Ржавый Рыцарь и Пистолетов
Шрифт:
— Ого! — весело сказал он. — Уже четыре. — И, прищурившись, посмотрел на нее: — Чего ты тут бормочешь? Привораживаешь?
— А ты как думаешь? — С видом опытного провокатора она потянулась к нему и захватила губами мочку его уха.
— Дашка, не искушай! — завопил Павел и стал отбиваться от нее, но сам распалился гораздо сильнее. Поэтому, когда они вышли из спальни, было уже семнадцать ноль-ноль местного времени, как очень учтиво сообщил им «Маяк».
До захода солнца оставалось совсем немного, и Паша предложил спуститься в тир, где стал учить ее стрелять из пистолета. Теперь она знала, что такое целик и как правильно совмещать с ним мушку. И загонять патрон в патронник научилась, и вставлять
Не сразу у нее это получилось, отчего Паша в сердцах обозвал ее косорукой, а Даша обиделась. Он долго умолял ее снова взять в руки пистолет, заглядывал в глаза, гладил по голове, а она куражилась, отталкивала его, потом не выдержала, расхохоталась. Паша просиял глазами и улыбкой. После этого обучение пошло вперед семимильными шагами. Даша стреляла с одной и обеих рук стоя, лежа и с колена. Паша проверял мишени и в удивлении качал головой. Потом не выдержал:
— Дашка, ты зачем мне уши кетчупом поливаешь? Ты ведь как киллер стреляешь! Из пятидесяти очков сорок шесть выбила!
— Паша, — улыбнулась она, — я только из воздушки в детстве по банкам стреляла, и все. Отродясь в руках оружие не держала!
— Ладно тебе, — махнул Паша рукой, — что, скажешь, Макаров не учил тебя стрелять?
— Нет, даже не предлагал. — Даша пожала плечами. — Жадничал, видно. Казенные патроны берег. — И не выдержала, поинтересовалась: — Это важно для тебя, Свиридовский?
— Нет, не важно! — Он посмотрел на нее и отвел глаза. — Только не вспоминай о нем, ладно?
— Ладно, — она подошла сзади и обняла его за плечи, — давай вместе не будем вспоминать, согласен?
— Согласен, — Павел полез в карман и достал черную бархатную коробочку. — Смотри, это я давно купил, еще к твоему дню рождения. В сейфе хранил, а вот сейчас хочу попросить: надень это кольцо. Даже если не захочешь остаться со мной, носи его, мне теплее будет и спокойнее. — И, не дожидаясь ее согласия, надел ей на безымянный палец правой руки тонкое золотое кольцо с тремя крошечными бриллиантиками. — Носи, Даша, — сказал он тихо, но спазмы сдавили его горло, и Паша отвернулся.
— Прелесть. — Она провела пальцем по трем искоркам холодного огня, прижалась к ним губами.
Паша смотрел на нее покрасневшими, как после долгого плача, глазами.
— Я люблю тебя, — сказал он и прижал Дашу к груди. — Пока ты рядом, мне ничего не страшно! Скажи, и я для тебя Ледовитый океан ладонями вычерпаю, льды зубами грызть буду, если потребуется.
— Не потребуется, — засмеялась она, — прибереги зубы для конкурентов.
Паша скривился, хотел что-то сказать, но тут в подвал спустился Андрей и доложил, что сауна готова.
До поздней ночи они парились в бане, плавали в бассейне, до одурения хлестали друг друга вениками, несколько раз выскакивали голышом в снег под огромные звезды и черную лайку неба. А после пили холодное пиво и любили друг друга на деревянной лавке, которая оказалась ничуть не хуже, чем сиденья автомобиля, ковер в прихожей или их кровать в спальне. Справедливости ради следует заметить, что Паша просто не позволял Даше заметить разницу, а она тотчас забывала обо всем на свете, стоило его рукам стать чуть настойчивее и смелее… Слишком быстро забывала…
Глава 14
А потом была еще одна счастливая ночь, и наступило не менее счастливое утро. Даша проснулась, как всегда, с восходом солнца. Но вставать не хотелось. Закинув руки, с которых еще не сошел летний загар, за голову, она долго лежала рядом с Пашей, иногда поглядывала на него и улыбалась. В окно бил яркий солнечный луч. Паша морщился во сне и
Не хотелось шевелиться, лень было даже оторвать голову от подушки. И думать тоже не хотелось, ни о плохом, ни о хорошем. Даша просто купалась в своих ощущениях, томилась от сладкого ожидания и все же не решалась будить Пашу. В отличие от нее он не хозяин своего времени и очень редко может позволить себе поваляться в постели дольше положенного.
