С английским флотом в мировую войну
Шрифт:
В Петербурге я застал подавленное настроение. Повсюду были заметны признаки разложения, вызванные тем, что война затянулась несравненно дольше того, чем ожидали в стране. Россия уже в мирное время во многих отношениях зависела от своих соседей. Война неожиданно изолировала страну. Националистическое движение, которое шло не из народа, а искусственно раздувалось в шовинизм правящими классами, несло свою долю вины в ускорении начинавшегося развала. В морском генеральном штабе, где мне приходилось проводить почти все время за работой, настроение было спокойнее и лучше. В армейских же кругах все еще не могли оправиться от ударов, нанесенных противником сухопутным военным силам России. Флот не страдал от недостатка снаряжения, не испытал крупных потерь и поэтому в нашем ведомстве смотрели более оптимистически на общее положение. Единственной серьезной потерей для русского флота была смерть адмирала Эссена, которого его преемник адмирал Канин не мог заменить. В Морском Генеральном штабе многие офицеры были совершенно завалены
В генеральном штабе напряженно говорили о будущей весне. Ожидали нападения немецкого флота на Рижский залив, а также, быть может, на Моонзунд и Финляндию. Моя докладная записка английскому Адмиралтейству произвела в штабе гораздо больше впечатления, чем я мог ожидать, судя по разговорам с Русиным.
Тщетность надежд на серьезную помощь английского флота в Балтике не была неожиданностью для штаба. Все же генеральный штаб решил отправить свое обращение к английскому правительству, составленное на основании моей докладной записки. Ожидалось только согласие Ставки. Оно было вскоре получено, и я был командирован обратно в Лондон, куда и прибыл благополучно 21-го февраля.
Возвращение в Англию.
Уже внешний вид улиц, вокзалов и публичных мест показывал, что здесь господствует совершенно другое настроение, чем в Петербурге. На главных улицах города было такое же оживленное движение автомобилей, как и в начале войны. Бодро маршировали, часто беглым шагом, отряды войск. С восьми часов утра жители Вест-Энда спешили в Сити. Повсюду был отпечаток деятельности, силы воли и жизненной энергии. Энергия эта сочеталась с дисциплиной, к которой все привыкли, и никто не оказывал противодействия. В Лондоне не было заметно следов усталости, равнодушия или недовольства.
В Адмиралтействе мне объявили, что привезенный мною документ является лишь повторением моей докладной записки, на которую Бальфур уже дал мне свой ответ и к нему не может ничего добавить. Мне оставалось только просить разрешение проследовать обратно на Гранд Флит. На этот раз мне пришлось долго ждать установленного пропуска, и только 3-го марта я мог выехать обычным путем в Скапа-Флоу.
На следующий день по приезде я завтракал у начальника нашего отряда вице-адмирала Верней на его флагманском корабле «Marborough». Адмирал рассказал мне о недавнем посещении Гранд Флита русскими журналистами. Из них особенно обратил на себя внимание некий генерал Д-ский, недавно прибывший из Салоник и свободно говоривший по-английски. Английские офицеры, конечно, живо интересовались известиями с фронта. Генерал выступал с целым рядом рассказов и предсказывал, что недавно высадившиеся в Салониках английские и французские войска через несколько месяцев завоюют столицу Австрии. Этот военный журналист или журнальный генерал был, верно, не только храбр, но и весьма скор в своих суждениях.
12-го марта командующий флотом пригласил меня принять участие в одной операции на его флагманском корабле «Iron Duke». Вскоре, однако, приказ о выходе в море был отменен сигналом, и мое посещение ограничилось обедом в обществе адмирала Джеллико. Я рассказал адмиралу о моей поездке в Петербург и о привезенном мною оттуда письме. Адмирал еще не получал копии этого документа и только по телефону совещался по этому делу с Адмиралтейством. Ему было лишь известно, что в Лондоне недавно состоялось военно-политическое совещание для обсуждения этого письма, и в нем принимали участие начальники отделов Адмиралтейства. Решение не было еще принято, так как с русской стороны была затронута стратегия, которая без соглашения с сухопутным генеральным штабом и союзными державами не могла подлежать изменению.
Слушая адмирала Джеллико, мне невольно вспомнилось то, что мне рассказывали об обстоятельствах, связанных с его неожиданным назначением на пост командующего Гранд Флитом в самый первый день объявления войны. Предшественник его, адмирал Каллаган, был на редкость любим всем личным составом флота, которым он так долго командовал. Возможно, что его решительность и темперамент внушали известные опасения Адмиралтейству, и оно решило заменить его новым командующим флотом. «Судьба Англии в войне всецело зависит от флота, которым нельзя поэтому рисковать», – сказал мне один видный английский адмирал, когда я спросил его о причинах смены командования флотом в начале войны. Адмиралу Джеллико не представилось во время мировой войны случая выказать на деле всю силу своего характера. Даже во время Ютландского боя не было такого критического момента, когда судьба флота зависела бы от его решения. Но я не сомневаюсь, что и в таком случае Джеллико проявил бы большое хладнокровие и ясное суждение. Морская стратегия Англии, а также и союзных держав, во время войны всецело руководилась английским Адмиралтейством. Естественно поэтому, что командование Гранд Флитом было доверено человеку, чей взгляд на морскую стратегию совпадал со взглядами Адмиралтейства.
