Рыжий Орм
Шрифт:
Он взглянул на головы повнимательнее и воздел руки к небу.
— Я знаю, кто это, — сказал он. — Я знаю их обоих. Один из них — отец Себастьян, отличавшийся своим благочестием, которого должен был выкупить из рабства наш безумный магистр. Теперь Господь сам избавил его и взял к себе на небо, в сонм святых мучеников. А это отец Нитгард из Реймса, который один раз был у короля Харальда вместе с епископом Поппоном. Затем он отправился в Сконе, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Значит, и он тоже попал в рабство к язычникам. Я узнал его по уху. Он был пламенной души человек и усердный в проповеди истины. И вот один раз, при дворе императора, его укусил за ухо один из монахов императрицы Феофано в Константинополе. Оба они поспорили тогда о Святом Духе и его исхождении от Отца или Сына. Нитгард любил повторять потом, что он пожертвовал своим ухом в искоренении ереси и что он охотно отдал бы свою голову в борьбе против язычников. Так оно и случилось.
— Ну, раз он сам желал этого, что ж, — сказал Орм. — Однако мне сдается, что жители Финведена лишили этих святых людей головы не ради их удовольствия, какими бы святыми они ни были. Нет, они послали нам эти головы, чтобы досадить нам и нанести оскорбление. Такова наша плата за то, что мы крестили Эстена и двух его людей, вместо того чтобы убить их, раз уж мы их поймали. Теперь и ты раскаешься в содеянном, как я.
— Доброе деяние всегда остается добрым, и здесь раскаиваться не в чем, что бы ни случилось, — сказал брат Виллибальд. — А эти святые останки я похороню в моей церкви, ибо от них исходит святая сила.
— Пока от них исходит запах, — мрачно сказал Орм. — Но может, ты окажешься прав.
Вместе с братом Виллибальдом они собрали травы и веток и положили их в мешок. Затем они бережно опустили туда головы и снова завязали мешок веревкой.
Глава 12
О тинге у камня Крака
На следующее утро, когда от каждого лагеря были выбраны двенадцать представителей — от Веренда, Гёинге и Финведена, — они, заняли свои места по старшинству, вокруг камня. За ними расположились все остальные, чтобы выслушать, что скажут эти мудрые люди. Дюжина выборных от Веренда сидела в середине, и первым поднялся именно их хёвдинг. Звали его Угге Заика сын Уара. Это был человек преклонного возраста, и славился он во всем Веренде своей мудростью. Правда, говорил он с некоторым затруднением, но зато все были единодушны в том, что думает он гораздо лучше. Рассказывали, что мудрость его была заметна еще в молодые годы, когда он мог просидеть на тинге три дня подряд, не произнося ни слова, и только время от времени медленно покачивая головой.
Он вышел вперед к камню, повернулся к собравшимся и заговорил. — Добрые люди, — сказал он, — собрались у этого камня. Здесь присутствуют самые мудрые жители Веренда, Гёинге и Финведена, по старинному обычаю наших предков. Это хорошо. Я приветствую вас и да будет мир в вашем совете. Пусть ваша мудрость послужит всем на пользу. Мы прибыли сюда, чтобы договориться о мире. С людьми всегда так: одни считают одно, а другие — другое. Я уже стар и многое повидал, а потому знаю, что важнее всего. И я знаю, что мир — дело хорошее. Он лучше распри, лучше сожжения, лучше убийства. Между нами царил мир целых три года, и никому от этого не было никакого вреда. Не будет вреда и от того, если мир этот продлится. У кого есть жалобы, мы выслушаем их и рассудим. Те, кто хочет убить друг друга, пусть делают это здесь, у камня, по законам и обычаям тинга. Но мир — лучше.
Жители Веренда довольно посмотрели по сторонам, когда он кончил говорить, ибо они гордились своим хёвдингом и его мудростью. Затем поднялся хёвдинг из Гёинге. Его звали Соне Ясновидящий, и был он таким дряхлым, что его поддерживали за руки двое людей, которые сидели рядом с ним. Однако он сердито оттолкнул их и спешно заковылял к камню, встав рядом с Угге. Он был высокий, костлявый, совсем высохший и согбенный от старости, с длинным носом и жидкими прядями пестрой бороденки. И хотя осеннее солнышко еще припекало, на хёвдинге была длинная шуба и теплая лисья шапочка. Выглядел он чрезвычайно умным, и слава о его мудрости гремела уже давно. Всем был известен его дар ясновидения: он мог отыскать спрятанный клад, предсказать будущее или несчастья, которые поджидают людей. А кроме того, он был женат семь раз и имел двадцать трех сыновей и одиннадцать дочерей, и поговаривали, что он все еще трудится ради того, чтобы выровнять эти числа, считая дюжинами. У всех жителей Гёинге он вызывал за это большое уважение.