Солнечный луч скользнул тем временем с кровати на пол и запутался в длинных кистях ковра. Паша беспокойно заерзал головой по подушке, полежал еще несколько минут неподвижно, затем, не раскрывая глаз, привычным движением протянул руку к прикроватной тумбочке, на которой лежала пачка сигарет и зажигалка. Щелкнув ею, прикурил, взглянул на Дашу и рассмеялся.
— Все лежишь да улыбаешься! Ты просто классно улыбаешься, Дашка. Скажи, о чем ты думаешь?
Даша склонила над Павлом сияющее лицо, вынула у него изо рта сигарету и затушила о дно пепельницы.
— Не кури натощак.
— Не буду, — сказал он покорно и обнял ее. — Слава богу, мы с тобой не изменились. Со вчерашнего дня.
Она поцеловала его, и слова, которые Даша таила в себе все эти дни и ночи, неожиданно полились потоком:
— Паша, радость моя, солнце ненаглядное! Почему мы так долго шли друг к другу? Почему я не понимала, что только ты мне нужен? Все искала что-то, опасалась. Думала, взрывной он, самоуверенный, грубый. Спрашивала: а мне это надо, терпеть такого самодура рядом с собой? Что мне, других забот не хватает? Тебя ведь уже не переделаешь! Но и я, какая есть, такой и принимай. Меня тоже как только не называют — и гордячкой, и нелюдимой, и капризной, и хитрой, — всяко, бывало, понужали, от обиды, может, а скорее из зависти. А с тобой я, видишь, вся тут, как на ладошке, дунь — улечу, прикроешь рукой — останусь. Ведь сердце у меня бабье. А оно у нас мягкое, от ласки тает, от холода болит, от плохого житья в клочья рвется.
Паша, молча и не отрывая глаз, слушал ее. Даша напоминала ему сейчас золотой слиток, настолько она была переполнена солнцем и счастьем. В повороте ее аккуратной головки, в изгибе высокой шеи и линии тонких плеч, в поблескивающих глазах, в каждой черточке ее лица, в каждой частичке ее тела жила необъяснимая, неотразимо притягательная сила. У Павла сжалось сердце. Как же он любит эту поразительную, очаровательную и непредсказуемую женщину! Он обожает ее каре-зеленые глаза в тени густых темных ресниц, ее красивые точеные руки с длинными сильными пальцами. Сама Даша — тоже сильная, но и нежная одновременно. У нее не по-женски острый ум и весьма ядовитый язычок. Она сводила его с ума, злила, доводила порой до приступов бешенства, но сколько в ней накопилось страсти, какой она была чувственной и податливой в минуты близости! Павел на миг закрыл глаза и тотчас открыл их, чтобы не потерять, не упустить ни одного мгновения, когда они рядом, когда они так близки друг другу. Он уже не слышал, что говорила ему Даша, и смотрел на нее как зачарованный. Смотрел долго и напряженно, до рези в глазах, до слез…
А потом они снова любили друг друга, но игристый и взрывной, как шампанское, ночной чардаш сменился поутру нежным и трепетным венским вальсом…
После завтрака они собрались ехать в Сафьяновскую. Даша выпросила у Паши пять минут и позвонила Оляле, чтобы рассказать ему о своих последних снах. Двадцать с лишним лет назад Гриша провалился на вступительных экзаменах на исторический факультет Московского университета, больше попыток не возобновлял, окончил Суриковское училище, но в своей среде числился признанным знатоком российской истории.