Линкор «Queen Elizabeth» на рейде в Скапа-Флоу
Каждодневная
Зима была необычайно холодная. Острова по несколько дней подряд лежали под снежным покровом, а болота и пруды были покрыты толстым слоем льда. Погода не благоприятствовала никакому спорту, за исключением бега на коньках.
По-моему, скука злейший враг дисциплины. Она в особенности может овладеть командами зимой, когда короткие дни и скверная погода препятствуют активным операциям блокирующего флота. Чтобы бороться с этим врагом, на Гранд Флите придавали большое значение различного рода театральным представлениям и всеми способами поддерживали всякую инициативу в этом направлении. В середине марта я присутствовал на любительском спектакле, устроенном офицерами и гардемаринами линкора «Queen Elizabeth». Роли были исполнены молодыми офицерами «малой кают-компании» (Gunroom 3* ), а театральным залом служил носовой трюм транспортного парохода «Gurko». «Зал» вмещал более 700 человек офицеров и команды флота. Декорации, занавес и вся бутафория были изготовлены судовыми средствами и настолько искусно, что этому трудно было поверить. Судовой оркестр играл мелодии из лондонских опереток, и в таком же духе была и театральная программа. Молодые люди выступали с большим успехом. «Дамы» получили свои наряды от сестер и подруг из Лондона, и публика выражала свой восторг бурными аплодисментами. Команда приходила прямо в экстаз. Особую радость возбуждали остроты и шутки, имевшие отношение к морской жизни. Контраст между жизнью на корабле и лондонскими времяпровождениями служил нескончаемым поводом к взрывам сердечного смеха. Но лучшее во всём представлении было то, что автор, режиссер и актеры были все из своей же среды. У нас на «Hercules» был также организован спектакль, была поставлена пантомима-произведение нашего старшего офицера. По общему мнению, она не уступала веселому фарсу, разыгранному на «Queen Elisabeth».
3
3 На больших военных судах английского флота имеются две офицерских кают-компании. Одна для мичманов и гардемарин, другая для всех остальных офицеров во главе со старшим офицером корабля. (Прим. перев.)
Что бы ни предпринималось на Гранд Флите: артиллерийское учение, игры, спорт – во всем страсть к соревнованию проявлялась как заметный оживляющий фактор. В этом отношении флот был типичным представителем своей страны. В Англии к скачкам, театру, футболу, боксу относились столь же серьезно, как и к войне.
На следующий день после спектакля на «Queen Elisabeth» я отправился на остров Фара, где Клинтон-Бейкер арендовал у крестьянина пол-акра (один акр равен 0,37 десятины) болотистой земли, чтобы там устроить огород и сад. Рядом находился небольшой сарай, в нем решено было устроить чайную для командиров судов. За работы взялись буфетчик командира, боцман с командой своего вельбота, штурманский офицер и я. Впоследствии к нам присоединились несколько командиров с других судов. Ежедневно после чая в течение двух-трех часов мы работали на острове и такими образом положили начало новому роду деятельности Гранд Флита – разведению огородов. В апреле было взято в аренду большое пространство той же болотистой земли на острове для унтер-офицеров нашего отряда, и там вскоре выросла целая сельскохозяйственная колония. Рядом с нами расположился со своим огородом кептэн Гайд-Паркер. Таким образом, и на этом поприще возникло дружественное соревнование. Теперь на Гранд Флите имелось новое развлечение, новый спорт. Флот принялся обустраивать остров Фара, где до этого овцы были единственными господами. Овцы эти были нашими злейшими врагами, и нам приходилось отгораживать от них наши насаждения колючей изгородью.
Стрельбы и маневры.
Тем временем установка приборов центрального управления огнем крупной артиллерии подвигалась вперед. Время от времени делались пробные испытания. Стреляли практическими снарядами, а также из особых стволов для 6-фунтовых гранат, которые вдвигались в 12" орудия. Благодаря такому устройству, можно было при стрельбах применять все техническое оборудование башенных установок, не изнашивая внутренних труб орудий и не расходуя дорого стоящих крупных снарядов. Вся разница при этом была только в дальности стрельбы.
Наряду с артиллерийскими и торпедными стрельбами на «Hercules» производились также опыты с минами заграждения. Была поставлена задача – установить, насколько опасна может быть для корабля, идущего с известной скоростью, плавающая на поверхности воды мина. В результате выяснилось, что при ходе в 12 узлов, когда впереди форштевня не было еще бурунов, мы действительно коснулись мины. Снаряженная мина при этом, конечно, взорвалась бы. При большой скорости мина, однако, отбрасывалась в сторону струёй воды и все дальше отдалялась от борта корабля, независимо от того, в какую сторону мы описывали циркуляцию. У кормы мина была уже в расстоянии 5-6 саженей от судна. При сильной волне обстановка несколько менялась, но во всяком случае вероятность взрыва мины была очень мала. Опыты на других кораблях подтвердили то же самое. Этим объясняется тот своеобразный факт, что в течение мировой войны и после нее так мало судов было подорвано плавающими минами.