Рыжий Орм
Шрифт:
У Захарии был сын, которого звали Феофил. Ему было уже тридцать лет, и он состоял при дворе. Когда отцу отрезали уши, то сын кинулся к своим императорам и упал им в ноги. Он сказал, что грех отца, несомненно, тяжек, а наказание столь мягко, что он заливается слезами, как только думает об этом. И он восхвалял милость императоров с таким усердием, что Василий в скором времени сделал его казначеем на своем флоте. Таким образом, он оказался причастен к распределению добычи и выплате жалованья.
Наши красные корабли зашли в Модон, чтобы там мы смогли получить жалованье и наказать непослушных килеванием. Был там в то время и казначей Феофил со своей женой. Я никогда ее не видел. Но мой сын быстро заметил красавицу, а она — его. Они впервые увидели друг друга в церкви. И хотя он был всего лишь молодым лучником, а она — знатной госпожой, они вскоре улучили момент для тайной встречи, возжелав друг друга. Я ничего не знал об этом, пока он сам не пришел ко мне и не заявил, что устал от морского плавания и должен получить хорошее место в свите казначея. Женщина же эта сделала так, что казначей узнал, будто Хальвдан является сыном того человека, который однажды помог его отцу отомстить архимандриту. И теперь сын мой оказался любимчиком не только жены казначея, но и его самого.
Когда я услышал об этом, я сказал ему, что поступить, как он задумал, — это все равно, что всадить себе меч в грудь. И прибавил, что с его стороны несправедливо оставлять меня одного ради какой-то женщины с накрашенными глазами. Но он стоял на своем и не хотел слушать разумных советов. Эта женщина, сказал он, как огонь, и никто не сравнится с нею, и он никогда ее не оставит. А кроме того, он намеревался стать уважаемым человеком и разбогатеть на службе у казначея, чтобы не оставаться просто нищим лучником. И вовсе нет никакой опасности быть разоблаченным и убитым, сказал он. Ведь он наполовину византиец, а поэтому разбирается во многих вещах получше меня, и в женщинах тоже. При этих словах я в гневе проклял его мать; на том мы и разошлись.
Я очень горевал о сыне. И я надеялся, что когда эта женщина устанет от него, или он — от нее, он вернется ко мне. И тогда, думал я, моя служба уже подойдет к концу, и мы вместе отправимся домой, и там он найдет себе жену и быстро забудет о своей византийской крови.
Шло время, и император Василий, самый великий из всех константинопольских воинов, снова начал войну против болгар. Те были славными воинами и большими разбойниками, обижающими своих соседей, так что многие правители имели на них зуб. И вот император Василий поклялся разгромить болгарское царство и окончательно разделаться с ними, а на своих городских воротах подвесить на железных цепях их царя. Василий пошел на болгар с многочисленным войском, и по его повелению наши красные корабли направились в Понт Эвксинский [27] , чтобы разорить болгарское побережье.
27
Черное море.
Дюжина лучших кораблей флота, и в том числе мой, получили особое задание. Мы взяли к себе на борт часть войска, насколько только могли вместить эти корабли, и направились на север, вдоль берега, в устье реки Дунай, самой большой из всех рек. Нашими кораблями командовал Бардас. Он был хёвдингом самого мощного корабля из нашей дюжины, и когда мы шли по реке, разбившись по трое, я услышал, что на борту у Бардаса находится и казначей флота. Я порадовался услышанному, в надежде вновь увидеть своего сына, если он был еще жив. Но для чего с нами вместе плывет казначей, этого не знал никто.
