Рыжий Орм
Шрифт:
Она потрясла своими кулаками перед носом Угге и, похоже, намеревалась плюнуть в него.
— Она права, она права! Катла права! — загалдели женщины. — Мы хотим оставить его у себя вместо Властелина! Нам нужен такой священник, как он!
Угге заслонился обеими руками и закричал что есть силы, чтобы заставить женщин угомониться. А возле него Улоф Летняя Птичка чуть с камня не падал от радости, видя затруднительное положение самого мудрого судьи.
Но вот поднялся со своего камня Соне Ясновидящий и заговорил так громко, что все умолкли.
— Пусть будет мир на этом тинге, — сказал он, — и пусть умные люди терпеливо отнесутся к этим женщинам. Плохо будет, если мы нарушим мир, и хуже всего это будет для вас, женщины. Ибо в таком случае мы осудим вас на порку, причем на глазах у всех остальных: мы выпорем вас розгами — березовыми или орешниковыми. И это наказание будет для вас большим бесчестьем. И всю вашу оставшуюся жизнь люди будут смеяться, завидев вас, а этого никто из вас не захочет. Так что давайте прекратим крик и препирательства. Я хочу спросить у вас только одно, прежде чем вы уйдете отсюда: ударил христианский священник Властелина или же нет?
Женщины притихли. Они в один голос отвечали, что священник вовсе не трогал Властелина, что он только выкрикнул что-то и поднял свой крест, а старик скатился с камня и умер. Это чистая правда, говорили они. Ибо они могли бы сразу сказать правду, если бы знали, зачем это нужно.
На этом женщины удалились, и Катла тоже, вместе со своим пленником, а тем временем Угге совещался со своими выборными. Некоторые считали, что священника следовало бы убить, ибо совершенно ясно, что он каким-то колдовством лишил Властелина жизни, и с христианским священником нужно покончить чем раньше, тем лучше. Но другие воспротивились этому и заявили, что тот, кто сумел колдовством отнять у Властелина жизнь, должен, наоборот, остаться в живых. Ибо тогда-то он уж точно поможет женщинам. А кроме того, надо подумать и над тем, что сказала старуха, раз никто из жителей Гёинге не будет требовать себе виру. В конце концов Угге решил, что Катла может оставить у себя священника в качестве раба до четвертого тинга с этих пор и использовать его по своему усмотрению. Ни Соне, ни кто-либо другой не возражали против такого решения.
— Я и сам не смог бы рассудить лучше, — сказал Орм брату Виллибальду, когда они заговорили об этом. — Теперь магистру предстоит поладить со старухой. И он так или иначе попал в рабство к смоландцам.
— С ним был сам Дух Святой, несмотря на все его немощи, когда он выступил против язычника на камне и всех этих мерзостей, — сказал брат Виллибальд. — Теперь может статься, что он послужит во славу Божию.
— Что ж, может быть, — ответил Орм, — но самое лучшее, как мне кажется, это то, что мы отныне простились с ним. Конечно, мужчина может быть охоч до женщин, и не только до своей жены, но и до других, когда он находится в походе. Здесь сказать нечего. Но я против того, чтобы мужчина, вроде этого, к тому же полный неумеха и христианский священник, так сводил с ума всех женщин, едва они только завидят его. Такие вещи кажутся мне несправедливыми и противоестественными.
— Он многое искупит, — сказал брат Виллибальд, — когда эта старуха Катла запустит в него свои когти. Поистине, желал бы я оказаться во рву с голодными львами, вместе с пророком Даниилом, о котором я тебе рассказывал, нежели в шкуре этого магистра. Но на все воля Божия.
— Пусть же Господь и впредь благоволит к нам, — сказал Орм благоговейным тоном.
Тинг продолжался четыре дня, и на нем разбирались многие трудные дела. Мудрость Угге и Соне была высоко оценена всеми присутствующими, — кроме тех, кому решение судей было не на пользу. Даже Улоф Летняя Птичка показал себя рассудительным судьей, несмотря на юный возраст, так что сам Угге не раз заметил, что из него со временем выйдет толк. При разбирательстве запутанных дел, когда стороны никак не могли примириться, а у их судей и выборных мнения расходились, вызывался третий судья, согласно древнему обычаю на тинге, причем судья без выборных, для того чтобы помочь примирить противников. И несколько раз, при разбирательстве споров между Верендом и Гёинге, таким независимым третьим судьей выступал Улоф Летняя Птичка, с честью справляясь со своим поручением.
