Рыжие волосы, зеленые глаза

Модиньяни Ева

— Мы прогоним эту боль, — пообещала она, улыбаясь, чтобы его подбодрить.

Вошел дежурный врач и, подвергнув Мистраля тщательному осмотру, остался доволен результатом.

— Вы хорошо себя ведете, — похвалил его доктор, еще раз проверяя пульс.

Гримаса боли исказила лицо Мистраля.

— Где у вас болит? — спросил врач.

— Особенно голова, — ответил Мистраль, — и живот.

— Ну, это уж слишком. Или живот, или голова, — пошутил доктор.

В эту минуту вошла

Адель. Как только она появилась в отделении интенсивной терапии, ей сообщили, что Мистраль наконец вышел из комы и начал говорить. Обливаясь слезами, она поминутно просила подтвердить, что ее сын действительно проснулся, что он будет жить. Она осталась в коридоре и села, чтобы выплакать, облегчить слезами все накопившиеся чувства: страх, ожидание, надежду и радость при известии о счастливом исходе. Наконец, успокоившись и утирая слезы, она вошла в палату и крепко обняла Марию, шепча ей на ухо:

— Иди домой, отдохни. Я побуду здесь.

Мария подошла к кровати и, целуя в лоб Мистраля, сказала:

— Я вернусь скоро-скоро.

Он улыбнулся, провожая ее взглядом.

Адель подошла к сыну и погладила его по щеке. Обернувшись к врачу, она спросила:

— Я могу побыть с ним?

— Только не утомляйте его, — посоветовал доктор и вышел вместе с медсестрой.

— Вечно ты доставляешь мне одни огорчения, — упрекнула она сына, когда они остались одни. — Вот послушался бы моих советов…

Вошел профессор Салеми, нейрохирург, делавший Мистралю операцию.

— Вы жалуетесь на боли, Мистраль, — начал он.

Мистраль лишь улыбнулся доктору.

— Жаловаться — это неотъемлемое право больного, — продолжал хирург. — А облегчение боли — наша святая обязанность, — добавил он. — Боль скоро пройдет, я вам обещаю. Но сейчас вам нужен покой. — Он многозначительно взглянул на Адель, и она поняла этот взгляд.

— Вы меня выставляете за дверь? — спросила она с покорной улыбкой.

— Господь с вами, я бы не осмелился. Это просто совет врача.

— Я дам ему отдохнуть, — обещала Адель, провожая врача к двери. Потом она села в кресло в ногах кровати и заглянула в лицо своему мальчику.

В глубине души она была уверена, что именно ее молитвы вкупе с теми, что возносил настоятель монастыря капуцинов и все ее друзья из Чезенатико, сыграли решающую роль в чудесном выздоровлении сына.

Теперь в ней крепло убеждение, что все завершится благополучно.

И еще Адель подумала, что Мария действительно необыкновенная женщина.

За прошедшие дни у нее была возможность убедиться в том, как глубоко Мария страдает, как любит она Мистраля, как правдива и чиста ее душа. Возможно, размышляла Адель, союз с Мистралем был не такой уж ошибкой, как она привыкла

считать. Напротив, теперь она бы не удивилась, услышав, что эти двое и вправду созданы друг для друга.

Ее сын, доставивший ей столько горя со своей проклятой страстью к большим скоростям, оказался не таким скверным мальчишкой, как она думала. Но чтобы понять некоторые вещи, развеять предубеждения, отказаться от глубоко укоренившихся представлений, чтобы уяснить, что каждому уготована судьбой своя дорога, по которой он должен пройти сам, пришлось пережить страдания и боль.

Только в этот момент Адель начала понимать, как она ошибалась, осуждая Мистраля. Ее непослушный, не желавший учиться сын, этот безалаберный и упрямый мальчишка, пошедший наперекор ей, оказался человеком порядочным и щедрым, этот кумир толпы жил скромно, словно стесняясь своего богатства и успеха. Она представила себе, как радовался бы такому сыну ее Талемико, как он гордился бы Мистралем, если бы был жив, если бы не оставил ее так рано. Все эти размышления помогли ей примириться с собой и с миром. Давно она не испытывала этого чувства.

Вернувшись в гостиницу, Адель вошла в номер и тихонько приоткрыла дверь в спальню Марии. Измученная усталостью, Мария глубоко спала в полутемной комнате. Ее лицо было спокойным и умиротворенным. В эту минуту Адель почувствовала, что полюбила ее, как дочь.

Она отправилась на поиски внуков, игравших, как оказалось, в гостиной с Рашелью.

— Одевайтесь, детки. Сегодня бабушка поведет вас на прогулку, — объявила Адель, чувствуя настоятельную потребность принять деятельное участие в жизни Марии и ее детей.

— Куда мы пойдем? — спросил Мануэль.

— Мой безошибочный нюх подсказывает мне, что тут неподалеку есть магазин, где продают игрушки. Много-много разных игрушек. Пойдем, поищем этот магазин.

Фьямма широко раскрыла свои слегка раскосые восточные глаза, удивившись предложению бабушки. Она умоляюще взглянула на Адель, боясь огорчить ее, и прошептала:

— Я бы хотела остаться здесь.

Адель крепко обняла ее:

— Может, тебе нехорошо?

— Мне хорошо, — заверила ее девочка.

— Хочешь заняться чем-то другим?

Фьямма чмокнула бабушку в щеку и сказала:

— Ты всегда со мной обращаешься так, будто я больна.

— Тебе и вправду так кажется? — мысленно Адель дала себе слово впредь быть повнимательнее и следить за собой в общении с этой удивительной девочкой, приводившей ее в замешательство.

— Да, именно так, — уверенно кивнула Фьямма.

Адель рассмеялась:

— Ах ты, маленькая плутовка!

— Не такая уж маленькая, — с достоинством возразила девочка.