С аквалангом в Антарктике
Шрифт:
Пролетаем австралийскую станцию Моусон. Далеко внизу — крошечные домики, стоящие у моря. Пройдена половина пути, полет все продолжается.
Горы появляются все чаще и чаще, ледяной барьер чередуется с участками крутого скалистого берега. Подлетаем к Молодежной. С воздуха хорошо заметны здания, выкрашенные в яркие цвета — красный, зеленый, синий. Много скал и камней. Берег, кажется, отвесно обрывается к морю. Где мы здесь найдем спуск к воде? Блестят на солнце только что выстроенные резервуары нефтехранилищ, вблизи у берега стоит огромный танкер. Это «Фридрих Энгельс», он привез сюда топливо сразу на несколько лет. Легкий толчок — выпущены лыжи, снова бешено несется назад снег аэродрома — сели. Холодно, сильный ветер и мороз ниже 15°, а в Мирном еще вчера снег таял на солнце. Аэродром километрах в пятнадцати от станции, и единственное, что мы пока видим, — вездеход, ожидающий нас, и трактор с волокушей, груженной бочками с бензином для заправки самолета. Завтра ему предстоит лететь дальше, на станцию Новолазаревская. Как мы все — двенадцать человек, наше снаряжение, чемоданы и вещи прилетевших — поместились в одном маленьком вездеходе — до сих пор мне непонятно. Но факт остается фактом. Едем. Трясет, качает, ничего не видно, набились буквально как сельди в бочке, но, наконец, подъезжаем прямо к столовой. Это очень кстати, не ели уже часов десять, вылетели сразу после завтрака, сейчас по времени Мирного уже пора ужинать. Молодежная западнее Мирного, время отстает на четыре часа, так что поспели как раз к обеду. Галопом несемся к столовой и набрасываемся на еду. Молодежная переполнена почти так же, как Мирный, когда там собрались сразу две экспедиции. Сейчас здесь обе смены зимовщиков, геологи, вернувшиеся с полевых работ, — все с нетерпением ждут «Обь», которая должна подойти со дня на день. А пока койки стоят даже в столовой. Встречаем много знакомых, завязывается беседа. Сама станция гораздо лучше, чем Мирный: дома ярко выкрашены, стоят на высоких металлических сваях, снег проносит низом. Кругом много земли, точнее, камней, станция построена на большом скальном массиве. Во всем чувствуется опыт, накопленный со времени основания Мирного. Через несколько лет здесь будет столица советских антарктических исследований.
Морской припай взломало и вынесло всего три дня назад, спуститься к воде, вероятно, можно, но после взлома льда у моря еще никто не был. На берегу, говорят, стоит фанерная будка, в ней раньше работал гидролог. Сейчас на станции общий аврал, прокладывают трубопровод от танкера к хранилищу, которое расположено километрах в трех от корабля на довольно высокой сопке. Трубопровод состоит из легких алюминиевых труб и капроновых шлангов, на аврале работают все, и руководителям станции не до нас. Все же поселяют в балок, он сделан из листов прессованного картона, и при сильном ветре его продувает, но ничего другого пока нет, и нам выдают меховые спальные мешки. Включаем грелки — здесь все отопление электрическое, в балке делается довольно тепло. Решаем осмотреть берег, найти будку и выбрать место для погружений. Спускаться сегодня не станем, после восьми часов полета мы оба чувствуем себя неважно. Идем не по льду, а по щебню и камням, даже это кажется после Мирного необычным и приятным. До берега недалеко, метров четыреста-шестьсот, и он, к счастью, вблизи выглядит совсем не так, как с самолета. Здесь действительно настоящий берег, ледяной барьер у воды не выше 2–3 метров, можно в крайнем случае прорубить ступени. Шагаем вдоль берега и находим будку из фанеры, щели местами в палец шириной, но все же и это лучше, чем ничего. Удобного спуска вблизи нет, однако у берега плавает большая льдина, в нее вмерзли какие-то тросы и полосы железа. На льдину легко можно перебраться и погружаться с нее, вот только не перевернется ли она? Женя высказал опасения на этот счет, я же думал, что раз в льдину вмерзло железо, она как-нибудь постоит еще денек-другой. Если бы льдина под нами и перевернулась, это не грозило бы немедленной гибелью, мы бы только свалились в море и утонула бы часть снаряжения, а потом пришлось бы плыть в скафандрах метров восемьсот до того места, где можно выбраться на барьер. На всякий случай осмотрели еще километра полтора берега, но ничего лучшего не нашли, зато обнаружили выброшенные на лед водоросли — таких в Мирном не было. Завтра предстояло увидеть их под водой. Решили спускаться со льдины и к ужину вернулись на станцию.
