Ржавчина в крови
Шрифт:
Потом мы отправились в киностудию, на съёмочную площадку, где выстроен наш склеп, и Эвелин пришлось остаться за его пределами, с техниками и осветителями, а Лавиния и Френни смогли наконец быстро переговорить и соприкоснуться кончиками пальцев.
Мы репетировали сцену двойного самоубийства от начала до конца, прорабатывая все детали для завтрашнего дня, когда собирались снять весь эпизод целиком, без остановок, как если бы это происходило в театре перед публикой. Я пообещал Эвелин, что не задержу Лавинию дольше: она дала мне два дня, один для репетиции, другой для съёмки, и всё.
Она даже не стала ужинать с нами, увела дочь в город и очень скоро вернулась. Я увидел Лавинию из бара, где мы с Федерико пили, и помахал ей, но она поспешила в лифт. Она лишь задержала на мне взгляд и последовала за матерью,
— Сегодня был трудный день, — произнес Федерико, вставая, — лучше бы тебе пойти и выспаться как следует. А завтра будет долгий день, потому что начинаем работать в семь утра.
— Я не устал, только нервничаю, — сказал я; мне не хотелось подниматься, и я по-прежнему цеплялся ногами за барный табурет. — И потом, даже если лягу, вряд ли усну.
— Попробуй. Как говорится, попытка не пытка.
Федерико провёл рукой по волосам, потом наклонился ко мне, приблизив лицо, и тихо добавил:
— Ладно, не буду настаивать. Спокойной ночи, у меня глаза слипаются — не обидишься, если пойду к себе?
Я кивнул, он похлопал меня по плечу и направился к лестнице, потому что никогда не пользовался лифтом. Оставшись один, я опустил взгляд в бокал, где плавала лимонная корка и растаяли кубики льда.
Я так и остался сидеть, подперев щёку кулаком, как вдруг увидел перед собой Френни. Он подвинул табурет и сел рядом. Одного этого мне хватило, чтобы протрезветь и выпрямиться, я понял, он хочет что-то сказать, что-то важное. Он слегка наклонился ко мне, как будто собирался говорить шёпотом.
Что случилось? — опередил я его, пытаясь, говорить обычным тоном, как в этот день не удавалось говорить ни с кем: мучимый огорчением, я будто отстранился от всего.
Френни пристально посмотрел на меня, и с губ его слетел вопрос. Мне пришлось согласиться, да, знаю, о своём открытии мне сообщила сама Эвелин, у меня связаны руки, я оказался жертвой кинематографического шантажа.
— And what? [152]
— Yes [153] ,дорогой, I'т sorry [154] , но я совершенно ничего не могу сделать для вас, — ответил я с лёгкостью много выпившего человека Слова будто сами собой извлекались из сознания и обрушивались на наши головы всей тяжестью своего смысла.
152
И что? (англ.).
153
Да (англ.).
154
Прости (англ.).
Видя его растерянность, я попытался развить тему, оправдаться, хотел, чтобы он понял меня: не могу помочь им, потому что не могу, мне запрещают это. Он хорошо понимает, что, если бы это зависело только от меня, они с Лавинией вольны были бы делать всё что угодно, любить друг друга, расти вместе.
Френни схватил меня за руки, крепко тряхнул и заглянул прямо в глаза, едва не ослепив пронзительным взглядом.
— Please [155] , — тихо проговорил он.
155
Пожалуйста (англ.).
Мне стало очень стыдно, но я повторил то, что, недолго думая, приказало сознание:
— / can’t [156] .Поверь мне, я хотел бы. But I can't [157] .
— Please!
— Нет, Френни, на этот раз
Я высвободил руки и убрал их за спину, чтобы он не попытался снова завладеть ими и умолять меня, ведь тогда — я не сомневался — я уступил бы. Я сглотнул, осмотрелся, постарался успокоиться — и вдруг улыбнулся, желая снять напряжение, криво улыбнулся чтобы позабавить его. Я сказал ему, что, в конце-то концов, у них есть время, они же молоды. Через два года они с Лавинией встретятся вновь, два года пролетят быстро, росток любви окрепнет, незачем торопиться. Если они действительно любят друг друга, сумеют подождать. Настоящая любовь — что маяк среди бури, которая никогда не сокрушает его.
156
Не могу (англ.).
157
Но не могу (англ.).
— Yes [158] , — сказал Френни, опуская голову; его слова прозвучали как-то глухо. Они молоды… но смертны.
Я вздрогнул, спросил, что он хочет этим сказать, он поднял голову и посмотрел на меня сверкающими глазами. Ответил, что молодые тоже умирают, он видел яркий тому пример в Сиене, на скачках: жокей упал, и вмиг разрушились все его мечты и планы на будущее, ему было двадцать лет.
Нельзя строить планы на будущее. Не следует этого делать, сегодня ты жив, а завтра превращаешься в прах, твой возраст не имеет значения — зачем же откладывать на завтра сегодняшнюю любовь? Он не видит в этом никакого смысла, и нет даже никакого возмещения этой смерти, умираешь — и точка, и всё утраченное уходит навсегда, похоронено раньше тебя.
158
Да (англ.).
Я тронул его за руку, но он с недовольством отстранился.
Неожиданно соскочил с табурета, огляделся и выбежал на улицу.
Сначала я хотел было последовать за ним, показалось даже, будто уже спешу за ним, но не двинулся с места, только ниже опустил голову. Потом ещё заказал спиртного, осушил бокал до дна и поднялся.
Добрался до комнаты вовремя, чтобы поднять трубку — телефон звонил уже давно, я слышал ещё в коридоре, — вздохнул, снимая ботинки и ложась на кровать
— Ферруччо? — спросила Лавиния.
— Привет, дорогая. How are you? [159]
Она прошептала, что плохо, Эвелин ненадолго вышла, оставила её одну, ей скучно, изнывает от печали, не хочет возвращаться в колледж, не понимает.
— Why? [160] — спросила она, заставив меня сильно зажмуриться, чтобы не представить того, что произойдёт дальше.
Я уже знал, что она спросит, скажет о своей надежде, о том, как ждёт, что я снова явлюсь подобно deus in machinaи спасу их. Бессилие навалилось на меня тяжким грузом, придавило к матрацу. Я скрестил руки на груди.
159
Как ты себя чувствуешь? (англ.).
160
Почему? (англ.).
— Лавиния… — пришлось прервать её. Я совершенно ничего не могу поделать, на этот раз не могу помочь им, мне жаль признавать это, её мать прижала меня к стене, я стал бесполезным. И повторил ей сказку о юности, надеясь, что она произведёт на неё другое впечатление. Лавиния выслушала меня молча. Когда я закончил, наступила тишина.
— Лавиния?
— Аминь, — произнесла она. Голос прозвучал холодно и громко, как если бы она уже не опасалась, что войдёт мать и застанет её у телефона, как будто это больше не имело для неё значения.