маленькому коллективу, поэтому никакое преступление не стоило того, чтобы выдавать приятеля на растерзание всяким визгливым козлам. Может, это было и несправедливо с какойнибудь высшей космической точки зрения, так ведь я и не утверждала, что являюсь воплощением вселенской законности, это все Гиз долдонил о моей избранности при каждом удобном и тем паче неудобном случае. Вот пусть попробует снова старую шарманку завести, я ему быстро сегодняшний эпизод припомню. Надеюсь только, что он не уверится в моей правоте настолько, чтобы снова в киллеры податься и на меня очередной сезон охоты открыть.

Откушали мы с аппетитом, ассортимент блюд на столе менялся как минимум пять раз, видно, пискля не поскупился на «извинения». Довольный Фаль тяжело вспорхнул мне на плечо и, облизывая ладошки после сочащихся медом булочек, спросил с умильной улыбкой:

– Оса, а может, ты к обеду еще когонибудь напугаешь?

– Я совершенно уверен, к обеду напуганных магевой будет больше, чем к завтраку, вот только не уверен, принесет ли нам это бесплатную еду, – усмехнулся Гиз.

– В тюрьме харчи тоже даром дают, – язвительно заметил Кейр.

– Я чегото не поняла, это вы так верите в мои волшебные силы или наоборот? – обиженно захлопала глазами и надула губы, как делала четырехлетняя Наташка с нашего двора, когда родственники начинали вычитывать ее за какуюнибудь мелкую детскую провинность или проказу. Правда, на маму такой способ не действовал, зато папа, бабка с дедом и многочисленные теткидядьки таяли моментально и кидались утешать маленькую хитрованку.

– Они верят! Безгранично! – поспешил заверить меня Лакс, пряча улыбку в озорных глазах.

– Тогда ладно, – «успокоилась» я, – а то нам уже на площадь идти пора, а я расстроенная, чего только в таком состоянии не наколдую!

– Чего? – сразу же заинтересовался Фаль.

– Самой представить страшно! – шепотом ответила я, заглянула под стол и спросила: – Песик, ты сыт?

– Гав! – подал голос Цап и толкнул лапой пустую лоханку, которую навалил ему с утра щедрый за чужой счет трактирщик.

– Значит, двинули, – позвала друзей.

– Ничего не забыла? – уточнил Кейр, поправляя перевязь с мечами. Скорее, машинально, чем по надобности.

– Может, и забыла, меня знаешь скольким вещам в жизни учили, если б их все помнила, давно бы уже мозги через уши выдавило от избытка информации, – пожала плечами. – А если ты о том, не потребны ли мне какиенибудь громоздкие магические аксессуары для предстоящих действий, то все, что нужно, ношу с собой! Пошли, пока публика лучшие места не заняла!

До начала «представления» оставался еще почти час, но толпа, совершенно явственно не согнанная для массовки (у массовки настрой другой!), а пришедшая на площадь по собственной воле, все прибывала и прибывала. Стражи, то ли из опасения народных волнений, то ли по традиции, тоже было предостаточно. Абсолютно свободной оставалась только высокая лестница из белого камня, ведущая в храм Гарнага.

Странно, почему народ до сих пор не оккупировал эту идеальную для обзора высоту? Конечно, если ты видишь все, то видят и тебя. Уж не это ли останавливало любопытных? Или лестница была неприкосновенным местом изза религиозных соображений? Однако я как персона, находящаяся в почти приятельских отношениях с божеством, решила не следовать примеру большинства и по блату подняться наверх. Перила лестницы, ведущей в храм, сложенные из огромных светлых каменных блоков, теплых от солнца, показались мне идеальной скамейкой, а если ктото придерживается иного мнения, всегда может подойти и попытаться меня переубедить. Впрочем, зная степень собственного упрямства, я бы не слишком надеялась на такое чудо.

Обратившие внимание на наше восхождение люди посматривали на меня слегка диковато, как на негра в чукотской юрте, зато не задавали дурацких вопросов и остановить не пытались. Если магева кудато идет, значит, это личное дело магевы, и кого бы она с собой ни волокла, тоже пусть, хоть крокодила на веревочке.

Мы удобно расположились на камнях, развернувшись в сторону народных масс, пока пустующего эшафота и свободного от публики ступенчатого помоста с креслами и скамьями для высоких гостей. Я поерзала, устраиваясь поудобнее, и заметила:

– Какая у меня в последние дни обширная культурная программа. Вчера первая экскурсия в тюрьму, сегодня первая казнь.

– Раньше не доводилось присутствовать или не хотелось? – заинтересовался Гиз.

– Хотеть не хотелось, да и зрелище это в моих землях редкое, – почесала я нос.

– У вас нет преступников? – удивился Кейр, не отличавшийся особым оптимизмом и верой в лучшие качества людей.

– Навалом, – честно признала я. – Только в моей стране смертная казнь временно запрещена, во многих странах мира тоже, а там, где она остается высшей мерой наказания, почти нигде публично не проходит. Потому как считается негуманным зрелищем, пробуждающим худшие черты человеческой натуры.

– Так ведь если не казнить, мерзавцы последний страх потеряют?! – Бывший палач никак не мог взять в толк гуманистических тенденций современного общества.

– Статистика, которая знает все, а статистика, да будет тебе известно, – это просчитанное с помощью цифр явление, так вот, статистика показывает, что увеличения числа преступлений после отмены казни не происходит. Не знаю, правда это или вранье. Есть еще философская причина, – я припомнила дискуссии на семинарах, – образованные люди в моем мире говорят, что смертная казнь, по сути, животный инстинкт, позыв отдать зуб за зуб, кровь за кровь, это не наказание, а месть государства человеку. Убитый ничего уже не сможет понять и осознать, не принесет никакой пользы обществу, поэтому казнь как наказание – мера неприемлемая. Да и в случае судебной ошибки погибает невиновный. Конечно, с этими выводами согласны не все. Периодически после какогонибудь особенно зверского преступления массы требуют возрождения смертных приговоров, да и самые отпетые гуманисты, когда нос к носу сталкиваются с нарушителями закона, чаще всего начинают петь подругому.

– А ты сама? – задал вопрос Гиз.

– Думаю, правда есть в суждениях обеих сторон, – ответила я.

– Как это? – Лакс выглядел малость запутанным.

– Если бы мы умели читать в человеческих душах, если бы умели понять точно, почему совершено преступление, могли бы справедливо выбирать наказание для виновного. Кара должна стать равной злодеянию. А мучения преступника не должны быть компенсацией за страдания потерпевшего или убитого, это действительно больше похоже на месть – они должны сделаться конструктивным искуплением для самого виновного, – постаралась объяснить я ситуацию так, как чувствовала ее. – Убить проще простого – взмах меча, выстрел, яд, петля – конец все равно один, а вот сделать так, чтобы преступник пожалел о совершенном деянии и пожелал исправить, искупить содеянное, – это труд, и очень серьезный труд. В моем мире такое практически невозможно воплотить в жизнь, слишком несовершенны способы исследования человеческой натуры. Но, может быть, гдето подобное станет реальностью.