С аквалангом в Антарктике

Фотографии автора

За последнее десятилетие достигнуты большие успехи в изучении биологии Антарктики. Теперь уже твердо установлено, что по своему происхождению, видовому составу, крайне суровым условиям жизни и богатству сырьевыми ресурсами антарктическая фауна представляет собой уникальное явление. Изучение ее представляет большой теоретический и практический интерес и проводится многими странами мира. Антарктида в настоящее время объявлена международной безатомной зоной и величайшим в мире заповедником для охраны ее своеобразного растительного и животного мира.

Советские биологи начали свои работы у берегов шестого континента лишь двенадцать лет назад, когда комплексными океанографическими исследованиями на флагмане Советской Антарктической экспедиции дизель-электроходе «Обь» были охвачены огромные пространства

Южного океана. Наши биологи собрали за эти годы ценнейшие коллекции, содержащие многие тысячи проб и образцов, начиная от мельчайших водорослей и рачков океанического планктона и кончая удивительными белокровными рыбами и пингвинами. Изучение этих коллекций позволило нашим ученым открыть сотни новых видов животных, по-новому осветить своеобразие и богатство животного мира антарктических вод. Однако все эти исследования охватили обширные пространства океана вокруг Антарктиды, в то время как прибрежные воды из-за тяжелых ледовых условий были почти недоступны для ученых. А ведь именно на малых глубинах у берегов морское население должно существовать в предельно суровых условиях Из-за крайне низких температур и толстого ледяного покрова, мешающего проникновению живительного солнечного света. И вот здесь неоценимую для науки роль сыграл акваланг, аппарат, благодаря которому человек может непосредственно наблюдать и изучать жизнь подледного мира.

Антарктическим летом 1965/66 года трое опытных биологов-аквалангистов — Михаил Пропп, Евгений Грузов и Александр Пушкин — впервые проникли под двухметровый припайный лед у нашей южнополярной станции Мирный. Работая в чрезвычайно трудных и необычных условиях на глубине до 50 метров, они открыли здесь в высшей степени разнообразный и обильный животный мир. Сделанные ими наблюдения, цветные фотоснимки подводных ландшафтов и масса добытых на дне антарктических животных представляют большую научную ценность.

О своем интересном путешествии по загадочному подледному морскому царству живо и увлекательно рассказывает в своей книге «С аквалангом в Антарктиде» участник этих исследований М. В. Пропп. Читатель вместе с ним проникает в подледный мир, наблюдает за разнообразными морскими животными, плавает среди зарослей кораллов и гигантских стеклянных губок, любуется красотой причудливых ледяных цветов и многоцветным ковром из нежных венчиков различных актиний, гидроидов и голотурий.

В популярной форме автор рассказывает о повадках и особенностях жизни пингвинов и тюленей, о научном значении проводимых в Антарктике исследований, об изучении огромных пищевых ресурсов океанов. Ведь уже сейчас в антарктических водах моря Скотия наши траулеры вылавливают первые сотни тонн антарктической креветки (криль) и очень вкусной тресковой рыбы — путассу. Наука и практика идут здесь рядом, помогая друг другу.

М. В. Пропп не старается поразить читателя описанием опасностей и трудностей подледных работ, но правдивое изображение исследовательских будней троих биологов-подводников дает представление о совершенном ими научном подвиге. Пока в этом направлении сделаны только первые шаги, но исследования продолжаются и будут расширяться, знаменуя собой новый этап в изучении жизни антарктических вод.

Член-корр. АН СССР А. П. Андрияшев

Стояли последние дни короткого полярного лета. Крошечные Айновы острова, затерянные в просторах Баренцева моря, казалось, отогревались в лучах незаходящего солнца. На этой заповедной земле тысячи морских птиц выводили своих птенцов, травы высотой в человеческий рост шуршали под порывами ветерка. Даже Баренцево море ненадолго утратило свою суровость и тихо плескалось у берегов.

Наша маленькая экспедиция состояла всего из пяти человек. Я был единственным гидробиологом, вместе со мной погружались в море два спортсмена-подводника. Мы были в прекрасной форме, молоды и сильны, полны энтузиазма. Впервые мы работали в таком гостеприимном и привлекательном месте, и все приводило нас в восторг. Казалось, для нас нет ничего невозможного, все моря мира в наших руках. Как-то раз вечером мы предавались мечтам о будущих погружениях. Назвали несколько экзотических морей и кончили так: «А потом мы поедем нырять в Антарктику!» Слова были сказаны, но это были только слова, и Антарктида казалась нам не ближе, чем другие планеты. Никто не поверил бы в ту минуту, что только пять лет отделяют нас от погружений у загадочных берегов шестого континента.

Ровно через год я ненадолго попал на Дальний Восток, в Южное Приморье. Здесь работала экспедиция Зоологического института Академии наук СССР, первая большая советская экспедиция, в которой биологические сборы и наблюдения делались прямо под водой, при погружениях с аквалангом. Нырять я уже умел неплохо, и мне приходилось спускаться в Черное и Баренцево моря, но я был совсем еще неопытным научным работником и мог многому научиться у руководителей нашей экспедиции. Они имели немалый опыт работы в самых различных океанах и морях, но погружение под воду было и для них совершенно новым способом исследований. День за днем мы спускались в море, наши коллекции все увеличивались, но полного удовлетворения сделанным все же не было. В результате своей работы мы довольно точно выяснили, где и кто живет, но почему это именно так, а не иначе, объяснить чаще всего было очень трудно. Чем больше накапливалось данных, тем труднее становилось находить в них общие закономерности.