Неожиданно Грузова охватила бешеная жажда деятельности. Он решил немедленно отыскать знакомого водителя и отвезти к будке электрические грелки, акваланги и снаряжение. К моему удивлению, все это ему удалось, и к ночи мы полностью подготовились к спускам. Женя, однако, не унимался. Он узнал, что на танкере есть компрессор, и решил срочно найти баллоны, поехать на корабль, накачать их и таким образом пополнить запас воздуха для будущих погружений. С трудом удалось убедить его, что пока воздуха достаточно, пробудем здесь скорее всего недолго и нашего запаса, наверное, хватит. Женя согласился отложить все это на завтра, и мы, в предвидении погружения в новое море, залезли в спальные мешки и заснули.
Наутро вскакиваем, кажется, что былая энергия вернулась, нет и следов вялости и апатии, так донимавших нас последние дни в Мирном. Бегом несемся в столовую. Холодно, около —12°, и сильный ветер порывами несет снег, но небо ясно и погружаться можно, хотя страхующему придется нелегко. В столовой мы первые, завтракает всего два человека: еще только восемь утра, а завтрак длится до девяти часов. Плотно набиваем желудки, ведь водолаз обязательно должен получить свои 5000 калорий, и идем назад в балок надевать скафандры. Натягиваем белье, гидрокостюмы, огромные сапоги — скафандры оканчиваются мягкими чулками и не предназначены для хождения по камням, а до места погружений около километра. Потом надеваем сверху меховые жилеты, а я еще поверх всего натягиваю свою пуховую альпинистскую куртку: она оказалась легче, теплее и удобнее штатного обмундирования. Складываем в рюкзаки шерстяные и резиновые перчатки, всякую мелочь. Все остальное уже лежит около места погружения. Пошли. Идти неудобно, скафандры предназначены для плавания и к тому же не имеют вентиляции, испаряющаяся с кожи влага остается внутри костюма, шерстяное белье сильно отсыревает. С трудом ковыляем по колеям вездехода, на котором вчера подвозили акваланги. Обычно мы старались надевать скафандры только перед спуском, но сейчас другого выхода нет, переодеваться в холодной будке тоже достаточно неприятно. Наконец добрались, в будке еще с вечера были включены электрогрелки, ветра не чувствуется, и кажется, что даже стало тепло. Впрочем, снег на полу лежит, как и раньше. Все же решили в следующий раз одеваться прямо здесь.
У Грузова есть основания высказать свое мнение о моих предсказаниях: льдина, с которой мы намеревались погружаться, хотя и стоит на прежнем месте, ночью-таки перевернулась. Но, раз уже это произошло ночью, то не перевернется же она днем снова! И мы решаем ею воспользоваться. Вешаем на грелки перчатки, заканчиваем последние приготовления — ну что же, пусть ветер гонит снег, пусть на полу лежит слой льда, мы готовы начать погружения в море Космонавтов. Осторожно перебираемся на льдину, помогаю Жене надеть акваланг. Ему предстоит спуститься первому. Он должен осмотреть прибрежную зону, мне достанется участок дна поглубже. Со льдины видно, что вода прозрачная, просвечивает дно, каменистое и совершенно безжизненное. Грузов опускается под воду — поднимаются редкие маленькие пузыри (погружения проходят под девизом «экономь воздух»).
Тянется время, десять минут… двадцать… тридцать… — это уже что-то новое, последнее время мы редко плавали так долго. Наконец через 47 минут Женя выходит. Он плавал вблизи берега и неглубоко, дно почти безжизненно, но встречаются отдельные губки, актинии, еще несколько видов животных — они все собраны. Поглубже дно покрыто толстым слоем диатомовых водорослей. Теперь наступает моя очередь. Надеваю тот же акваланг, в нем еще много воздуха — и в воду.
Льдина блестящим потолком нависает сверху, рядом с ней серебрится огромная стая крошечных мальков. Вода прозрачна, и видимость превосходна, все залито солнцем. Неглубоко, и я почти сразу касаюсь дна. Кругом щебень, почти безжизненный, лишь кое-где торчат актинии и небольшие губки. Мельком взглянув на эту зону, плыву от берега. Склон очень пологий, и глубина увеличивается медленно. Пустынная зона вскоре кончается, теперь дно сплошь покрыто мягким буровато-коричневым ковром мельчайших водорослей. Лишь необычайно прозрачная голубая вода напоминает здесь о море, а когда смотришь на дно, кажется, что находишься в каком-то пресном озере, где не видно ни одного животного, ни одной рыбки. Этот участок тянется очень долго, я все плыву и не вижу ничего нового, замечаю только две морские звезды, внешне совершенно такие же, как и в Мирном. Уже начинает казаться, что я потерял правильное направление и двигаюсь вдоль берега, но тут впереди показывается что-то темное. Ближе, ближе — это заросли водорослей, похожие на луг, но пурпурно-красного цвета. Появляются и животные: морские ежи, черви в трубках. Собираю образцы и вспоминаю, что точно такие же водоросли я видел в гербарии Ботанического института, вот только название под водой никак не приходит в голову. Глубина постепенно увеличивается. Среди красных водорослей появляются огромные, почти в человеческий рост кусты, это водоросль десмарестия, почти точно такая же растет в наших северных морях. Временами появляется ощущение, что я далеко отсюда, в Баренцевом море, до того все это внешне похоже. Сходство становится еще более полным, когда под водорослями я обнаруживаю несколько крупных витых раковин. В Мирном ничего подобного мы не находили, но на Севере подобные моллюски очень обычны. Все это наглядное проявление биполярности — явления, состоящего в том, что одинаковые или сходные формы обитают в умеренных и полярных широтах по обе стороны экватора, в северном и южном полушариях. Биполярность имеет и другую сторону: под воздействием близких условий по обе стороны экватора организмы, имеющие совершенно различное происхождение, часто оказываются очень похожими внешне. Наш материал давал много примеров и того, и другого рода.
