Ржавые земли
Шрифт:
Открыл глаза.
Мохнатая туша, урча, протопала по дальнему берегу и исчезла за сосенками. Тяжелый запах кислятины заглушил вонь болотной гнили. Последний раунд оказался за хозяином, но поединок продолжался.
Рудин заприметил среди коряг «мосинку». Двинул через топь на середину болотца, подхватил винтовку. Теперь она годилась разве что для штыковой атаки. Но его это не остановило. Доктор пошел туда, откуда доносился хруст ветвей и грузные шаги.
Оказалось, что это чертовски сложно – идти на двух ногах быстро, когда твой вес вернулся к норме; когда на твоей стороне больше нет гравитационной форы.
Рудин
Раздался отчаянный вопль, стволы сосенок загудели от могучих ударов. Рудин раздвинул клейкие лапы, посмотрел на освещенную луной прогалину. Собрался протиснуться дальше, но удержался в последний миг.
Лютый медведь мял бока сразу трем людоедам. Худой, он, похоже, недавно вышел из спячки. Людоеды верещали, как щенки. Медведь же, урча, калечил их размашистыми ударами. Кости, привыкшие к марсианской легкости бытия, ломались с выразительным треском. Потом зверь повернул морду в сторону Рудина, подергал влажным носом, раскрыл широченную пасть и заревел, разбрызгивая слюну.
Доктор отступил и скрылся за липкой хвоей. Потом отшвырнул винтовку и побежал куда глаза глядят. Не обращая внимания ни на колючие лапы, что норовили стегнуть по лицу, ни на ветви кустарников, которые цеплялись за одежду, словно нарочно замедляя его бег. Голоса людоедов постепенно таяли. в конце концов их заглушил шум ветра и скрип сосновых верхушек.
Рудин остановился лишь раз: когда заметил среди поросших мохом валунов золотистый огонек. Ручное оружие хозяев валялось на насте из рыжих иголок, внутри стеклянного конуса плавала последняя искра. Рудин поднял чужепланетную штуковину и сунул ее под тужурку. Он даже не знал, зачем это делает, – просто на всякий случай.
…Перед рассветом он набрел на деревеньку. Полтора десятка покосившихся изб окружали грязную площадь, поскрипывал на ветру колодезный «журавль». Взбудораженные ночной тревогой дворняги рвались с цепей и надрывали луженые глотки л. Пара беспривязных псов взялась кружить вокруг доктора, присматриваясь, как бы половчее хватануть его за ноги.
Рудин подошел к ближайшей избе, провел несколько раз пятерней по лысине, затем постучал кулаком в дверь.
Ему открыли почти сразу. Из проема пахнуло молоком и овечьей шерстью. Доктор отступил, снова пригладил отсутствующие волосы и натужно улыбнулся. На пороге появилась молодая босоногая женщина. Она куталась в латаный-перелатаный платок, который носила поверх холщового платья крестьянки; куталась так, будто отчаянно мерзла. Первым делом женщина цыкнула на дворняг и только потом взглянула на незваного гостя.
…Охнула и схватилась за дверной косяк; от красивого лица отхлынула кровь, и стало оно таким же бледным, как луна, что всё еще висела в небе. Доктор беззвучно захлопал губами и отступил на шаг. На глазах женщины блеснули слезы, заструились весенней капелью по худым щекам.
– Дохтор… Дохтор!.. – прошептала она едва слышно и почему-то – с укоризной.
– Кого там носит ни свет ни заря! – пробубнил за спиной женщины некто недовольный. – Галка, или впущай его, или затвори дверь – сквозит, поди!
Эпилог
В промытом дождем Беломорске заключенных сгрузили с поезда. Погнали серую колонну вдоль бетонных лабазов и натянутой
Транспорт, как и ожидалось, был грязным, ржавым, вонючим. Зато погода стояла отменная – двенадцать градусов выше нуля по Цельсию и ветер в три балла, так что с якоря снялись без проволочек. Зазеленела вдали полоска берега Большого Соловецкого острова.
С подачи товарища Блада Рудин получил «десятку» строгого режима. А могли и сразу к стенке поставить. Почему так не сделали? Ведь, как говорится: нет человека – нет проблемы. Рудин терялся в догадках. Самая невероятная заключалась в том, что товарищ Блад вдруг задумался о своей бессмертной душе. Много лихого натворил он за свою долгую и насыщенную событиями жизнь, вот и торопился отбелиться. Причем делал это с привычной хитрецой. Десять лет строгого режима – это равносильно смертельному приговору для пожилого человека. Ну, как бы там ни было – бог ему судья…
Уже в поезде Рудину растолковали, почем фунт пороху в этом новом для него мире серых роб и бритых голов. Блатные с завидным упорством отбирали у него пайку, поэтому, пока гусеница тюремного состава доползла до Беломорска, Рудин изрядно ослабел.
Он сидел, прижавшись спиной к ржавой решетке, за которой прохаживался красноармеец с «мосинкой» на плече. Паром заметно покачивало, поэтому шаг у красноармейца получался неровный, шаркающий.
Рудин прожил такую же долгую жизнь, как и товарищ Блад. Но все более или менее значимые события остались далеко, давно похоронены они под пылью цвета ржавчины, рядом с костями лучших друзей. На Земле Рудин только и делал, что скрывался… от жандармов, от ищеек Временного правительства, затем – от комиссаров. Прятался, жил под чужими именами, избегал городов, обходил деревни возле оживленных трактов. Кропотливо восстанавливал давнишние рукописи и строчил мемуары, но всё больше для себя. Наивное желание поведать о злоключениях команды «Кречета» время от времени толкалось в чреве, но Рудин успешно его подавлял. Вздумай он обратиться «в инстанции», то в лучшем случае его, бродягу с сомнительной репутацией, выставили бы за двери. Ко всему прочему, Россия была в разрухе, и только марсиан здесь не хватало для пущего веселья.
Не сказать чтоб воспоминания о двух безумных годах, проведенных среди ржавых пустошей и черных скал, наполняли Рудина светлой грустью. Просто его не покидало чувство, будто однажды, оказавшись на развилке, он выбрал неверную дорожку. Рудин даже догадывался, когда это случилось: в ночь возвращения на Землю. Тогда он был обязан отыскать чужепланетную тварь и уничтожить ее. Пусть даже ценой своей жизни. Вот это стало бы убедительным финалом его марсианской саги. Но вместо точки, как это часто случается, получилось многоточие пустотелых дней, каждый из которых был отравлен беспокойством и колебаниями.
Впрочем… хозяин мог погибнуть во время перемещения. Или он сожрал себя сам – что еще вероятнее, ведь Светоносный, этот блудный сукин сын, так и не присоединился к Дому, а без него биологическая конструкция чужепланетника рано или поздно должна была пойти вразнос. А может – чем черт не шутит! – хозяин уцелел и до сих пор плетет козни против человечества, оставаясь в тени, отгородившись от посторонних глаз подставными лицами в мундирах.
Услышав звон колокола, Рудин решил, что ему снится сон.