Однажды разборка материала затянулась, и мы засиделись в нашей лаборатории до ночи. Было очень тепло, тихо и сыро, тысячи ночных бабочек с жужжанием бились в закрытые окна. Разговор незаметно перешел от текущей работы к проблемам, связанным со всем Мировым океаном. Каковы общие закономерности расселения животных и растений в море, как проявляются они там, где ничто не напоминает о наших морях, о северном умеренном поясе? Тут-то и прозвучало снова слово «Антарктика». Ведь условия под покровом льда совершенно необычны и почти неисследованы; кроме немногих видов, там почти нет животных и растений, близких к населяющим наши моря. Как приспособилась жизнь к суровым условиям Южного океана у берегов Антарктиды? Я высказал мысль, кто, пожалуй, нет ничего невозможного в том, чтобы и там спуститься под воду с аквалангом, это примерно то же, что зимние погружения в Баренцево море. Почему бы не поработать в Антарктике? Один из нас, молодой зоолог Женя Грузов, сказал на это: «Тебе стоит обратиться к профессору Андрияшеву, он координирует все биологические исследования в нашей Антарктической экспедиции, сам не раз бывал в Антарктике и даже как-то раз сказал, что неплохо бы послать туда аквалангистов. Может быть, он и заинтересуется». Вернувшись из экспедиции, я постарался по литературе изучить то немногое, что было уже известно о жизни моря у берегов Антарктиды. Составил план, что можно и нужно там исследовать нашими водолазными гидробиологическими методами. В феврале следующего года, изрядно волнуясь, я постучал в кабинет профессора (теперь уже члена-корреспондента Академии наук) Анатолия Петровича Андрияшева. Невысокий энергичный человек пригласил меня к письменному столу. Он был любезен, но, как мне тогда казалось, не считал проведение таких работ неотложной задачей. Потом я понял, что такое сдержанное отношение к предложенному плану было вызвано тем, что в науке я был совсем еще новичком и едва ли мог внушать доверие. Постепенно профессор разговорился, и я узнал немало интересного о его работе в первой и третьей экспедициях в Антарктику на борту дизель-электрохода «Обь». Несмотря на ряд трудностей, Андрияшеву и его товарищам удалось собрать большие коллекции донных и пелагических беспозвоночных, рыб и морских птиц в Антарктике и многих других районах Южного полушария, где «Обь» проводила океанографические исследования. Обработка этих коллекций дала немало нового для науки. В конце разговора профессор попросил меня составить записку о целях водолазных гидробиологических исследований, требующемся оборудовании и необходимых средствах.

Записка была составлена, но оказалось, что время для подобных работ неподходящее. Международный геофизический год, во время которого были организованы крупные экспедиции в Антарктику, кончился. Антарктическая экспедиция сокращалась, программа на ближайшие годы и число сотрудников были уменьшены. Представители разных специальностей боролись за каждое остающееся место и включить какие-то новые, к тому же недостаточно проверенные работы было практически невозможно. Казалось, записке суждено вечно храниться в профессорском кабинете. Время от времени, бывая в Ленинграде, я заходил в Зоологический институт к Андрияшеву, но никаких изменений не было.

Так прошло несколько лет. Я по-прежнему работал на Крайнем Севере, в небольшом институте, расположенном на берегу Баренцева моря. Постепенно улучшалась методика работ, накапливался опыт погружений, появились и первые научные результаты. Однако это ничуть не приближало к Антарктиде, и можно было думать, что экспедиция туда так и останется далекой, несбыточной мечтой.

Осенью 1964 года я вновь заглянул к Андрияшеву, нисколько не думая, что дело может хоть чуть-чуть сдвинуться с мертвой точки, на которой прочно застряло. Но оказалось, что обстановка в Антарктической экспедиции переменилась и включение в программу водолазных биологических работ становилось реальностью. Изменилось и отношение к нам, как к несамостоятельным, только еще начинающим работникам. Пожалуй, теперь нам доверили бы работы в Антарктике, связанные с немалыми трудностями и большой ответственностью. Дело могло стать серьезным, но для этого нужно было действовать, и действовать быстро. В подготовку экспедиции, или, точнее, пока только ее проекта, оказался втянутым и тот самый Женя Грузов, который четыре года назад посоветовал мне обратиться к Андрияшеву.

Всего две недели спустя мы с Грузовым выступили с докладом о наших целях, способах работы, возможных результатах на научном совете в Зоологическом институте. Присутствовали многие из тех биологов, которые уже бывали в Антарктиде. В нашем докладе было немало недоделок и погрешностей, поэтому намеченная программа была довольно сильно расширена, изменена и дополнена — после этого совет утвердил проект. Впоследствии мы убедились, что план действительно был неплохой, хотя, пожалуй, слишком осторожный: почти по всем разделам он был намного перевыполнен. Важнее всего было то, что программа стала авторитетным и официальным документом — теперь с ней выступал Зоологический институт, головное учреждение по изучению биологии Антарктики. Было бы, однако, преждевременно думать, что организация нашей экспедиции уже решена. Никто из руководителей Антарктической экспедиции не имел раньше дела с водолазными работами, и они по-прежнему считали погружения под лед в Антарктике если уж и не совершенно невозможными, то, во всяком случае, недопустимо, смертельно опасными. Эту опасность не могли оправдать никакие научные результаты, которые, может быть, и удастся получить. Скорее всего, там попросту нельзя спускаться и нечего и говорить о каких-то результатах. Особенно часто упоминались косатки, ужасные морские хищники, которые немедленно проглотят любого, кто не то что нырнет под воду, но хотя бы опустит туда руку или ногу.