Рыжее братство. Трилогия
Шрифт:
Губы Гиза (а киллер слушал меня оченьочень внимательно, без малейшей тени насмешки) сложились в успевшее опостылеть мне слово «служительница». Ладно хоть вслух ничего не сказал.
Пока мы беседовали, а Фаль носился над толпой, развлекаясь, народ все прибывал. К назначенному часу живое море самых разных, начиная с нищих и кончая разряженными в яркие роскошные ткани, людей колыхалось почти от самых стен тюрьмы и домов по краю площади до эшафота. Снова поразила меня царившая тишина: ни шепотка, ни разговора, ни обрывков брошенных фраз я не слышала, для такого количества народа это было равносильно тишине в осеннем лесу, когда явственно воспринимаешь
Потом со стороны одной из центральных улиц, выходящих на площадь, раздались громкие звуки, похожие на бубен и барабаны. Людское море отхлынуло парой волн, пропуская нечто вроде громадного золотистобагряного торта на колесах, запряженного шестеркой белых лошадей, укрытых густо расшитыми золотом попонами. «Торт» остановился перед самым помостом в кольце стражи. То ли традиции обязывали, то ли прибывший всеми силами стремился избегнуть контакта с простым населением. Но нам сверху все было прекрасно видно. Слуги, стремглав кинувшиеся к дверям подвижного сооружения, практически выкатили оттуда толстенного мужика в ядовитоголубом с багряными кружевами верхнем одеянии.
– Этот гамбургер на ножках и есть король Ланца? – разочарованно спросила друзей.
От монарха пусть даже небольшого королевства я ожидала более если не располагающей, то хотя бы приличной внешности. Вот английский принц Чарльз – такая страховидла ушастая, но сразу видны порода и воспитание. А этот! Если убрать с мужика нелепый костюм, похожий на наволочку от подушки, постиранную с набором пестрых носков, выглядел он как стопроцентный американец, всю жизнь питавшийся в фастфудах. Злополучный памфлетист Герг, проехавшийся насчет полноты монарха, не использовал в своем произведении приема гиперболы.
– Он самый, – кивнул Кейр.
– А что такое гамбургер? – в свою очередь задал вопрос подлетевший Фаль.
– Очень большой бутерброд из разрезанной пополам круглой булки, в середину которой запихиваются кусок мяса, сыр, салат, и все это удобряется жидкой красной приправой, – ответила я, пока не встречавшая тут ни помидоров, ни кетчупа.
– Похож, – заценил Лакс с усмешкой никогда не имевшего проблем с лишним весом создания.
– Теперь понятно, как господин начальник тюрьмы сделал карьеру, – раздумчиво согласилась я. – Его избрали по весу.
Тем временем вокруг «гамбургера», уснащенного обилием ювелирных изделий, как стая шакалов у падали, собралась кучка народа, выряженная почти так же богато, но с малость большим вкусом. Одеться хуже было практически невозможно. От массы заискивающих улыбок, приклеенных к физиономиям, и лебезящих интонаций мне моментально свело скулы гримасой отвращения. И кажется, не мне одной.
Рядом с толстяком Клементарием, перекочевавшим из кареты в самое большое кресло, встал худощавый юноша, выделявшийся в пестроте собрания темносиним камзолом с черными панталонами и почти полным отсутствием ювелирных изделий. Несмотря на проблему с кожей (прыщами парниша мог бы торговать оптом!), серьезная мордашка его была вполне симпатичной, только очень печальной, точно у плакальщика на похоронах, а давно не мытые волосы обвисли скорбными темными сосульками.
– Принц Альвин, – заметив мое внимание, дал справку Гиз.
– Парню нужны хороший косметолог или регулярные купания в бочке с клеросилом, портить такую физиономию угрями преступление, – хмыкнула я и сказала громче: – Вьюноша, похоже, не разделяет кровожадных замыслов отца.
– Поговаривают, он был в приятельских отношениях с Кейсаром, – обронил Гиз, вновь проявляя поразительную осведомленность.
– Думаю, не он один, однако мужества выразить скорбь, приличествующую случаю, достало лишь у него, впрочем, вряд ли король отправит на плаху вслед за Дергом недовольного политикой отпрыска, о других придворных такого наверняка сказать нельзя, – прокомментировала я.
Даже замеченный в толпе лизоблюдов начальник тюрьмы пытался улыбаться, получалось у него плохо, поэтому Бдящий за спокойствием Цвиранга старался держаться подальше от короля, за спинами рвущихся к монарху особей.
С появлением брюзгливоупертой, как у больного быка, физиономии его величества действо на площади резко ускорилось. Особенно старались парни у эшафота, но король на них не смотрел. Его тусклый взгляд лениво блуждал по лицам и по закону вероятности, помноженному на закон Мерфи, уперся в нашу развеселую компанию. Пес как раз рассматривал народ, опершись передними лапами на камни.
Клементарий узнал «домашнего пушистика» Кейсара, глазки забегали, счеты защелкали в голове монарха. Я не могла допустить существование более совершенного вычислительного устройства в башке типа, погнавшего на эшафот ценнейшего сотрудника внутренней службы безопасности государства исключительно изза собственного комплекса неполноценности.
Король Ланца был козлом, но полным тупицей не был. Отдавать какието глупые приказы страже касательно магевы толстяк не стал, но и выдержки игнорировать ситуацию у него не хватило. Он согнул указательный палец какимто судорожным образом. Оказалось, это была команда. Хор лизоблюдов малость поутих. А к царственному уху нагнулся самодовольный мужик в форме стражника с понаверченными сверху бирюльками, вероятно символизирующими высокое положение.
– Магева серьезно рискует, вы не находите, Кандор? Псы – непредсказуемые твари, могут взбеситься и укусить хозяина, когда не ждешь, – проквакал Клементарий и аж раздул от самодовольства все пять подбородков.
– Истинно так, ваше величество, – угодливо подхватил подхалим.
– Псы – звери верные, не чета кошкам, которые гуляют сами по себе, собака не обманет и не предаст, будет любить хозяина и верно служить ему зачастую даже тогда, когда он того совершенно не стоит, – так же демонстративно не глядя на короля, обратилась к Лаксу, ласково ероша чистую шерсть Цапа. Пес терпел и позировал.
Вообщето я намеревалась говорить так, чтобы меня слышал толстяк Клементарий и его клика, но почемуто слова мои разнеслись по всей площади. (Не Гарнаг ли учудил, оскорбленный тем, что Клементарий не сподобился вынести обвинение Дерга на его обсуждение?) Король раззявил рот и побагровел, словно собирался лопнуть перезрелым помидором.
– Людям пожилым, склонным к полноте, вредны сильные волнения, а разрушительные чувства, особенно гнев и ненависть, просто смертельно опасны, организм может не выдержать, и конец концерту, – задумчиво прибавила я. Опасливое восхищение отразилось в глазах Лакса. На Кейра и Гиза я старалась вообще не смотреть, и так понимала: мои выкрутасы осмотрительные мужики не одобрят. Ладно хоть объявлять меня безумной и вязать не кинулись, значит, лимит доверия пока не исчерпан и можно продолжать выводить из себя его бесконечно толстое величество, а также потешать почтеннейшую публику. Монарх, кстати, покраснел после моей последней фразы еще сильнее, стал багровым, как кружавчики на одежде.