Он также провозгласил мир перед собравшимися на тинге и очень красиво сказал о миролюбии Гёинге, которое было столь велико, что за целых четыре года не случилось ни одного похода против Веренда или Финведена. Посторонние могут подумать, сказал он, что это свидетельствует о слабости и лени, пустивших свои корни среди жителей Гёинге. Однако тот, кто так думает, ошибается. Ибо они всегда готовы, по примеру своих отцов, с мечом в руках наказать любого, кто задумает нанести им ущерб, и это подтвердят те, кто пытался сделать это. Нельзя сказать, что мир этот держался благодаря богатому урожаю, сочным пастбищам и тучному скоту. Ибо сытый житель Гёинге ничуть не хуже голодного, когда речь заходит о сражении. И характер его ни капли не смягчился. Все дело — лишь в одном: среди них есть мудрые и рассудительные люди, и остальные прислушиваются к их советам.
— И до тех пор, пока будут эти мудрые люди, и их будут слушаться, — сказал он, — все у нас будет хорошо. Но таких мудрецов становится с годами все меньше и меньше. И таких, на кого можно полностью положиться, скоро совсем не останется; конечно же, кроме нас, меня и Угге. А потому очень важно, чтобы более молодые, у которых борода еще не поседела, прислушивались бы к нашим советам и учились бы у нас, до тех пор пока сами не станут мудрее. Ибо правильно, когда старшие поучают, а молодые сознают, что их разумение ничтожно.
Третьим поднялся хёвдинг от Финведена. Он выше к камню и встал рядом с двумя другими. Звали его Улоф Летняя Птичка, и хотя он был еще молод, слава о его уме уже разносилась повсюду. Это был статный мужчина, темноволосый, с острым взглядом, с горделивой осанкой. Он побывал на Востоке, где служил у киевского князя и императора в Константинополе. Домой он вернулся с большими богатствами. Прозвище Летняя Птичка он получил за то, что любил носить роскошную, разноцветную одежду. И ему самому это прозвище было по вкусу.
Все жители Финведена, — как дюжина выборных, так и остальные, сидевшие за ними, — встретили своего хёвдинга радостными криками, когда тот вышел к камню. Он и вправду был настоящим хёвдингом. И когда он встал у камня с двумя другими, то между ними была видна большая разница. На Улофе был зеленый плащ, вышитый золотом, и сияющий серебряный шлем.
Он также провозгласил мир на тинге, а затем сказал, что его доверие к мудрости старых людей, возможно, не столь велико, как их собственное. Как он считает, доброе разумение может быть и у молодых, и даже еще больше. Но он не может возразить старикам в том, что мир — это действительно хорошо. Однако следует всем задуматься о том, что теперь мир поддерживать все труднее, и все это из-за того, что то там, то сям поднимается смута, которую вызывают христиане, эти злые и коварные люди.
— Когда я говорю о христианах, я знаю, что говорю, — добавил он. — Ибо вам всем известно, что пять лет я прослужил в Византии причем обоим императорам, — и Василию, и Константину. И там-то я насмотрелся, какими могут быть эти христиане в своей жестокости. Они отрезают друг другу носы, уши, причем из-за каких-то пустяков, а иногда оскопляют друг друга. А молодых женщин, даже красавиц, они часто держат взаперти в каменных домах и запрещают им общаться с мужчинами. Ту же, которая нарушит этот запрет, они замуровывают заживо в каменную стену и тем самым обрекают ее на медленную смерть. Иногда бывало, что они уставали от своего императора, или он не нравился им своими приказами. Тогда они хватали его и его сыновей и выжигали им глаза каленым железом, так что те делались слепыми. И все это творилось во имя их христианства, ибо они считали увечье меньшим злом по сравнению с убийством. Так что теперь вы сами можете понять, что это за люди. И если они могут так поступать друг с другом, так что же они сделают с нами, нехристианами, если они нас одолеют? Каждый должен вовремя задуматься об этом, пока опасность не возросла. Разве мы только что не стали свидетелями того, как христианский священник проник сюда, к камню, и совершил убийство прямо на глазах у женщин Веренда? Его привели сюда с собой из Гёинге, и наверное, со злым умыслом, но это их дело между собой, и Финведен не будет вмешиваться. Но все-таки было бы хорошо, чтобы на тинге приняли решение: пусть все христианские священники, приходящие в Гёинге, Веренд или Финведен, сразу же будут убиты, и не надо держать их рабами, а тем более беспрепятственно позволять им ходить повсюду с их уловками да речами. Ибо только так мы сумеем предотвратить многие бесчинства и поддерживать мир.