До сих пор все шло прекрасно. Но люди, собравшиеся на тинг, начинали все больше и больше волноваться из-за того, что не происходило ни одного стоящего поединка. Правда, на второй день состоялся какой-то бой между противниками из Финведена и Гёинге, из-за кражи коней. Судьи вынесли решение о поединке потому, что не нашлось ни одного свидетеля в этом деле, а стороны выказывали лишь упрямство и изворотливость. Но когда противники сошлись лицом к лицу, они бились столь неумело, что почти сразу же проткнули друг друга мечами и оба упали замертво, прямо как черепки разбитого глиняного горшка. Так что никто был не рад такому бою. Люди кисло улыбались, решив уже, что тинг на этот раз не удался.
Однако на третий день все приободрились, ибо начали разбирать сложное дело, которое сулило много интересного впереди.
Два жителя Веренда, люди известные и почтенные, по имени Аскман и Глум, выступили вперед и поведали о похищении двух женщин. Каждый из них лишился дочери, и девушки эти были невестами на выданье. Похитили их два охотника на выдр из Гёинге, к востоку от Большого Бычьего Брода. Похитители тоже были известны: один был Агне из Слевена, сын Кольбьерна Сожженного, а другой — Слатте по прозванию Лис, племянник Гудмунда с Совиной Горы, который заседал в числе выборных от Гёинге. Похищение произошло год назад. Как выяснилось, девушки все еще находились у своих похитителей. Аскман и Глум требовали на тинге тройного возмещения за каждую похищенную девушку, а также виру за тот ущерб, который был нанесен вдове Гудни, сестре Глума, ибо вдова эта была вместе с девушками именно тогда, когда было совершено умыкание, и ее столь потрясло ужасное обращение с ней, что она долгое время после этого находилась в безумии. Эта вдова тоже присутствовала на тинге, и она всегда пользовалась уважением за свою честность и порядочность. И так как многие теперь могут засвидетельствовать, что она пришла в себя, то она сама сможет быть лучшим свидетелем и рассказать, как все было на самом деле.
Вдова Гудни подошла к камню. Это была сильная, статная женщина, еще не настолько старая, чтобы отпугивать мужчин. Она четко и серьезно пересказала все, что произошло. Она и девушки отправились в лес, чтобы собрать лекарственных трав, и пробыли там весь день, ибо растения эти стали попадаться все реже. Они зашли далеко в глушь, как вдруг разразилась ужасная гроза, с громом, градом, проливным дождем, так что они перепугались, вымокли до нитки и сбились с пути. Так они блуждали некоторое время в поисках тропинки, пока не набрели на избушку, где можно было бы спрятаться от непогоды. Все они замерзли, устали и проголодались. В избушке оказались двое парней, охотники, и они хранили там свою охотничью добычу — шкурки выдры. Вдова почувствовала некоторое облегчение, когда увидела, что люди эти не опасны. Охотники приветливо встретили их, усадили у огня, накормили и дали подогретого пива. В этой избушке она с девушками и переждала непогоду, а тем временем наступила темная ночь.
До сих пор, как утверждала вдова, она опасалась только грозы, да еще тревожилась за свою спину, которая разболелась из-за мокрой одежды. Но потом она начала бояться и за девушек тоже, и этот страх был гораздо больше. Ибо мужчины очень обрадовались и заявили, что лучшего они и ожидать не могли и что они давненько уже не видели в лесу женщин. Они щедро подливали девушкам пиво, — а в избушке у них стоял целый бочонок, — и все подогревали новое, чтобы согреться. У девушек закружилась голова, так они были молоды и неопытны. Тогда вдова начала допытываться, как им добраться до дома, и ей показали дорогу. Однако мужчины были больше озабочены тем, что сидели рядом с девушками и все щупали, высохла ли на них одежда. И дело дошло до того, что Слатте Лис взял в руку две щепки и сказал, чтобы девушки выбрали, с кем из мужчин они лягут ночью, и предложил им тянуть жребий. Тогда вдова строго сказала, что девушки должны идти домой и попытаться найти в темноте дорогу туда. Сама же она, как она сказала, вынуждена будет остаться в охотничьей избушке, так как совсем промокла и разболелась от холода.
— Я сказала так потому, что подумала: теперь охотники успокоятся и отпустят девушек с миром, если я останусь у них. И я решила, что так будет лучше всего, если я возьму это на себя ради девушек, ибо мне принесет это меньше вреда. Однако вместо этого мужчины просто разъярились, осыпали меня ругательствами и вытолкали вон из избушки: они кричали, что помогут мне убраться отсюда своим луком и стрелами. Всю ночь мне пришлось бродить одной по лесу, страшась диких зверей и привидений. И когда я вернулась домой, то рассказала, что с нами произошло, и люди побежали к охотничьей избушке, но та была уже пустой: ни охотников, ни девушек, ни шкурок выдры. Из-за того, что мне пришлось вытерпеть от этих злых людей, я слегла в постель и долго болела.