«С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях

Сборник

Наполеон был спасен, но его армия не могла быть спасена и погибла частями по пути от Березины до Вильны. Геройская преданность этой армии своему вождю не только не принесла пользы, но была причиной ее окончательного истребления. Надобно отдать справедливость Наполеону: его поведение при переправе через Березину заслуживает величайшего удивления. Угрожавшая ему неминуемая гибель возбудила его военный гений, притупившийся за последнее время. Он не потерял голову в трудную минуту. Окруженный со всех сторон, он обманул наших генералов искусными демонстрациями и совершил переправу у них под носом. Плохое состояние мостов было единственной

причиной тех потерь, какие понесли по этому случаю французы.

Беспорядок был так велик, что когда Наполеон подошел к реке, чтобы перейти через мост, то пришлось силой проложить ему дорогу. Главная квартира императора была устроена в деревушке, лежавшей в лесу в расстоянии одной версты от Студянки.

Все мы были уверены, что Наполеон будет взят в плен живым или мертвым. Я до сих пор не могу забыть мрачного, убитого лица Михаила Орлова, когда он первый подтвердил нам известие о переправе неприятеля. Фельдмаршал мог упрекнуть себя в том, что он действовал слишком медленно и осмотрительно.

Каково, должно быть, было разочарование императора Александра, когда он узнал, что его прекрасный план, переданный на операционные линии умным и смелым Чернышовым, был таким образом искажен. Напрасно было бы возражать, что дальнейшие события доказали, что окончательный результат не мог быть более блестящим. Разумеется, мы не вступили бы дважды в Париж. Но такова была воля Провидения! Люди были тут ни при чем: Кутузов лишил армию лишней славы!

Борисов горел. Французы грелись и даже буквально поджаривались у его пылавших развалин и умирали со всеми признаками умственного расстройства, богохульствуя и проклиная Наполеона перед смертью.

Между тем дивизия Партоно, не входившая в состав Великой армии, находилась в наилучшем состоянии. Ее кавалерия, состоявшая из саксонцев и из подданных герцогства Бергского, была превосходна. Саксонцы были в отчаянии по поводу того, что им приходилось расстаться с их прекрасными лошадьми; один престарелый вахмистр плакал навзрыд, когда ему пришлось бросить свою лошадь, на которой никто, кроме него, не ездил.

Мой брат Григорий спас несколько сотен офицеров, укрывшихся в одной конюшне от крестьян, которые хотели их ограбить…

Мы имели роздых в Борисове и простояли там 36 часов. Город был наполовину разрушен, большая часть зданий еще пылала.

В одной риге было заперто 500 или 600 женщин, взятых при переправе через Березину. Они провели в этой риге несколько дней без пищи, и так как в это время настали сильные морозы, то в живых осталось всего восемь женщин; матери и дети погибли вместе.

Несчастными жертвами овладевало какое-то оцепенение, какой-то столбняк. Я сам видел, как солдаты, раздевшись донага, жарились у огня и полуобгоревшими сидели с блаженной улыбкой на устах…

Надобно было видеть все эти ужасы своими собственными глазами, чтобы поверить этому. Самое благоразумное было идти вперед с теми, у кого горел еще в груди священный огонь, а остальным дать время подкрепить свои силы.

Война прекратилась за неимением сражающихся. Правда, солдаты грабили еще брошенные французами фургоны, но мы не брали более пленных. Мороз сделал свое дело, погубив этих несчастных. Дорога была усеяна трупами людей и лошадей. Я насчитал на расстоянии одной версты 76 замерзших лошадей и 148 человеческих трупов, погибших от холода. Вся дорога вплоть до Вильны представляла подобное печальное зрелище.

Масса беглецов шла небольшими партиями,

человек по восемь – десять. У них не было иных желаний, как поесть и обогреться; единственные враги, с которыми им приходилось бороться, были голод и мороз. Каждый боролся за себя, и притом в одиночку. Несчастные ни на что не надеялись и почти ни о чем не сожалели. Никто не был свидетелем того, как они упали духом, и никто не мог судить их за это: все были одинаково жертвами войны.

Страдания французских солдат возрастали с каждым шагом. Казалось, будто Провидение приберегло самые ужасные бедствия для последнего периода этой непостижимой кампании: по мере того как армия приближалась к Вильне, мороз крепчал, унося ежедневно тысячи жертв.

Мы продолжали подгонять остатки его армии и наконец дошли до Вильны. Какое ужасное зрелище представилось тут снова моим глазам! На улицах валялись грудами голые трупы, с которых евреи сняли одежду.

Ф. П. Сегюр

История Наполеона и великой армии в 1812 г

Наполеон прибыл в Сморгоны с толпой умиравших, изможденных страданиями солдат, но он не позволил себе выказать ни малейшего волнения при виде бедствий этих несчастных людей, которые, со своей стороны, не роптали, чтобы не тревожить его. Действительно, возмущение было немыслимо: для этого требовалось новое усилие, а силы всех были уже истощены борьбой с голодом, холодом и усталостью. Для этого требовалось также сойтись, сговориться, согласиться, а голод и целый ряд других несчастий отделяли и изолировали всех друг от друга, сосредоточивая всякого в самом себе. Они были далеки от того, чтобы утомлять себя вызовами или даже жалобами и шли молча, сохраняя все свои силы для борьбы с враждебной им природой. Необходимость двигаться и постоянное страдание изгоняли всякие мысли. Телесные нужды подавляли все душевные силы. Жизнь сохранялась только в ощущениях и была подчинена по старой памяти ряду впечатлений, оставшихся от лучших времен, чести и любви к славе, возбужденной двадцатью годами постоянных триумфов, жившей еще и дышавшей в их сердцах.

Сверх того, еще оставался целым и незапятнанным авторитет вождей; в нем всегда было что-то отеческое: всегда опасности, победы и поражения были общими. Это было несчастное семейство, в котором больше всего приходилось, пожалуй, плакаться его главе. Таким образом, и император, и Великая армия хранили благородное молчание: были слишком горды, чтобы жаловаться, и слишком опытны, чтобы не сознавать бесплодность таких жалоб.

Наполеон стремительно вошел в свою последнюю главную квартиру. Он написал там свои последние инструкции и 29-й, последний, бюллетень о состоянии своей умирающей армии. Были приняты предосторожности, чтобы вплоть до завтрашнего дня не стало известным что-либо из того, что происходило в его внутренних покоях.

Но предчувствие последнего несчастья охватило всех офицеров; все хотели бы за ним последовать. Они страстно хотели бежать от этого жестокого климата, снова увидеть Францию, очутиться в лоне своих семейств, однако никто не осмеливался обнаружить свои желания: их удерживал от этого долг и честь.

… Наступила ночь, и приблизилось время, назначенное императором для объявления начальникам армии о его решении. Были созваны все маршалы. По мере того как они приходили, их вызывали каждого отдельно, и он склонял их сначала к своему плану выражениями своего доверия к ним…