Мы услышали пение боевых рожков, и перед нами появилась болгарская крепость. Вокруг нее были земляные валы и укрепления, и сама она стояла на холме, недалеко от реки. А окрест простирались болота и пустоши. Кроме тростника да птиц, ничего более не было видно. Мы все спрашивали друг друга, для чего император послал нас в такую глушь. Но воины высадились на берег и начали штурм крепости, и помогали им в этом наши лучники. Болгары отважно оборонялись, и мы смогли пересилить их лишь на второй день. Мне в руку попала вражеская стрела, и я вернулся на корабль. Там мне вытащили эту стрелу и перевязали рану, и когда наступила ночь, я сидел на палубе и смотрел на горящую крепость, из которой выходили люди казначея, выводя за собой пленных, несущих тяжелую кладь. Корабль Бардаса и казначея стоял ближе всего к берегу. За ним — еще два корабля, потом мой, а потом — все остальные, выстроившись в ряд на реке. С наступлением темноты с той стороны, где находились первые корабли, донесся какой-то шум, и многие начали спрашивать, что там происходит. Я решил, что это какой-то разбойник, которого приказал наказать Бардас. Но вскоре все стихло, и только было слышно, как воют волки, а я лежал без сна, мучаясь раной на руке.
Вдруг я услышал, что к кораблю подплывает какой-то человек. В темноте я никак не мог разглядеть, кто это. Тогда я схватился за копье и громко спросил, кто там, ибо болгары могли что-нибудь задумать. Но услышав ответ, я обрадовался: это был голос моего сына. Я втащил его на борт, он едва переводил дух. Я сказал ему:
— Как хорошо, что я вновь вижу тебя, ибо я уже не надеялся на это.
Но он тихо ответил мне:
— На нашем корабле убили Бардаса, и еще многих вместе с ним. А казначей со своим отцом, взяв золото, скрылись. Там столько золота, просто невиданно. Мы должны догнать их и отобрать клад. У тебя на корабле есть лучники?
Я дал ему напиться, и он наконец пришел в себя, а потом сказал, что на борту находятся примерно пятнадцать воинов, а остальные — на суше. Мне хотелось побольше узнать об этом золоте, ибо я ничего о нем не слышал.
И сын с жаром поведал мен:
— Золото принадлежало болгарскому царю и было спрятано в этой крепости. Наш император прознал об этом и послал вместе с нами сюда казначея, на которого он полагался. Я видел, как это золото переносили на корабль, и сам помогал запечатать мешки императорской печатью. Но казначей таил злобу на императора с тех самых пор, как тот надругался над его отцом. И они вдвоем задумали отомстить Василию. Они подговорили людей из своей свиты, и когда настала ночь, убили Бардаса, и начальника вместе с ним, а также тех лучников, которые оставались на корабле. Им легко удалось сделать это, так как те ни о чем не подозревали. Но я подумал про себя: только что золото это принадлежало императору, и никто не посягал на него, кроме этих злодеев. Теперь золото перешло к казначею. Чье же будет оно потом? Так я размышлял, и пока никто не обращал на меня внимания, прыгнул в воду и приплыл сюда. Они решили, что я утонул. А ты теперь ответь мне: кому будет принадлежать золото, если его отберут у казначея? Я сказал сыну:
— Так вот почему казначей бросил якорь прямо у самого берега. Это для того, чтобы быстрее улизнуть под покровом тьмы. И раз они уже в пути, золото будет принадлежать тому, кто отберет его у них. Таков закон моря. Они потихоньку отплыли вдоль по течению, а когда оказались уже далеко, налегли на весла. Потом поднимут паруса, когда рассветет, и с таким ветром, как сейчас, они быстро выйдут в открытое море. Хорошо бы знать, куда они держат путь. Над этим стоит поразмыслить, и я не хочу предпринимать ничего поспешного.
Хальвдан ответил:
— Казначей доверительно сказал мне, что мы должны будем плыть в Тьмутаракань, за Крымом, и там мы поделим сокровища, а потом останемся в безопасном месте у хазар. После некоторого времени пусть каждый сам решит, куда он хочет направиться. То же самое сказал казначей и другим. А это значит, что туда он как раз и не поедет. Но потом, еще до начала похода, я слышал, как он сидел и шептался со своим отцом о каких-то новостях. И старик говорил ему, что им очень выгодно, что великий князь Киевский снова обзавелся потомством со своими наложницами, недолго храня верность своей супруге, сестре византийского императора, так что дружба его с императором от этого ослабела. Вот что я услышал тогда от них. И поэтому я думаю, что направились они именно в Киев.