Я продолжал плыть и добрался до гряд серого песка, которые чередовались с выступающими скалами. В песок закопались крупные белые двустворчатые моллюски. Наконец спусковой конец натянулся, я отошел на 100 метров, отплыть дальше было невозможно, глубина же оказалась всего 11 метров. Повернул назад и вскоре вылез, нужно было обсудить результаты первых наблюдений и составить хоть самый приблизительный план работы. Стало ясно, что многое здесь отличается от района Мирного. Конечно, встречались и одинаковые животные, но сам облик подводного мира был совершенно иным. Некоторые явления понять было нетрудно, например, бедность жизнью прибрежной зоны объяснялась тем, что лед над ней зимой заносит толстым слоем снега, в воду, следовательно, почти не проникает свет и там не могут расти водоросли. Мы решили, какой материал нужно собрать в первую очередь, и погрузились еще по разу.
Закончив погружения, наконец-то стянули с себя скафандры и отсыревшее белье и надели массу теплых вещей. Все это время шел отлив, и мы вскоре обнаружили, что кое-где у берега из воды выступают камни. В одном из таких мест решили вырубить ступени во льду для спуска к воде, чтобы погружаться на следующий день. Отдохнули несколько минут, великолепно чувствуя себя в сухой, мягкой и теплой обычной одежде, и снова взялись за дело. Лед был очень прочный и с трудом поддавался ударам пешни, но мы все-таки благополучно справились с работой.
После этого мы пошли на станцию обедать, а потом взялись за разборку собранного материала. За обедом узнали, что «Обь» ожидают завтра утром, нефтепровод готов, возможно, нам осталось пробыть здесь всего два-три дня.
На следующий день не происходит почти ничего нового. Стоим на камнях под барьером, ветер не чувствуется, снег проносит над головами, спускаемся и повторяем осмотр и сборы. В нескольких десятках метров от берега находим большой камень, который поднимается со дна до уровня 1,5 метров. Он весь покрыт крупными кустами ярко-красных водорослей, под ними большие черви в роговых трубках, губки, а у берега на той же глубине только голый камень. Это подтверждает предположение, что здесь дело в снеге, лежащем поверх льда: дальше от берега его сдувает в море. Во время спусков происходит казус: я спокойно работаю на глубине 4 метров, как вдруг какая-то сила подхватывает меня и выбрасывает на поверхность. Тщетно пытаюсь нырнуть снова — ноги и нижняя часть туловища высовываются из воды. Потом замечаю далеко на дне серую полоску водолазных грузов, — не понятно, каким образом они могли свалиться, — и прекращаю бесполезные попытки погрузиться. Надеваю другие груза, и при этом становится ясно, в чем дело: акваланг на мне запасной, старого образца, и его поясной ремень ничем не отличается от ремня и пряжки грузов. Я, видимо, на ощупь перепутал застежки и, вместо того чтобы закрепить груза на поясе, прицепил их к аквалангу. Потерю удается легко найти, заодно последний раз осматриваю дно, и на этом работы на первом разрезе заканчиваются. Собираемся возвращаться и видим, как «Обь» постепенно вырастает из-за горизонта и входит в соседнюю губу.
На станции царит оживление, завтра начнут сажать на корабль старую смену и сезонников. Трубопровод готов, но топливо не идет, считают, что где-то в трубах осталась снежная пробка. Ее ищут, но пока безуспешно.
Решаем сменить место погружений: часто бывает так, что на расстоянии нескольких километров население дна очень сильно различается. Поедем на танкер, он стоит у крутого берега, глубина, судя по карте, довольно большая. Возможно, удастся спустить с судна шлюпку и погрузиться с нее. Вдоль трубопровода — он протянулся на 3 километра — взад и вперед бегают вездеходы, копошатся люди. Большую часть разборных труб заменили сплошным капроновым шлангом, но горючее не идет по-прежнему.